…Сен-Сир докладывал о прибытии. Ярцев, затаив дыхание, продолжал вслушиваться, запоминая каждое его слово: «6-й Баварский корпус… 2 дивизии… всего порядка 13 тысяч… всю кавалерию император оставил при себе… Принять сражение или не принять? Считаю, надо принять… у нас 30 тысяч, у Витгенштейна всего 17…»
Ярцев осторожно спустился по лестнице, на последней ступеньке едва не вскрикнув от боли в ноге. Гнат застыл в тревожном ожидании.
– К ним подошло подкрепление – корпус генерала Сен-Сира, – тихо произнёс Ярцев, и лицо его стало мрачным. – Ты на лошади скакать можешь?
– Два года как не садился. Не могу – нога.
– И у меня нога, и доктор запретил мне ездить верхом, – сжал кулаки Ярцев, но тут же обмяк. – Что ж, придётся рискнуть. А что ещё остаётся делать?
– Куда скакать-то надо?
Ярцев окинул Гната осуждающим взглядом:
– Разговорчики, поручик Козинкевич! Через полчаса быть у меня. Всё расскажу.
Лил дождь, и на завалинке никто не сидел. У входа во двор больничной избы Ярцев с трудом спешился, затем, прихрамывая, направился к входной двери.
– Эй, кто тут живой?
На крик вышел Михалыч, отложил на скамейку вынутую изо рта трубку и, увидев хромающего Ярцева, осторожно обнял его за плечи, помогая идти:
– Кажись, не проходит? – спросил он про ногу.
– Было уже лучше да вот на скаку разбередил рану, – пояснил, чертыхаясь, Ярцев.
Они вошли в избу. Пахнуло спёртым воздухом и отваром трав.
– Здорово, братцы!
– Здравия желаем, – негромко откликнулись Луговой и Крутов, не добавляя при этом ни «ваше благородие», ни «Пал Петрович», и это вызвало одобрительный взгляд Ярцева. Он, мокрый от дождя, встряхнул капли с одежды и огляделся. Всё так, как несколько дней назад: четыре кровати, три из которых занимали мнимые больные – его связники; шкафчик с инструментами и лекарствами. Стоп! На четвёртой кровати кто-то лежал.
– Это ещё что за хворый? – строго спросил Ярцев и шагнул к новоявленному больному. – Ты кто будешь, братец?
Тот, лежавший лицом к стене, вздрогнул, повернулся на другой бок и впился взглядом: французский офицер, говорящий по-русски, вызвал у него плохо скрываемый испуг.
Старенькое одеяло сползло. Больной подтянул его и закутался так, что виднелась лишь лохматая голова с длинной окладистой бородой, да цепкие, загадочно блестящие глаза какого-то рыжеватого отлива.
– Местный я, крестьянин буду, из соседней деревни Охримовичи. Прокопием Мелешко звать, – заикаясь проговорил мужик.
– Чем занемог?
Прокопий Мелешко молчал. Похоже, он был не готов к допросу. А может, ему было просто тяжело говорить?
– Да не такой уж он хворый, – ответил за него Алёшка Крутов. – Он с ватагой спалил усадьбу своего барина – поляка. Тот французов вызвал на помощь. Всех побили, а ему одному удалось бежать. А хвора у него простая – испужался. Лекарь Пётр давал ему какие-то успокаивающие настои на травах.
– Это правда? – спросил Ярцев Прокопия.
Тот после секундной паузы утвердительно закивал головой.
Белорусские крестьяне встретили французов настороженно. Надеялись, что Наполеон отменит крепостное право и даст им свободу. Но этого не случилось: освобождать крестьян Белой Руси от гнёта помещиков Бонапарт не собирался. Зато польские помещики встретили французов на ура, помогая им в первую очередь продовольствием и фуражом, которые забирали у своих же крестьян. Если учесть, что и сами воины Великой армии, минуя помещиков, занимались реквизированием у крестьян продовольствия и фуража, то крестьяне, как говорится, становились ободранными до нитки. Но кроме материального есть ещё и духовное. Крестьяне белорусы, в отличие от своих хозяев, были в большинстве своём православными. Поэтому для них власть французов и торжество поляков являлось возвращением к столь ненавистному недавнему прошлому. Реакция была соответствующей: белорусские крестьяне вооружались вилами и топорами и нападали на французов, а усадьбы помещиков, сотрудничавших с французами, разоряли и жгли.
Так что случай с Прокопим Мелешко воспринимался как правдоподобный. Впрочем, Ярцеву было не до расспросов. Поразмыслив: здесь или не здесь давать последние наставления, он решил, что не здесь – всё-таки посторонний, хоть и крестьянин. И увёл троих своих связников в прихожую:
– Вот что, братцы. Мне нога не позволяет долго находиться в седле. Дай бог, назад до града Полоцка добраться. А посему: к нашим едут Мохов и Луговой. Немедленно. Дорога знакома. Михалыч, вот это, – Ярцев протянул Мохову пакет с донесением, – передать лично в руки полковнику Мещерину. Где его найти, знаешь. И он вас обоих знает. Луговой, прикрываешь Мохова. Крутов, остаёшься. Присмотри за этим… как его… Прокопием. Что-то он мне не нравится.
