29. На Котласской пересылке
Часа в три дня второго мая нас привели на пересылку. Конвой сдал коменданту пересылки; потом нас поместили в барак.
Ранее этот барак служил овощехранилищем. Внутри барака было темно, сыро и холодно, там стояли двухъярусные нары. Народу было много. В большинстве это была молодежь из уголовного элемента.
На следующий день я пошел в УРЧ узнать, когда и куда меня отправят по спецнаряду. Начальник УРЧ меня выслушал и ответил: «Вас здесь по спецнарядам 32 человека, сидите и ждите, когда придет ваша очередь, тогда и отправим…».
На Котласской пересылке в это время было очень много народа, некоторые заключенные здесь жили годами. Это был исключительно уголовный элемент, который здесь ассимилировался, занимался воровством, картежной игрой, а главное, не хотел трудиться, считая труд для себя позором.
Котласская пересылка расположена на возвышенном месте, на правом берегу Северной Двины, по реке ходят пассажирские и буксирные пароходы, сплавляют плоты…
С территории пересылки взору представляется прекрасный вид на противоположный берег; по левому берегу реки расположены деревни, лес и луга.
С наступлением вечера, с окончанием дневных работ, с противоположного берега слышится звук гармошки и громкое веселое девичье пение.
Как это все было приятно и отрадно слышать нам, заживо погребенным людям…
В барак меня поместили с одним москвичом, только что прибывшим с московским этапом. У него был хороший джемпер: этот джемпер понравился заведующей столовой, и она его купила за несколько супов и каш. Кроме этого, она предложила ему в ночное время работать на кухне в качестве рабочего, а так как туда требовалось два человека, то он пригласил и меня.
В условиях лагеря работать на кухне для заключенного – большое достижение. Каждый знал, что, работая на кухне, он голоден не будет. Работая на кухне по ночам, я не освобождался от дневных работ, вследствие чего на ногах у меня появилась опухоль. Очень трудно стало ходить, и меня отправили в стационар.
Стационар здешний желал лучшего – темный, сырой, кормят плохо.
В стационаре меня продержали около 5 недель.
Выписали из стационара и отправили в сапожную мастерскую, где я вручную прострачивал валяные стельки.
Работа нетяжелая, в помещении, но пайка маленькая, второй стол и 600 г хлеба, приходилось существовать впроголодь…
Время шло, я продолжал работать в сапожной мастерской, по спецнаряду меня не отправляли…
И вот однажды на пересылку прибыл начальник режима Желдорлага, капитан. Я к нему обратился с вопросом:
– Гражданин капитан, скажите, когда же меня отправят работать по спецнаряду?
– Какая статья, какой срок?
– 58-я, срок 15 лет.
– Вредитель, мы таких не отправляем.
Мне было обидно слышать такие позорные слова, да еще от офицера, и я ему ответил:
– Я вредителем никогда не был и не буду, а вы пришли на готовое и над нами издеваетесь!..
В первых числах июля здесь готовили этап в какой-то совхоз Саратовской области; была создана комиссия для обследования состояния здоровья отправляемых. На эту комиссию был вызван и я.
Комиссии я объяснил, что я агроном, сюда прибыл по спец. наряду и строчу здесь стельки. Прошу меня включить в список этапируемых.
Председатель комиссии сказал, что здесь агрономы нужны.
На следующий день из управления Желдорлага пришло предписание, меня доставили к начальнику 2-го отдела, но не дали конвоя, и я так и остался строчить стельки…
24 июля день моего рождения, мне исполнилось 55 лет, возраст солидный…
Утром встал и думаю: чем-то будет отмечена моя 55-летняя годовщина?
День проработал в мастерской, вечером пришел в столовую ужинать, и что же слышу? Дежурный фельдшер зачитывает список тех, кому сегодня полагается дополнительно каши.
В этом списке зачитывают и мою фамилию; мне выдали две дополнительные каши, порция хотя и незначительная, но я и этому был бесконечно рад; все же этими двумя жидкими кашами мой день рождения был отмечен.
Иными работниками их 50-летие отмечается намного лучше. Даже завелась мода на выдачу им ордена Ленина, за какие-то особые заслуги… А есть эти заслуги?
30. Этап в совхоз «Красные Баки»
В Котласской пересылке меня продержали примерно до половины августа.
Нас собрали в этап около 60 человек и в сопровождении вооруженного конвоя отправили в совхоз «Красные Баки», расположенный внизу по Северной Двине, от Котласа в 50–60 км.
День был теплый, солнечный, посадили нас на баржу. Баржу прицепили к маленькому пароходику.
В этапе были преимущественно уркачи. В числе их был один тип, который в течение трех лет дурил медицину. Ходил на костылях, несколько лет околачивался в Котласской пересылке, у уголовников был «паханом». Играл в карты, воровал, принимал и сбывал краденое.
Перед отправкой в этап проводили медицинское обследование на предмет годности для работы. Этот тип тоже не избежал медицинского обследования.
