14 июля 1954 года Президиум Верховного Совета принял постановление об условно-досрочном освобождении из лагерей лиц, отбывших две трети срока наказания, а также стали освобождать стариков и больных по актировке.
В первую очередь из лагерей стали освобождать молодежь, совершившую преступление до совершеннолетия на момент совершения преступления.
Потом стали освобождать стариков и инвалидов, растратчиков, растративших до 50 000 рублей. Одним словом, волна освобождения людей хлынула.
Лечащий врач и меня назначил к актировке, но так как у меня срок отбытия оставался всего лишь 1,5 года, то меня комиссия к актировке не представила, мотивируя тем, что, в соответствии с указом от 14 июля 1954 года, меня должны освободить без актировки.
И вот там я увидел, кого актируют! У меня сложилось мнение, что у нас все делается с большим размахом: арестовывать – так арестовывать! Судить – так судить! Сажать – так сажать! Несмотря, виновен или нет, лишь бы был на него донос и дело, а раз дело заведено, то и соответствующая статья с пунктами будет…
А в актировке дело обстояло так: лишь бы человек подходил формально.
Приведу несколько примеров, которые были выявлены на судебном разбирательстве по актировке.
Первый пример. Один молодой человек, украинец, приговоренный к 25 годам каторги, во время войны был призван в ряды Советской армии. Когда немецкие фашисты заняли Украину, он остался на оккупированной территории. Поступил в «полицаи», неоднократно участвовал в облавах и нападениях на Советских партизан.
Вновь на Украину пришла Советская армия, этот субъект с Украины бежал в Узбекистан, там поступил в совхоз инкассатором, забрал совхозные деньги и сбежал.
Вторично устроился там же в другой совхоз, инкассатором, и опять забрал деньги, но его поймали, судили и в совокупности ему дали 25 лет каторги. И вот его освободили.
Второй случай. Молодой человек, эстонец, знал, что в одном доме заседает группа коммунистов, взял бомбу и бросил ее в окно, в результате 7 человек убито… Его также актировали.
Третий случай. К актируемому судья обращается:
– Скажите, сколько человек вы расстреляли и повесили? Он отвечает:
– Ни одного.
– Как ни одного, когда вы на суде признались, что расстреляли и повесили около ста человек.
Он иронически отвечает:
– Да ведь это не человеки, а жиды.
Его также актировали.
Четвертый случай. Судья актируемому говорит:
– Вы расстреляли 175 человек!
– Нет, гражданин судья, это неверно. Я расстрелял только 172 человека.
И этого актировали.
Вся эта братия за весь период своего пребывания в лагере нигде никогда не работала.
Меня такая постановка сильно возмутила, и я решил написать об этом начальнику лагеря.
В ноябре 1954 года я из стационара выписался[99] и пошел работать на парники. В это время все в зоне бурлило и до некоторой степени напоминало солдат старой царской армии, отслуживших срок действительной военной службы и собирающихся домой… Отбывших свой срок заключения трудоспособных отправляли в Караганду, а нетрудоспособных в Джумабек, а оттуда домой и в иные места.
51. 1955 год
В начале 1955 года приступила к работе судебная комиссия в соответствии указа от 14 июля 1954 года[100].
Надо было не только видеть, но и чувствовать самому, с каким восторгом, с каким воодушевлением был встречен этот указ среди так называемых «политических преступников».
Это была для них первая ласточка.
Работники парниково-тепличного хозяйства также готовились к освобождению, но независимо от этого они готовились к весенней с/х работе: они своевременно подготовили парники, засеяли в них капусту, томаты и другие культуры, так что поля были полностью обеспечены рассадой капусты и помидоров.
Однажды на парники пришел из управления майор, увидел меня и спрашивает:
– Вы остались один?
– Да, один. До этого нас было трое.
Спустя насколько дней после этого разговора меня вызвал начальник лагпункта и объявил, что он меня включил в списки на условно-досрочное освобождение в соответствии указа от 14 июля 1954 года. Я его поблагодарил и снова пошел на работу.
Наконец и я включен в список на условно-досрочное освобождение. Надо теперь ждать, когда будет суд!
Время тянется медленно. Хотелось бы, чтобы оно шло быстрее и скорее бы приезжал суд.
Наконец, наступил долгожданный день, 24 апреля 1955 года. Одного дня не хватило до 14 лет со дня моего ареста – меня арестовали 25 апреля 1941 года. Времени прошло порядочно, за это время много воды утекло…
Приехал суд, нас в количестве 30 человек вызвали в столовую, где проходило заседание суда.
Здесь уже находился суд в составе председателя суда, двоих заседателей, секретаря, прокурора и защитника.
Заседание было открытое, народу пришло много, каждому хотелось посмотреть на процедуру суда. Председатель суда открывает начало заседания, объявляет состав суда, секретаря, прокурора и защитника.
