яд книг – «Климат Северной Маньчжурии», которые необходимы для авиации. Подытожена работа агрочасти КВЖД за 12 лет, которая характеризует положительную сторону советской власти в пределах другой страны. Это все, вместе взятое, говорит исключительно о моем патриотизме, как сына своей родины. Оно в действительности так и есть, и вот взамен я имею 15 лет лагерей.
Я еще раз повторяю, что в своей политической и практической работах, как в пределах Советского Союза, так и за пределами, я никаких прегрешений перед своей социалистической родиной не имел, но если следствию и суду надо было меня обвинить в столь тяжких для русского патриота обвинениях, т. е. в измене родине, то мое 3-годичное пребывание в лагерях, где я стал инвалидом, потерял свою дорогую мать, которая не могла перенести столь тяжелого для нее горя, оторванность моя от родины, от общества, в котором я учился, жил, от семьи и знакомых – это все, вместе взятое, дает мне право просить Вас, как Председателя Президиума Верховного Совета Союза ССР, имеющего право миловать советских граждан, облегчить мою участь и применить ко мне частичную амнистию и этим дать мне возможность честно и добросовестно работать в области с/х-ва на колхозных или совхозных полях своей любимой социалистической родины или там, где найдет возможным советская власть применить мои силы и знания, вплоть до посылки меня на фронт для борьбы с немецким фашизмом. И я полагаю, что на склоне моей угасающей жизни я принесу больше пользы родине и обществу, нежели я приношу ее, находясь в лагерях, теряя непроизводительно свои последние силы.
3/IV-44 г.
З/к Устьвымлага 14-го МОЛПа НКВД
Кузнецов.
Архив Международного Мемориала. Ф.1. Оп.5. Д.1348. Л. 143–144. Машинопись. Копия.
Документ 72. Жалоба С.И. Кузнецова Сталину (не ранее 24.10.1944 г., не позднее августа 1945 г.)
Председателю Совета народных комиссаров – тов. Сталину В.И.
От з/к 17-го л/п Устьвымлага – Кузнецова Степана Ивановича.
Жалоба.
Дорогой и любимый Иосиф Виссарионович, обращаюсь к Вам в 3-й раз с жалобой. Первая жалоба была послана 14.11.1942 г. с Верхневеслянского совхоза Устьвымлага, вторая была послана в мае месяце 1944 г. с Котласского пересыльного пункта НКВД СССР, но, к моему большому огорчению, ни на ту, ни на другую жалобы я ответа не получил. И вот в 3-й раз я решил обратиться к Вам с большой надеждой на то, что эта жалоба дойдет до Вас и будет Вами рассмотрена и я на нее получу тот или иной ответ.
Я очень хорошо отдаю себе отчет о Вашей занятости государственными делами, в особенности в данное время, но все же, невзирая на Вашу занятость, я полагаю, что, обращаясь к Вам, как к отцу родному, умоляю Вас обратить внимание и помочь мне, старику, в моей несчастной доле, т. к. вот уже 5-й год по злой воле тех или иных лиц я лишен всего того, для чего я жил, работал и стремился жить, т. е. меня оторвали от ВКП(б), от общественной жизни, семьи и родных.
Работая честно и добросовестно в течение примерно четверти века в рядах ВКП(б) и общественных организациях, не имея никаких партийных, общественных и служебных взысканий, все шло как будто бы хорошо, и вот 25 апреля 1941 г. органами НКВД СССР я был арестован по обвинению ст. 58 п.п.1-а, 11, а 7 июля 1941 г. Военная Коллегия Верховного суда Союза ССР приговорила меня к 15 годам заключения в лагерь, с поражением в правах на 5 лет и конфискацией лично принадлежащего мне имущества.
Находясь в течение 4 лет в лагере, я до сих пор не могу себе представить, за что же я страдаю, за что страдает моя семья, и, к великому своему сожалению, на эти вопросы ответа не нахожу.
Выражаясь словами следователя, ведшего мое дело, к которому я обратился с вопросом, за что меня арестовали, то от него получил классический Ответ: «что же Вы, разве красивше ваших знакомых, с которыми работали на КВЖД и которые давно все арестованы?» Выходит, меня арестовали за компанию, ради перестраховки.
В чем же, собственно говоря, заключается мое обвинение, на чем оно зиждется и на чем оно основано?
Вкратце постараюсь ответить:
В 1929 г. Наркомзем РСФСР, в числе 3 человек, меня командировал в Северную Маньчжурию, на КВЖД для изучения культуры соевых бобов сроком на 8 месяцев, там я пробыл всего лишь 2 месяца и выехал оттуда в связи с советско-китайским конфликтом.
В 1930 г. в январе м-це Наркомзем РСФСР вторично меня командировал туда же для закупки соевых бобов специально для посева в количестве 300 000 пудов. Данное мне задание я выполнил полностью как количественно, так и качественно. По ходатайству Управления КВЖД, советской части, Москва, т. е. Наркомзем РСФСР и НКПС, вопреки моему желанию, предложили мне остаться работать на КВЖД, в Земельном отделе, где я работал в качестве зам. начальника агрочасти, а с 1 декабря 1932 г. временно исполняющим обязанности Начальника Земельного отдела на КВЖД. В связи с продажей КВЖД 7.4-1935 г. я выехал в Советский Союз.
