ж сюда едет? — растерялся я.
— В основном страдальцы, отвергнутые объектом своей любви или разминувшиеся с ним во времени, — объяснил консул.
Ну вот. Ожидал увидеть на Тире гнездо порока, а тут какая-то скорбильня меланхоликов и неврастеников…
В камине весело потрескивал огонь. Консул смаковал коньяк. Я размышлял о несовершенстве дедуктивного метода.
— Так и что натворил Рене?
— Он обратился в одно из агентств. Ему порекомендовали опытного специалиста… будем говорить «ее», хотя тироки бесполы. Она посмотрела записи, почитала биографию и воспоминания об Одри. Скопировала с волоска актрисы ее генный код. Превратилась в нее. Полный метаморфоз, второго рода, достаточно дорогое удовольствие… Я видел потом их вместе с Рене — замечательная пара, между прочим! Ну, прошел месяц… полтора… И тут разразился скандал.
— Ну? — не выдержал я.
— Она забеременела от Рене!
— Как… — я поперхнулся коньяком. — Что… серьезно… это возможно?
— Угу. При метаморфозе второго рода. Бедная проститутка… хотя публично так называть ее не стоит, эта работа у тироков называется «дублер желаний»… она так рыдала! Она была в полном шоке!
— Ну почему? Если они могут управлять своим телом, то что ей стоит… ну… была беременность — и рассосалась!
— Вы только им такого не скажите! — нахмурился консул. — Это же убийство! С их точки зрения зародыш — уже полноценный человек. Рассосалась… ну вы скажете, Вася!
— Я рад их высокой морали, — сказал я. — А почему тогда Рене хотят казнить?
— Закрепление образа. Нашей несчастной Одри придется еще восемь месяцев провести в человеческом образе, вынашивая ребенка. Лишь после того, как девочка родится…
— Уже известен пол?
— Конечно. Так вот, лишь после ее рождения Одри сможет вернуться в свою нейтральную форму и продолжить работать по специальности. Если сможет, конечно… такой большой срок может вызвать серьезные проблемы со способностью к метаморфозам. Тириане уверяют, что многие после полугодового пребывания в метаморфозе второго рода лишаются способности преображаться!
— Ну и дела… — пробормотал я.
— А еще проблемы — куда девать дите… она же родится человеком!
— Ну так пусть родит, отдаст папаше, тот и воспитает, — сказал я. — Зачем убивать-то несчастного? Это ведь случайность, что она забеременела!
— Если бы! — консул патетически воздел руки. Налил себе еще коньяка. — Ах, если бы… Все бы обошлось. Но этот идиот признался, что специально пренебрег предохранением, чтобы копия его любимой забеременела!
— Зачем? Хотел от нее ребенка?
— Разве что во вторую очередь. А в первую — как раз таки надеялся, что через девять месяцев тирианка утратит способность к метаморфозу, навсегда останется Одри и уедет с ним на Землю. Так что — состав преступления налицо. Сознательное, злонамеренное, обманное удержание в облике, сопряженное с использованием или неиспользованием технических средств…
— Каких средств?
— Презерватив он проколол, — буркнул консул.
— И сознался?
— Да. Более того — похвалялся своей изобретательностью. В общем, по меркам тироков это… — консул задумался.
— Ну, вроде того случая на Земле, когда в епископа отложил яйца нуар-кху, — подсказал я.
— Во-во! Именно так. Циничное, злобное, коварное преступление, оскорбляющее местную нравственность и обычаи.
— Ну я и попал… — прошептал я. — Где его держат?
— В тюрьме, конечно. Вас к нему пустят только перед самым судом, таковы правила.
— А пострадавшая?
— Скрывается от позора в домике, который они арендовали на эти два месяца. Это на побережье, час лета… я могу попросить Танечку вас подбросить.
— Спасибо. — Я кивнул, вставая. — Скажите, а где можно… вымыть руки.
— Вот в эту дверь и налево, — после секундного колебания сказал консул. Мне показалось, что он занервничал. — Вас проводить?
— Да нет, не стоит… У вас же стандартное здание консульства?
Я вышел в указанную дверь. Двинулся по коридору. Направо должна быть кухня, а налево — туалетная комната…
Уже взявшись за ручку двери, я почувствовал за спиной, в полутемной кухне, движение. Мягкое, плавное движение…
Так, господин консул…
Я повернулся, в полной уверенности, что увижу какую-нибудь смазливую нимфетку в коротеньком платьице или вообще без оного.
На кухне, слабо освещенный светом из окна, стоял на задних лапах поджарый пятнистый леопард. Нет, наверное, все-таки леопардиха. На кончике длинного хвоста был повязан кокетливый бантик. Леопард застыл, склонившись над стоящей на плите кастрюлей. В одной лапе он держал крышку, во второй — большой кусок вареного мяса, с налипшей на него морковкой и лапшой.
— Добрый вечер, — сказал я.
Мясо шлепнулось обратно в кастрюлю.
— Добрый… — промурлыкала леопардиха. — Я вас не напугала?
— Да нет, что вы, — ответил я. — Чего-то подобного… Вы кушайте, я только руки помыть.
— Не говорите Якобу, что я ела прямо из кастрюли.
— Конечно. Что ж я, зверь, что ли?
