И еще. Я постараюсь найти настоящего мужчину, а если таких в мире не осталось, я обойдусь без него, но у меня непременно будут дети. Им никто не посмеет в первый день внедрять в мозг чипы, зато в гости к амме они будут ходить, как к себе домой.
Спасатель сказал, что я не мужчина. Что же, он прав, тут не на что обижаться. Но пусть только он попробует сказать, что я не женщина.
Леонид АлехинДопустимая самооборона
В полуденный час Барлоу по своему обыкновению скрывается от жары под навесом бистро «У Энцио», что на главной и единственной улице городка Тихая Миля. Здесь аккуратной рукой хозяина расставлены три маленьких столика, к каждому прилагается пара плетеных стульев. На безупречно белых скатертях с крохотной монограммой хозяина стоят маленькие деревянные подставки с солонкой и перечницей и двумя изящными бутылочками из коричневого и зеленого стекла – оливковое масло и бальзамический уксус. Здесь же комплимент хозяина гостям – бутылка с минеральной водой из местной скважины и бутылка белого вина с самодельной этикеткой. Вино, как и многое другое, попадает к Энцио не самым законным путем в трюмах контрабандистов, с которыми, как выражается сам хозяин, у него «есть связи». Связи предприимчивого толстяка еще одна причина, кроме спасительной тени, по которой Барлоу каждый день навещает бистро и сидит за столиком лицом к улице, приветствуя редких в этот час прохожих. Энцио знает вкусы своих постоянных клиентов, поэтому на столике Барлоу дожидается графин домашнего лимонада и, что самое главное, отменная контрабандная сигара. Как само собой разумеется, миниатюрная серебряная гильотина, изящная пепельница в виде черепашки с откидным панцирем-крышкой и, по настроению, графинчик граппы или превосходного коньяка. Сегодня Барлоу настроен ограничиться лимонадом и чашечкой фирменного эспрессо, который Энцио приносит ему вместе с сигарой. Некоторое время они болтают в основном о погоде, мол, лето скоро кончится, жара спадет, многие жители возобновят верховые прогулки, да и для рыбалки наступит самое подходящее время. Заручившись у хозяина обещанием добавить в осеннее меню жареного карпа, Барлоу наконец отдает должное сигаре. Понятливый Энцио оставляет гостя одного, ведь как говорит сам Барлоу – курение сигары, как любовь и война, истинно мужское занятие, не терпящее спешки, отвлечения и болтовни. А Барлоу похож на человека, знающего толк в мужских делах.
Барлоу высокий костистый мужчина в зрелых годах. Его худое лицо можно было бы назвать неприметным, если бы не глаза. Серые или, скорей, бесцветные, будто выцветшие, они всегда остаются холодными, слегка прищуренными, даже когда Барлоу улыбается. А улыбается он много и охотно, при этом верхняя губа у него приподнимается над крепкими желтоватыми зубами и забавно двигаются аккуратно подстриженные пшеничного цвета усы под слегка крючковатым носом. В дневное время, когда Барлоу выбирается на прогулку из своего загородного дома, он обычно одет в свободный белый костюм из тонкого льна, сорочку и мягкие туфли на босу ногу. Седые коротко стриженные волосы и намечающуюся лысину на затылке Барлоу прячет под плетеной шляпой. Знакомых мужчин он приветствует, касаясь полей шляпы кончиками указательного и среднего пальцев правой руки, перед дамами Барлоу галантно приподнимает головной убор, за что слывет в Тихой Миле, городке, чего уж скрывать, донельзя провинциальном, женским угодником и изрядным сердцеедом. «Ах, эти его усы, – говорит о нем Милена Карро, хозяйка парикмахерской, в которой, как и все мужчины Мили, стрижется и бреется Барлоу. – Не какие-то там вульгарные заросли, как у нашего шерифа, господин Барлоу мужчина утонченный. И причесан всегда волосок к волоску». «А руки, руки… – подхватывает ее сестра Лиза, маникюрша и главная сплетница городка. – Руки как у музыканта, такие пальцы длинные, тонкие, как увижу, каждый раз в дрожь бросает». «Жаль, – подводят итог дамочки, – господин Барлоу не соглашается перенести обслуживание на дом». По общему их мнению, у много повидавшего холостяка (а Барлоу не носит кольца ни на левой, ни на правой руке) есть на сердце незаживающая рана, с которой он и прибыл в свое время в Тихую Милю. Так это в точности или нет – неизвестно. О прошлом Барлоу не распространяется, что в Тихой Миле скорее правило, чем исключение. Здесь любят безобидные сплетни, но превыше всего ставят право каждого жителя на неприкосновенность собственного маленького мира. Наряду с другими качествами – это то, что привлекает Барлоу в Тихой Миле.