Берет дело заключенного, зачитывает фамилию, имя, отчество, возраст, статьи, пункты обвинения, срок, начало срока, конец срока.
После всего этого подсудимому задает вопросы.
Потом слово представляется защитнику. Защитником был начальник лагпункта.
Он кратенько зачитывал характеристику[101] своему подзащитному и просил суд освободить его подзащитного от дальнейшего пребывания в лагере.
Прокурор с обвинительной речью не выступал, а был согласен с ходатайством защитника.
После всего этого суд удаляется на совещание и через несколько минут снова возвращается в зал заседания и объявляет решение: «На основе того-то и того-то такого-то от дальнейшего пребывания в лагере освободить».
Заслушав решение суда, снова иду работать на парники, жду вызова на освобождение.
52. Подготовка к освобождению из лагеря
Из нашей партии освобождающихся по условно-досрочному к Первому мая отправили в Караганду. Как мы им завидовали!
Первое мая я также мечтал встретить в кругу своих родных и близких, но это оказалось несбыточным.
После Первого мая мы настойчивее стали просить лагерное начальство, чтобы нас из Спасска вывезли поскорее, уж очень он нам осточертел…
У меня вопрос: куда мне разрешат ехать на место жительства? Каждый освобождаемый по суду и нетрудоспособный должен был представить справку, кто его берет на иждивение, и адрес, куда он едет.
У меня была справка от жены, она меня брала на свое иждивение; но горе было в том, что она живет в Москве, а в Москву нашему брату въезд был запрещен. В этом отношении ворам и бандитам было куда легче, им всюду въезд был разрешен. Ведь недаром их называли друзьями народа.
Передо мной встал вопрос: куда же ехать, если в Москву нельзя? Благодаря человеческому отношению майора Госбезопасности мне разрешили выехать на местожительство в г. Воскресенск Московской области.
Утром 4 мая 1955 года я вышел на работу. Часов в 11 дня на парники прибегает дневальный барака и объявляет, чтобы я шел в барак сдавать казенные вещи и одновременно зашел в бухгалтерию за получением расчета и своих денег.
Я немедленно пошел в барак, сдал казенные вещи, зашел в бухгалтерию, получил расчет и свои деньги. Ну, думаю, на первые несколько дней и на дорогу деньги у меня есть, а там мир не без добрых людей, с голоду умереть не дадут…
В этот же день мне объявили, что завтра, 5 мая, придут автомашины и вас отвезут в Караганду. Я получил сухой паек на несколько дней, положил в рюкзак и пошел в барак.
В бараке не сидится, состояние нервное, да как же не быть нервному состоянию! Ведь в лагере я пробыл 14 лет, остался жив и завтра еду домой!
Пошел на парник, там все же спокойнее. Вспомнил время нашего приезда сюда и все, что здесь было, что нашими руками создавалось за наше шестилетнее пребывание.
Да, не хвалясь, мы здесь поработали и много сделали хорошего и полезного…
На этом закончился мой последний трудовой день.
Время двигалось к вечеру. Прошла последняя, 5123-я вечерняя поверка.
Завтра я уже не буду стоять на вечерней поверке и смотреть на деревья: не летят ли на свои гнезда запоздавшие ястребки, и не буду им завидовать…
Иду в барак, ложусь на койку, стараюсь заснуть, но, к сожалению, сон меня не берет. Вот я дождался последней ночи в лагере, хорошо, что ее приходится провести не под замком и с парашей…
Лежу на койке, с боку на бок переворачиваюсь, то и дело прибегаю к куреву самосада. Состояние нервозное.
Закрываю глаза, и мне невольно вспоминается прошлое злосчастное время, когда нас гнали этапом из Москвы в Коми АССР, и я не знал, удастся ли вновь вернуться в Москву? Каким я буду через 15 лет? И вообще, буду ли?
И вот в конце концов время пришло. Перетерпев все невзгоды, я завтра иду на свободу, хотя и на условно-досрочную и с пятилетним «намордником», но все же свободу.
В голову невольно вонзается мысль: за что я, мои родные и близкие перенесли массу незаслуженных тягот и невзгод?
Я терпел голод, холод и имел иногда кличку «фашист»; помещался вместе с отъявленными отщепенцами общества – бандитами, которые, не задумываясь, могли по всякому мелкому поводу перерезать тебе горло…
Находились вместе с немецкими фашистами, которые неоднократно на ломаном русском языке похвалялись, сколько они уничтожили советских граждан, сколько предали разгрому советских селений?..
Не забыть в жизни самого гнусного и позорного для Советского человека – средневековых методов следствия. Меня клали на правеж и истязали люди в офицерской форме, подчас ведшие беседы на политические темы с упоминанием имен великих людей: Маркса, Энгельса и Ленина, одновременно не гнушаясь брать в свои руки резиновую палку и истязать советского человека, члена великой партии Коммунистов…