Михалыч осторожно взял пакет, сунул за пазуху. Ярцев наблюдал за его большими руками – руками казака, воина и землепашца. Какое-то внутреннее беспокойство на миг охватило его, но он не мог это чувство объяснить. Звучный голос Михалыча вывел его из раздумья:
– Не извольте беспокоиться, умрём, но доставим. Или я, или он, – кивнул на Лугового. Оба замерли по стойке «смирно».
Ярцев покачал головой:
– Отставить. Передать пакет и вернуться живыми. Война ещё не окончена. – И, глубоко вздохнув, как бы завидуя им, добавил: – И я тоже в путь. Только в обратную сторону.
Летняя ночь была короткой. Светало, но свечи не гасли. Командир 1-го пехотного корпуса Пётр Христианович Витгенштейн и его начальник штаба Фёдор Филиппович Довре склонились над картой. Чуть поодаль стоял полковник Мещерин, держа в руке пакет, только что полученный от казака Мохова-Михалыча, благополучно прибывшим со своим товарищем Луговым.
После некоторого молчания Витгенштейн выпрямился во весь свой немалый рост и обратил взгляд на того, кто руководил разведкой корпуса.
– Благодарю, граф, за ценнейшие сведения. Они совпадают с показаниями пленных?
– Почти. Разница состоит в том, что пленные только говорят о подкреплении, которое ждут. А капитан Ярцев передаёт, что корпус Сен-Сира уже прибыл в Полоцк в распоряжение Удино.
– То, что с ним 13 тысяч человек, Ярцев не ошибся?
– Никак нет, это слова самого Сен-Сира.
– Что? Капитан французской армии удостоился чести беседовать с генералом Сен-Сиром?
– Разумеется, нет. Просто… прошу прощения, ваше сиятельство, но у капитана Ярцева свои секреты.
– Сен-Сир прибыл без конницы?
– Так точно. Что касается 13 тысяч, то после перехода через Неман корпус Сен-Сира насчитывал 25 тысяч. Редеет воинство Бонапарта.
Витгенштейн и Довре переглянулись.
– Что будем делать, Фёдор Филиппович? – спросил командующий корпусом.
Довре глянул на карту, которая, как и многие другие, была результатом деятельности его, специалиста по топографии:
– 13 тысяч – это немало, хотя я ожидал большего. Теперь Удино имеет 30 тысяч против наших 17.
Начальник штаба сделал паузу; лицо его, и без того мужественное, в отсвете горящих свечей, выглядело монументально-твёрдым:
– Что касается наших действий, – продолжил он, – считаю нецелесообразным приостанавливать уже начавшееся наступление. За нами выигрыш в инициативе.
– Правильное мнение, – согласился Витгенштейн. – Корпус Сен-Сира только что прибыл, развернуться не успел. Возможно, что и все обозы подошли к Полоцку.
В разговор вмешался Мещерин:
– Ваше сиятельство, есть ещё один аргумент в пользу продолжения наступления.
– Какой же?
– Удино и Сен-Сир не любят друг друга.
– Возможно, но как это отразится на их действиях? Удино командующий, а Сен-Сир с корпусом поступил в его распоряжение.
– По нашим данным, собранным на основе сражений прошлых лет, Сен-Сир, во-первых, не рвётся приходить кому-нибудь на помощь. А во-вторых, не преследует разбитого в сражении противника, считая это бесполезным делом, а даёт ему возможность как можно скорее собрать свои силы, чтобы разгромить его в новом сражении.
Витгенштейн с интересом смотрел на полковника, деятельность которого в штабе была для многих загадкой.
– Откуда, граф, у вас такие сведения?
Мещерин, похоже, был готов к такому вопросу:
– В Особенной канцелярии, где я имел честь служить до начала войны, собраны данные на всех военачальников из ближайшего окружения Бонапарта. Отмечены их достоинства и недостатки, в первую очередь касающиеся их действий в боевой обстановке.
Витгенштейн одобрительно покачал головой:
– Похвально, похвально. Кстати, почему сам капитан Ярцев не прибыл, а прибыли его… как вы их называете…
– …связники.
– Капитан Ярцев ранен в ногу. Ему трудно находиться в седле.
– Ясно. Что ж, передавайте через этих самых связников капитану Ярцеву от меня благодарность и скорейшего выздоровления. Кстати, связников накормили?
– Так точно, накормили, и сейчас они отдыхают.
Едва заметная улыбка скользнула по лицу Петра Христиановича:
– Очень хорошо. А то у французов едой особенно не разживёшься.
Спустя несколько часов после получения сведений от Ярцева, Витгенштейн атаковал позиции французов возле деревни Спас, заставив их отступить. Однако закрепить успех корпусу не удалось. Удино стянул силы с других направлений и успешно организовал контратаку. В ходе этой операции Удино был ранен в плечо. К ночи обе стороны сохранили свои позиции.
На следующий день раненый маршал Удино передал командование генералу Сен-Сиру. К тому моменту Удино уже отдал приказ об отступлении и начал переправлять свои войска на противоположный левый берег Двины.
…Нога болела ещё сильней, чем раньше, но Донадони-Ярцев упорно стоял на ступеньке лестницы и слушал, временами осторожно поглядывая в смотровое окошечко. Военный совет теперь уже вёл Сен-Сир.
Какое-то время царило молчание – новый командующий внимательно изучал лежащую перед ним карту; остальные не смели