Именно с помощью Игнатьева и следователя МГБ Рюмина в 1951 году Хрущев организовал дискредитацию и арест министра МГБ Абакумова. Результатом этой интриги стало то, что 9 августа, с подачи того же Хрущева, Игнатьев занял пост руководителя госбезопасности, а в декабре, после отстранения генерала Власика, стал еще и начальником Управления охраны МГБ. Уже на первом совещании в министерстве, ссылаясь «на указания ЦК», то есть фактически на Хрущева, он заявил, что «нужно снять белые перчатки и… прибегнуть к избиениям арестованных». Причем роль Хрущева как секретаря ЦК и куратора Министерства госбезопасности не ограничивалась расстановкой кадров. С 1950 года именно под его непосредственным контролем расследовались «Ленинградское дело», «дело Еврейского комитета», «дело врачей» и другие акции МГБ.
Однако в конце осени 1952 года, когда Маленков передал Сталину жалобу Абакумова на издевательства со стороны Рюмина, 14 ноября заместитель Игнатьева был смещен с поста. На следующий день Абакумова перевели из Лефортова в Бутырскую тюрьму, где он получил медицинскую помощь, а к концу февраля 1953 года стали сгущаться тучи уже над Игнатьевым и Хрущевым. Казалось, что их карьера должна была оборваться, но обстоятельства сложились странным образом.
В ночь на 28 февраля на даче в Кунцево прошло совещание Сталина с членами Президиума ЦК Маленковым, Хрущевым, Берия и Булганиным. На нем было принято решение о реорганизации Совета министров и объединении МГБ и МВД под руководством Берии. Обсуждение закончилось около четырех часов утра 1 марта, а дальше началось невероятное. Сталин не начал работу в обычное время, и только поздно вечером в 23 ч 30 мин охрана обнаружила его лежащим на полу в столовой.
Поразительно, но после обращения охраны к министру Игнатьеву и секретарю ЦК Хрущеву те не вызвали врачей, и потерявший сознание руководитель страны оставался без медицинской помощи в течение 30 часов, до утра 2 марта! Как рассказывал в интервью журналисту Караулову бывший вице-премьер правительства России и председатель комиссии по рассекречиванию архивов КГБ М. Полторанин, документы вскрытия, осуществленного Русаковым, свидетельствуют, что Сталин был отравлен цианидами.
По-видимому, Берия знал о преступлениях Игнатьева и Хрущева. И после смерти Сталина, оказавшись во главе объединенного Министерства МВД, он демонстративно заявил о прекращении «дела врачей» и создал следственные группы по пересмотру других дел, возбужденных его предшественником. По предложению Берии 3 апреля 1953 года Президиум ЦК принял постановление, в котором указывалось: «Предложить б(ывшему) министру государственной безопасности СССР т. Игнатьеву С.Д. представить в Президиум ЦК КПСС объяснение о допущенных Министерством государственной безопасности грубейших извращениях советских законов и фальсификации следственных материалов… Ввиду допущения т. Игнатьевым С.Д. серьезных ошибок в руководстве быв. Министерством государственной безопасности СССР признать невозможным оставление его на посту секретаря ЦК КПСС».[100]
6 апреля было объявлено, что Игнатьев «лично виновен в создании дела врачей», а 28 апреля бывшего министра исключили из членов ЦК. Уже 3 мая, по настоянию Берии, Президиум ЦК принял решение о пересмотре дела Кузнецова, Попкова, Вознесенского, главную роль в расследовании которого играли Хрущев и Маленков. Однако Берия не думал ограничиваться этим. 25 июня 1953 года он направил в Президиум ЦК записку «О ходе следствия по делу М.Д. Рюмина». В ней говорилось, что «непосредственным руководителем Рюмина был Игнатьев». И именно с его «ведома и одобрения Рюмин… ввел широкую практику применения мер физического воздействия к необоснованно арестованным гражданам и фальсификации на них следственных материалов».
После ознакомления с запиской Берии Хрущев запаниковал. Он не скрыл этого даже в своих «мемуарах»:
«Тут уж я Маленкову говорил:
— Неужели ты не видишь, куда дело клонится? Мы идем к катастрофе. Берия ножи подобрал.
Маленков мне тогда ответил:
— Ну, а что делать? Я вижу это, но что делать?
Я говорю:
— Надо сопротивляться… Ты же видишь, что вопросы, которые ставит Берия, часто имеют антипартийную направленность. Надо не принимать их, а возражать против этого».
Хрущев так объяснял свои дальнейшие действия: «Мы видели, что Берия форсирует события. Берия уже чувствовал себя над членами Президиума… Мы переживали очень опасный момент. Я считал, что нужно действовать. Я сказал Маленкову, что надо поговорить с членами Президиума. Видимо, на заседании этого не получится, а надо с глазу на глаз с каждым переговорить и узнать их мнение по коренному вопросу отношений в Президиуме и их отношение к Берии…».
Страх охватил Хрущева не случайно. В случае ареста Игнатьева в процессе следствия неизбежно должно было вскрыться его участие вместе с бывшим министром в убийстве Сталина. Берия думал, что он держит Хрущева за горло и сможет им манипулировать, однако он ошибся. Загоняемый в угол и почувствовавший холодок дула «расстрельного» пистолета, Хрущев не просто впал в панику, он пошел на отчаянный ход. Записка Берии «тов. Маленкову Г.М.» от 25 июня оказалась его последней. На срочно созванном Хрущевым заседании Президиума ЦК КПСС 26 июня Берия был арестован, а позже расстрелян.