Подошел к врачу (врач был осужден, тоже по 58-й ст.), разделся, не выпуская из рук костылей, врач его осмотрел и тут же ему сказал: «Брось костыли и приступай к работе!» Мнимый больной оставил костыли у врача и пошел без каких бы то ни было признаков болезни в ногах.
К вечеру доставили в совхоз.
Совхоз находился на левом берегу Северной Двины. С территории совхоза был хороший вид на реку и заречье.
На следующее утро нас погнали на работу: сушить и сгребать скошенную траву. Работа была нетяжелая, но к вечеру я доработался до того, что меня товарищи взяли под руки и привели в зону.
Мне кажется, не так меня утомила работа, как я был упоен чистым, свежим лесным воздухом и приятным запахом скошенной луговой травы.
Будучи еще в Котласе, я списался со своими родными и стал регулярно получать письма и продовольственные посылки, так что в смысле питания мне стало жить легче.
Работа в совхозе была не так тяжела, время двигалось к осени, убирали картофель, турнепс, свеклу, капусту и т. д. Из этих продуктов кое-что перепадало в наши тощие желудки, хотя и в сыром виде, но в них было больше витаминов.
Проработав некоторое время на уборке овощей, я все же заболел, и меня положили в стационар.
В сравнении с другими стационарами, где мне приходилось лежать, здесь было лучше и чище, медицинский персонал внимательнее.
В стационаре я начал курить и курил преимущественно «самосад».
Когда я закурил в первый раз, по моему телу прошла какая-то истома, голова затуманилась, в ногах и руках почувствовалась дрожь и я не мог стоять.
Когда я курил, то не мог дать никому прикурить, не мог оторваться от дурмана табака, показывал на спички: возьмите, мол, и прикуривайте.
Когда я лежал с температурой 37,8, ко мне в палату пришел нач. УРЧ совхоза и дал распоряжение немедленно собираться в этап в Котлас.
Зная Котласскую пересылку и ее обстановку, а главное, чувствуя себя больным, я запротестовал против этапирования. На мою сторону встали медработники: фельдшер, который сопровождал этап, категорически отказался меня принять.
Общими силами меня освободили от этого этапа.
На следующий день ко мне пришел оперуполномоченный, стал спрашивать о состоянии здоровья.
Врач ему объяснил.
Потом он подошел ко мне:
– Ну, поправляйтесь скорее, мы вас используем по вашей специальности…
Пролежав в стационаре еще несколько дней, я стал чувствовать себя более окрепшим. Я попросил врача выписать меня на работу.
Меня выписали, и я стал ходить в поле на уборку овощей. Работа была посильная, питание сносное, тем более что из дома я получал посылки.
После уборки овощей меня поставили сушить чурки для тракторов[74]. Это дело было знакомое. Я даже научил десятника распознавать, высушена чурка или нет.
За мою работу мне давали 900 г хлеба, дополнительное блюдо в виде соевой пампушки и второй стол, и к этому питанию за деньги можно было купить 15–20 г растительного масла и мелкой рыбешки; так что получаемой пищи для меня вполне было достаточно.
Если раньше кто-нибудь из товарищей даст тебе немного супа или щей, то с какой благодарностью это принимаешь – а сейчас частенько стал сам отдавать товарищу свой суп.
Ну, думаю, здесь жить можно, пищи хватает, работа не тяжелая, в тепле, переписка с родными налажена, чего еще надо заключенному? Плохо только, что нет газет, не знаешь, что делается на фронтах.
Прошло недели две, приходит ко мне в сушилку нарядчик и говорит: «Собирайся, батя, в Котлас, к начальнику 2-го отдела».
31. Снова в Котлас
За два дня до этого мне сообщили, что из ГУЛАГа на меня пришел запрос: где и на каких работах я нахожусь?
В июле 1944 года я писал жене, чтобы она сходила в ГУЛАГ и им сообщила, что, несмотря на их предписание об использовании меня по специальности, т. е. агрономом, меня до сих пор не используют.
Жена сходила в ГУЛАГ, и из ГУЛАГа в Желдорлаг пришел запрос.
Тут стало ясно, почему оперуполномоченный приходил ко мне и интересовался моим здоровьем.
Нас троих под конвоем одного надзирателя отправили на пароходе в Котлас.
Было уже темно, к пристани подошел пассажирский пароход, нас посадили. Народу на пароходе было очень много. Наш сопровождающий нашел для нас место на нижней палубе.
Народ по палубе сновал туда-сюда, в основном ехала молодежь, многие ехали с с/х продуктами, с картофелем.
Нам очень хотелось горячего картофеля, но где его взять? Купить? Нет денег.
У меня с собой было несколько штук носовых платков – племянница прислала. Я попросил у нашего конвоира разрешения на их продажу пассажирам, чтобы на вырученные деньги купить картофеля. Конвоир разрешил провести эту операцию.
Не прошло и 20 минут, как я продал все свои платки по 20 руб. за штуку; на вырученные деньги купил шанежек[75]