Ему нравится сидеть вот так запросто, ни о чем не думая, пускать клубы ароматного дыма, за которые в местах, где с законом построже, можно запросто оказаться в наручниках. Нравится здешняя незамысловатая архитектура – сплошь крашеные дощатые стены и двускатные черепичные крыши, единственные два здания, построенные из камня, – ратуша на центральной площади и пассажирский терминал, через который он сам прибыл в свое время в Милю. Нравятся люди, такие как ленивый толстяк Энцио, мастер варить кофе и проворачивать сомнительные сделки с запрещенными товарами, шериф Хаген, оплот закона и порядка в городе, где нет преступности, или, вот, вдова полковника Бигли, вечно сидящая напротив бистро в кресле-качалке на веранде собственного дома. Несмотря на жару, ноги старушки укрыты клетчатым пледом, в левой руке дымится сигарета в длинном мундштуке, правой вдова чешет между ушей откормленного полосатого кота с нахальной мордой грабителя. Кот стоически терпит, косясь зеленым глазом в сторону пустой тарелки для корма. Барлоу сочувственно улыбается коту, а так как вдова принимает улыбку на свой счет, салютует ей поднятием бокала с лимонадом. Старушка расцветает, игриво поправляет выбившийся из-под чепчика огненно-рыжий крашеный локон и принимается нашептывать что-то в настороженно повернутое ухо четвероногого пленника. Возможно, сетует на годы, бездарно потраченные замужем за полковником Бигли, сухарем и грубияном.
До ушей Барлоу доносятся ужасный грохот и лязг. Сразу затем оказывается травмировано и его обоняние – жуткой токсичной смесью выхлопных газов, горелого машинного масла и чего-то совсем неописуемого вроде испарений метана. Посреди главной улицы, распугивая редких прохожих, ползет чудовище – ржавое, древнее и уродливое. Подобно монстру Франкенштейна, сшитому из частей тел мертвецов, этот плод больной механической фантазии собран и сварен на скорую руку из останков отживших свое машин. Шаровые катки исследовательского вездехода, кабина трактора, необъятный кузов военного грузовика с закрепленным в нем краном-манипулятором. И в довершение громадный бульдозерный отвал впереди с торчащими зубьями, как вывернутая нижняя челюсть дракона. В кабине, где для вентиляции были выбиты стекла и вырезана дыра в крыше, счастливо улыбаясь, сидел, дергал за рычаги и вообще производил впечатление человека всячески довольного жизнью городской механик, он же по совместительству мусорщик, он же кандидат на первый в истории Тихой Мили суд Линча – Махо. Махо, которому Барлоу втайне симпатизирует, парадоксальным образом сочетает в себе черты деревенского дурачка и гения-изобретателя. Все время, свободное от уборки мусора или починки очередного сгоревшего тостера, Махо проводил за редкими в своей смелости экспериментами, плоды которых ползали, летали, ездили и часто взрывались, до смерти пугая особо впечатлительных горожан. Раз в месяц происходил сбор подписей за то, чтобы запретить Махо кататься по главной улице на своем чудовищном вездеходе-бульдозере, раз в полгода собирали петицию с требованием выселить мусорщика подальше за город. Каждый раз у безумного дурачка-гения находилось достаточно сторонников, чтобы отстоять его право громыхать под окнами и взрывать самодельные бомбы по выходным.
– Опять в Карьер поехал, – раздался за спиной Барлоу голос Энцио. – За деталями.
Повернувшись, Барлоу увидел хозяина бистро в дверях. В одной руке тот держал пугающих размеров нож для разделки мяса, вторую машинально вытирал о замызганный фартук. Взгляд, которым толстяк провожал вонючий гремящий агрегат, загородивший вид на дом вдовы Бигли, тяжелый, из-под насупленных бровей, очень не вязался с круглым, всегда добродушным и приветливым лицом весельчака и балагура. В сочетании с ножом в руках вид у Энцио выходил весьма угрожающий. У каждого из нас свои демоны, как сказал бы шериф Хаген, любитель доморощенной философии и настоянного на перекати-грибах самогона.
– Все ему неймется, – продолжал какую-то свою давно начатую мысль Энцио. – Допросится он когда-нибудь.
И словно спохватившись, виновато улыбнулся Барлоу и тут же убежал обратно в помещение. Барлоу, на которого угрозы Энцио не произвели особого впечатления, вернулся было к ленивому созерцанию улицы, как вдруг снова раздался грохот. В первую секунду можно было подумать, что произносимые вслед Махо проклятия возымели действие, и несчастный механик взлетел на воздух вместе со своей адской телегой. Но реальность оказалась милостива к мусорщику. Рев, от которого грозили повылетать все до единого стекла в городе, издавали двигатели снижающегося корабля.
Корабль шел опасно низко, как будто пилот выискивал место для посадки прямо на улице. Бредовая затея, хоть корабль был и совсем небольшим, не фрегат и не эсминец, все же это было судно межзвездного класса, сесть он мог разве что на центральной площади, разгромив монумент Первооткрывателей и единственный городской фонтан. Хорошо, что у Тихой Мили есть свой собственный космодром, единственный на планете, как и город. Барлоу задумчиво разглядывал корабль, такие знакомые обводы – будто птица-оригами из подвижных матовых пластин, «Конкордия-Венатор» в конфигурации атмосферного полета. Он не узнал модель сразу, больше привык к тому, как меняющий форму корабль выглядит в открытом космосе, темный кристалл-многогранник с хищно заостренным носом, драгоценность, красивая и опасная, для настоящих ценителей, не привыкших экономить. Обвес несерийный, сканер тахионного следа, дополнительные излучатели Штайнера на корме, курсовой гигаваттный пробойник «Мьельнир», гразеры в бортовых спонсонах. Серьезная экипировка, не для мелких разборок с зарвавшимися пиратами. Пара таких «птичек» вскроет орбитальный форт третьего класса, как консервную банку, да и одна наделает