Леопардиха одарила меня клыкастой улыбкой и снова запустила лапу в кастрюлю.
А я пошел в туалет.
Вот чего мне на Земле не хватает — это флаеров. Летающих машин, одним словом. Конечно, у полиции они имеются, ну и у богачей — зарегистрированные обычно как «санитарное транспортное средство компании». А чтобы частному лицу купить флаер и полетать в свое удовольствие — ни-ни. Говорят, что для этого Земля еще недостаточно компьютеризирована и навигационно освоена…
Таня вела флаер легко, с понятной мне теперь сноровкой. Под нами проплывали города, поселки, дороги… Временами наш курс пересекали или некоторое время летели рядом такие же каплевидные летательные аппараты.
— Вы не подумайте, что мы жестокие, — сказала Таня уже незадолго до посадки. — Я понимаю, вы расстроены судьбой своего клиента…
— Но? — уточнил я.
— Но метаморфоз — это основа всей нашей цивилизации, нашей культуры, обычаев… веры, если хотите. Вот представьте, на Землю прилетит чужой, и ради своих целей кого-то из людей ослепит, оглушит и лишит подвижности.
— Это другое, — сказал я, размышляя, можно ли процесс лишения слуха охарактеризовать словом «оглушит».
— Почему же? Для нас метаморфоз столь же важен, как для вас слух, зрение и подвижность.
— Но еще не факт, что… э… она…
— Да зовите уж ее просто Одри.
— Не факт, что Одри навсегда лишилась метаморфоза. Может быть, попросить отсрочки приговора? Пусть после… э… родов она проверит и уж потом принимает решение.
— Вряд ли. — Таня покачала головой. — Чем дольше она пребывает в человеческом теле, тем сильнее проникается человеческим образом мышления, человеческими ценностями. Через восемь месяцев она признает Рене невиновным. У нас есть какой-то специальный термин для таких случаев, когда жертва проникается интересами преступника, удерживающего ее в образе.
— У нас тоже, как ни странно, — согласился я. — Стокгольмский синдром. Это когда жертвы похищения начинают защищать похитителя.
— Вот видите? Кто же в здравом уме позволит Одри выносить приговор через восемь месяцев? Она жертва, жертва маньяка. И тот факт, что маньяк уже за решеткой, ничего не меняет — она остается жертвой и все больше проникается его интересами.
— Но ведь тут замешана любовь, — сказал я. — Понимаете, он пошел на преступление ради великой и безнадежной любви… наша культурная парадигма всегда…
— Представьте, что прилетит к вам чужой, начнет сожительствовать с малолетней, та от него родит — и что, его оставят на свободе? Если даже он станет говорить про свою великую любовь и свою культурную парадигму?
— Да понял я, понял, — пробормотал я. — Нет, конечно. Итак, суд казнит Рене. А Одри — она обязательно назовет его виновным?
Таня помолчала. Потом спросила с заметным раздражением:
— Вы, как я понимаю, надеетесь на то, что ваш «стокгольмский синдром» уже действует?
— Если честно, то да. Я же адвокат. Я обязан защищать клиента. Даже если он неправ. Тем более, — не удержался я, — что с человеческой точки зрения его преступление вовсе не так ужасно.
— Сложный вопрос, — сказала Таня. — Одри уже полтора месяца в метаморофозе второго рода. Я как-то провела два месяца подряд в качества советника при посольстве ипсов. Так вы не поверите, до сих пор при запахе сероводорода — ностальгическая улыбка на лице и желание пораженно полежать в кустах, глядя на звезды!
— О! — сказал я, хотя и не был знаком с культурой ипсов, ролью в этой культуре сероводорода и пораженного созерцания звезд из кустов.
— Она, полагаю, на уровне инстинктов и эмоций разделяет точку зрения Рене, — сказала Таня. — Что есть, то есть. Тем более беременность — она ведь и земным женщинам крышу сносит, так? А Одри сейчас в какой-то мере обычная беременная земная баба.
— Так значит…
— Ничего это не значит! — рассердилась Таня. — Разум она сохранила. Она понимает, что произошло. И не даст инстинктам взять над собой верх. Если хотите ее переубедить — переубеждайте на логическом уровне. Это должен быть поединок разумов.
Она замолчала, потому что надо было вести флаер на посадку. Но едва мы коснулись земли, не удержалась от ехидной реплики:
— Но учтите, что средний тирианец значительно умнее среднего человека. Это общеизвестно.
— Я не средний, — гордо сказал я. Но на душе у меня стало совсем кисло. Адвокат сражается не на поле логики, если честно. Оружие адвоката — эмоции, сомнения, толкование поступков с разных точек зрения, даже самых невероятных.
Выбравшись из флаера, я огляделся. Мы опустились на пустынном скалистом морском берегу. Недалеко от берега стоял небольшой уютный коттедж, рядом с ним — садик вполне земного вида. Море слегка штормило, на горизонте солнце сползало за горизонт. Мы летели на восток и догнали закат…
— Я постараюсь не задерживаться, — печально сказал я. — Надеюсь… надеюсь, она хотя бы захочет со мной говорить…
Пройдя через садик, я постучался в дверь коттеджа. Тишина. Может, Одри и нет дома? Или утопилась с горя… кто их знает, этих беременных инопланетянок с раздираемым эмоциями и логикой сознанием?