По приезде в Москву я работал в качестве агронома в НКПС, Наркомземе Союза и Наркомзаге Союза вплоть до моего ареста, т. е. до 25.04.1941 г. Причем, выполняя служебные, партийные и общественные работы, и в этот период я так же не имел никаких взысканий по всем вышеозначенным работам.
Мой арест был вызван исключительно на основе лживых показаний бывшего Управляющего КВЖД троцкиста-бандита Рудного Ю.В., который в 1937 г., чтобы запутать следствие и подвергнуть опасности честных и преданных работников партии и советской власти, следствию заявил, что я якобы:
1. Состоял в списке японских шпионов, который ему якобы показал один из японцев;
2. что в шпионскую организацию якобы я был завербован китайцем Дун, работавшим на КВЖД в качестве начальника агрочасти Земельного отдела;
3. что, работая на КВЖД, я выводил сорта соевых бобов, негодных для посева в Советском Союзе;
4. что заготовка шпал на лесной концессии Земельного отдела обходилась дороже, чем у других организаций;
5. что в качестве лесничего на концессию Земельного отдела был принят некто Борзе;
6. что в 1935 г. меня перевели из НКПС в Наркомзем Союза исключительно для диверсионной работы.
Из вышеозначенных 6 пунктов в оговоре Рудного, следствие предъявило мне одно обвинение по ст.58 пп.1-а и 11, т. е. я якобы работал на КВЖД и был японским шпионом, т. е. изменником Родины.
Если бы следствие стало разбирать полностью эти гнусно-лживые оговоры Рудного, то оно убедилось бы в их лживости, тогда у следствия, естественно, явилась бы мысль, что и первый пункт оговора является ложным.
Являясь якобы японским или китайским шпионом (я до сих пор не могу уяснить, к какой стране меня отнесли как «шпиона» и с какого времени), то казалось бы, что в течение моего 5-летнего пребывания на КВЖД и выполняя ряд ответственных работ, как по партийной, так и по служебной линиям, то когда-нибудь или что-нибудь я бы передал, тот или иной материал письменно или словесно, что бы послужило следствию и суду подтверждающим то, что я являюсь изменником своей родине, но ни Рудый, ни следствие, ни суд не предъявили и не могли предъявить мне материала, уличающего меня как изменника родине.
Если Рудый сказал, что он меня послал в Наркомзем Союза для диверсионной работы, то я полагаю, что следствие имело возможность фактически проверить мою работу в Наркомземе Союза, и если бы следствие нашло хотя бы маленький дефект в моей работе, то, надо полагать, что оно не простило бы мне этого.
Работая честно и добросовестно во всех отношениях, как по советской, так и по партийной линиям, следовательно, следствию ничего не оставалось делать, как опустить этот пункт ложного оговора. Причем, если бы спросили Рудного, когда и кто меня направил для работы в Наркомзем Союза, то я смело могу сказать, что он этого совершенно не знал. Больше того, по приезде в Москву из Северной Маньчжурии Рудый меня видел всего лишь один раз в июне месяце 1935 г.
В отношении якобы безразличного моего отношения к правому, так и левому течению в партии, то и это так же легко было следователю установить в тех партийных организациях, в которых я состоял и работал в течение ряда лет. Надо полагать, что следователь этим вопросом занимался и, конечно, подтверждения этому не нашел и этот лживый пункт оговора отпал.
Не останавливаясь на ряде других пунктов ложного оговора, выдвинутых Рудного, я должен сказать, что на полях Советского Союза в посеве соевых бобов имеются наилучшие сорта, выведенные на Харбинском опытном поле КВЖД под моим непосредственным руководством, это можно установить в Наркомземе Союза.
Повторяю, что это все можно и должно было установить следствию и тогда, конечно, первый и основной пункт обвинения отпал бы, но следствие и суд этого не сделали, и я за это расплачиваюсь 15-летним отбыванием в лагере.
Что касается обвинения по пункту 11 ст. 58, выдвинутых Резником К.П. что якобы [я] в последнее время принимал участие в установлении железнодорожного тарифа и установлении курса золотого рубля на КВЖД, то и это также гнусная ложь. Никогда и нигде к этому вопросу я не имел абсолютно никакого отношения; что мое заявление правильно, то это можно было бы установить опросом лиц, занимающихся этим вопросом. Так что и это обвинение ложно.
Заканчивая краткое описание пунктов гнусно-лживого оговора, выдвинутого против меня Рудным и Резником, я должен сказать, что, работая на КВЖД в течение 5 лет, я вел работу исключительно для Советского Союза, да иначе и быть не могло. Состоя в Партии большевиков с 1918 г., происходя из рабоче-крестьянской семьи, мой отец был землекопом, а мать крестьянка (оба умерли), сам я был рабочий маляр. Советская власть и коммунистическая партия дали мне возможность учиться: первоначально окончил рабфак, а потом Тимирязевскую академию. Спрашивается, из-за каких целей или побуждений я должен был изменить своей родине, чем она меня обидела и чего мне не хватало?
В настоящее время мне 56 лет, здоровье мое за эти четыре несчастных года сильно подорвано, проще говоря, одной ногой уже стою на краю могилы, и вот такой позор выпал на мою седую голову – «изменник родины». Спрашивается, за что повесили мне этот ярлык, за что оторвали меня от общества, семьи и на 15 лет заточили в лагерь на верную гибель?