Вместе с тем, чтобы заткнуть рот своему сообщнику Игнатьеву, уже 7 июля Хрущев восстановил его в качестве члена ЦК КПСС. Заметая следы своего участия в убийстве Сталина, Хрущев предпринял и другие шаги. Вскоре исчезло большинство врачей из двух комиссий, участвовавших во вскрытии тела Сталина. «Внезапно» умер патологоанатом профессор Русаков. Лечебно-санитарное управление Кремля, ответственное за лечение Сталина, было упразднено, а его начальник И.И. Куперин арестован. 1 января 1954 года сняли с должности министра здравоохранения СССР А.Ф. Третьякова, «стоявшего по чину во главе обеих комиссий». Его арестовали, а затем вместе с Купериным и еще с двумя врачами, членами комиссии, отправили в Воркуту, где он получил должность главврача лагерной больницы».
После расстрела Берии и уничтожения компрометирующих документов из его сейфа у Хрущева появилась уникальная возможность не только замести следы своего участия в убийстве вождя, но и переложить на чужие плечи вину за репрессии. Примечательно, что в принятом 3 мая 1954 года постановлении Президиума ЦК «О деле Кузнецова, Попкова, Вознесенского и других» говорилось, что судьбу участников «Ленинградского дела» решала комиссия ЦК, в состав которой входили Маленков, Хрущев и Шкирятов.
Но спустя два дня в выступлениях Хрущева и генпрокурора Руденко на закрытом заседании ленинградского партактива 6–7 мая было объявлено, что «Ленинградское дело» было «сфальсифицировано бывшим министром госбезопасности Абакумовым и его подручными по указанию врага народа Берии». На процессе, состоявшемся в декабре, бывший министр был назван «членом банды Берии», и в день завершения суда 19 декабря Абакумов, его заместители В.И. Комаров и М.Т. Лихачев, а также следователь по особо важным делам МГБ А.Г. Леонов были расстреляны.
Однако, убрав свидетелей, Хрущев понимал, что в одиночку так же просто уничтожить все документы своего участия в репрессиях он не сможет. Поэтому поднаторевший в интригах негодяй осуществил многоходовый отвлекающий маневр. Еще 4 мая 1954 года Президиум ЦК принял решение о пересмотре всех дел на лиц, осужденных за «контрреволюционные преступления» и находившихся в местах заключения. С этой целью были созданы комиссии. Центральную возглавил Генеральный прокурор Р.А. Руденко, местные — прокуроры республик, краев и областей.
Обратим внимание, что на пике репрессий с 10 июля по октябрь 1937 года, будучи областным прокурором, Руденко сам входил в состав тройки Донецкой области Украины. Но теперь руководимая им комиссия получила право пересматривать дела на лиц, осужденных Коллегией ОГПУ, Особым совещанием при НКВД—МГБ—МВД, Военной коллегией Верховного суда СССР, военными трибуналами воинских частей. На республиканские, краевые и областные комиссии возложили пересмотр дел на лиц, осужденных тройками НКВД — УНКВД, местными судами и военными трибуналами…
Для предварительного рассмотрения дел был создан аппарат из судебно-прокурорских работников и сотрудников КГБ и МВД СССР, включавший около 200 человек, и секретариат из 50 работников во главе с начальником архивного отдела КГБ и начальником секретариата Центральной комиссии А.Я. Плетневым. Аппарат комиссии размещался в здании КГБ на Лубянке. Поэтому пересмотр дел строился по следующей схеме: на основе картотек учетно-архивных отделов КГБ и МВД Главным тюремным управлением лагерей, колоний и отделом спецпоселений МВД СССР составлялись списки осужденных за «контрреволюционные преступления», находившихся в местах заключения. Они включали: фамилию, имя, отчество, год и место рождения, где, когда и каким органом и на какое спецпоселение осужден, по какой статье Уголовного кодекса, на какой срок, где содержится и срок отбытого наказания. Эти списки направлялись в комиссии, которые запрашивали уголовные дела из архивов.
Механизм принятия решения о реабилитации был простым. Получив документы, проводивший их проверку работник единолично составлял по делу заключение, и на основании его вывода комиссия выносила решение об отмене или изменении приговора. Это решение направлялось в первые спецотделы местных управлений МВД для исполнения, а выписка из постановления Центральной или местных комиссий — в лагерь. Постановление, вынесенное по делу осужденного, считалось окончательным, а в справке, выдаваемой администрацией мест заключения, указывалось, что он освобожден на основании постановления Прокуратуры СССР, МВД и КГБ от 19 мая 1954 года. То есть пересмотр дел осуществлялся точно по той же схеме, что и ранее принятые решения об осуждении.
С мая 1954 года комиссиями были пересмотрены дела в отношении 337183 чел. Осуждение 183681 чел. было признано правильным, а в отношении 153502 — приняты решения о сокращении срока наказания или освобождении от ссылки на основанииуказа «Об амнистии».