Работа шла дружно, спаянно, никаких невзгод не было.
Работая в парниково-тепличном хозяйстве, мы были довольны тем, что с утра и до вечерней поверки находились на свежем воздухе, не имели за своей спиной ни солдата с ружьем, ни надзирателя, ни старосту барака – стукача.
Работая на производстве, мы становились до некоторой степени хозяевами своего труда.
Мы работали на благо своей Родины и тем самым на производстве невольно заставляли считаться с нами всю эту паразитическую братию в лице надзирателей и прочих тунеядцев, сидящих на шее трудящихся.
48. Бытовые условия
До марта месяца 1953 года наши бытовые условия были очень тяжелыми. Мы были на строгом тюремном режиме. После вечерней поверки бараки закрывались на замок.
В коридоре барака ставилась параша, так что зловоние проникало в барак. В бараке от большого количества народа и от зловония было душно, света не было, всю ночь была темнота.
Если в течение ночи кто-нибудь заболеет, не дозовешься дежурного надзирателя…
Особенно было тяжело в летнее время.
Вечерняя поверка начиналась в 8 часов вечера и заканчивалась через 15–20 минут; на улице еще светит солнце, а нас как скот загоняют в стойло и запирают на несколько замков. На окнах поставлены железные массивные решетки.
С какой радостью мы шли на ночной полив огорода! Тут вольно дышится свежим ночным воздухом. Смотришь на ночное звездное небо, которое годами не видели некоторые товарищи. Какая же прелесть в ночное время дышать свежим воздухом, видеть чистое, ясное звездное небо и слушать журчание воды, переливающейся из борозды в борозду, из замка в замок.
И здесь же невольно вспоминаешь Север, где бараки на ночь не запирались, решеток на окнах не было, параш в коридорах не ставили, ночью выходи из барака и любуйся северным сиянием, сколько душе будет угодно. В ночное время в бараках горел свет.
Вечерняя и утренняя поверки у нас происходили на улице возле барака.
В западной стороне нашей зоны стояло несколько мощных осокорей[98]. Ястребки каждое лето вили себе гнезда, выводили птенцов, осенью со своим молодым потомством улетали в теплые края, а весной вновь возвращались сюда.
В летнее время они рано-рано поднимались со своих гнезд и летели в разные стороны искать добычу для себя и своих деток.
Вечером они с добычей возвращались в свои гнезда. У нас как раз в это время была поверка, и редко случалось, чтобы тот или другой ястребок запоздал прилететь к этому времени.
С какой завистью мы смотрели на этих ястребков.
Если ястребки за свой трудовой день хорошо потрудились для себя и своих птенцов, то они теперь будут ночь спать спокойно, никто их не потревожит, никто не побеспокоит: ни надзиратель, ни оперуполномоченный. Никто не придет и не составит ложного доноса, не отправит в изолятор, а также не подсадят к ним бандитов, чтобы не дать работягам спокойно жить и работать.
Мы так же работали, как и они, но они работали для себя и своего потомства, а мы работали для общества и хотели тишины и спокойствия, но нам часто этого не давали.
Однажды среди глубокой ночи, после трудового дня, в барак входят два надзирателя. Подняли всех спящих на ноги и одного нашего товарища взяли и повели в изолятор.
Сидит он там сутки, вторые, наконец мы идем к начальству и выясняем, за что же посадили нашего товарища.
Оказывается, на него был составлен рапорт, якобы он готовился к побегу…
Возраст нашего товарища был около 53 лет, притом он был больной. Мы начальству доказали, что это гнусная клевета со стороны надзирателя.
Оказалось, что надзиратель в летнее время у нашего товарища потребовал дать ему большое количество овощей, но тот не дал, и за это надзиратель ему отплатил.
Были случаи, когда к нам в секцию подсаживали заведомо бандитов, чтобы в бараке не было спокойно и чтобы кляузы доносились оперуполномоченному. Тогда была работа и оперуполномоченному, и надзирателям.
Конечно, всех подлостей и пакостей, какие шли со стороны надзирателей по отношению к честным труженикам, не опишешь, но их было очень и очень много…
Я уже выше отмечал, что в Спасске нам разрешалось писать два письма в год. Корреспонденцией ведал один из офицеров.
С каким нетерпением ждешь, когда придет к тебе долгожданное письмо. И вот наконец объявили: иди получай письмо. Идешь, а там таких, как ты, стоит громадная очередь. Хорошо стоять летом, когда тепло, а зимой мороз, метель, вьюга. Стоишь часами, насквозь промерзнешь или промокнешь. Наконец, пришла твоя очередь на получение долгожданного письма.
Входишь в комнату, где соизволит сидеть гражданин лейтенант, и он начинает тебя спрашивать: «А почему на письме нет обратного адреса? Кто тебе прислал это письмо?»
А ты стоишь как болван, глазами хлопаешь и не знаешь, что ему ответить, так как и сам не знаешь, от кого это письмо. И говоришь уже со злостью: «Гражданин лейтенант, вот прочту это письмо и скажу, от кого».
А у самого в голове мелькает мысль: отдаст или нет письмо?
В конце концов с большими потугами получаешь долгожданное письмо.
Оказывается, в Спасском отделении была заведена запись на отправку и получение писем. Причем в отправляемое письмо вкладывалась записочка с указанием личного номера, фамилии, имени, отчества, статьи, пунктов и срока.
Нередки были случаи, когда эти записочки из конвертов не вынимались, и они доходили до адресата, как это было у меня.
Независимо от того, что нас в Спасске держали взаперти, от побега администрация была не застрахована.
В одну зимнюю ночь свирепствовала вьюга и метель, и три бандита, невзирая на трудности побега, бежали из запертого снаружи барака, прошли через двойную колючую проволоку, которую охраняли усиленные часовые…
Нередки были случаи убийств барачных старост и комендантов, а однажды бандиты в свои руки захватили тюрьму, арестовав дежурного офицера, и все это происходило при большой и усиленной специальной охране…
49. Смерть Сталина
1953 год для нас был историческим – 5 марта умер Сталин.
Его смерть для работников НКВД и прокуратуры была великой потерей, а некоторые лица, наоборот, с облегчением вздохнули: вот и для нас, наших отцов, братьев, матерей и сестер теперь наступит светлое, радостное время…
В первые дни от нас его смерть держали в секрете, а потом вынуждены были собрать митинг. На митинге было много народа, всем хотелось знать и услышать собственными ушами, правда ли это.
Начальник лагпункта на митинге зачитал правительственное сообщение о смерти Сталина.
Среди присутствовавших много было товарищей, которые под его руководством шли на любые дела и работали не один и не два десятка лет; активно участвовали в Гражданской войне, в борьбе с левым и правым уклоном. Считая его выше родного отца, они должны были бы с великой грустью воспринять смерть Сталина, но все было наоборот. Во время чтения правительственного сообщения ни на одном лице не было грусти, а только можно было слышать, что со смертью Сталина прекратит твориться чудовищный произвол, царивший несколько лет, и для нас всех наступит радостное время, когда у нас восторжествует Справедливость.
Много радости принесло разоблачение подлой деятельности матерого врага КПСС и советского народа Берии и его приспешников…
Мы были удивлены позорному явлению, которое творилось под крылышком «любимого» вождя партии и народа.
После уничтожения матерого врага народа Берии и его ближайших сподвижников наша жизнь была облегчена довольно основательно. Наш лагерь был переведен на режим ИТЛ.
Первым делом сняли с окон массивные железные решетки.
Ночью не стали держать на запоре.
Барак освободили от параши – воздух в бараке стал чище.
В ночное время на оправление ходили в уборную и стали видеть звездное небо.
Было разрешено писать одно письмо в месяц, а не два в год.
За работу стали платить в соответствии с существующими расценками, вычитая из заработка стоимость содержания в размере 6 руб. в день.
В ларьке заключенных появились сахар, чай, печенье, табак, папиросы, мыло и прочая мелочь. Иногда продавалась крупа и хлеб.
Были организованы буфеты, где можно было иметь вкусный горячий завтрак и обед за небольшую плату.
Одним словом, народ воспрял духом, во всем видя заботу о Советском человеке, где бы он ни находился…
Народ на все работы шел добровольно, с охотой. Заключенный знал, что он за свой труд получит плату.
Если в предыдущие годы среди заключенных шла борьба за получение «горбушки», то уже в конце 1954 года пайка хлеба на руки не выдавалась, а хлеб в столовой ставился на стол, и кушали кто сколько хотел, даже оставалось немного хлеба.
Мы стали ходить без этих презренных номеров, у нас появились фамилии, имена и даже отчества.
Если раньше из посылок изымали газеты и чай, то сейчас все это выдавали на руки.
Если наша работа шла успешно, когда мы работали за 50 г хлеба, то с новым положением она пошла во много раз успешнее.
В весеннее время на очистке парников от снега, набивке, посеве и пикировке работали сотни людей, то сейчас на этой же работе были заняты десятки человек, и все это делалось своевременно и качественно.
В первую ночь, как с окон были сняты решетки, а с дверей замки, администрация лагеря была в сильном возбуждении, и все ждали, что вот-вот среди заключенных начнется ссора и они меж собой не только поругаются, но и перережутся…
Но ничего подобного не произошло, их прогнозы не оправдались, и они в дальнейшем были лишены получения 25 % надбавки к своему окладу.
50. 1954 год
Наступил 1954 год, мы так же добросовестно и честно трудились, стараясь всю продукцию дать высшего качества, вовремя и в большем количестве.
В июне месяце 1954 года я заболел.
Врач немедленно меня положил в стационар. Оказалось, у меня в острой форме стенокардия. Левая нога отказывалась двигаться.