Стас подошел к «Ворону», поставил шлем на крыло.
И быстрым шагом направился к выходу из ангара.
Его никто не окликнул.
Когда из танка выглядывает механик-водитель, а на башне сидит командир, танк не страшен. Но движущийся танк, задраенный по-боевому, наводит ужас. Машина кажется вам живой. Вы не знаете, чего от нее ждать. Пускай она до последней заклепки своя, русская, первое желание — отойти подальше с ее пути. А то мало ли что у нее на уме…
«Ворон» не выглядел страшным. Он был таинственным, загадочным, но не зловещим. С ним хотелось познакомиться ближе, спросить, как дела, о чем он думает, куда собрался. Поговорить на равных.
Стас проводил глазами две машины, выруливающие на старт. Поднял руку, чтобы помахать вслед… И опустил ее.
Поправил на плече сумку с личными вещами и зашагал по краю летного поля.
Его догнал открытый джип. За рулем сидел лейтенант Миша.
— Зря ты, — сказал он. — Попомни мое слово, очень зря. Ладно, прыгай, до КПП подброшу.
— Я лучше пройдусь на прощанье. И ничего не зря. Для меня тут нет места. А в линейных полках вакансий полно.
— А с этими… — Миша мотнул головой в сторону двух «Воронов», пробующих рули на взлетной. — С ними тебе никак?
— Сам подумай, если бы было иначе, меня бы отпустили так легко? Люди годами добиваются перевода. А мне Козлов лишнего слова не сказал.
Миша понимающе кивнул.
— Только не злись, но ты по его понятиям вроде как порченый. То, что машину грохнул, — ерунда, тут их целое кладбище. Но ты слишком долго летал в «слабом звене». И они тебя за своего держали, не пытались съесть. Это для Козла дурной знак.
За спиной раздался глухой свист. Стас оглянулся. «Вороны» пошли на взлет. Отчего-то защемило сердце.
— Кстати, вспомнил. Мне тут рассказали про потные ноги Чумака. Ерунда полная. Они когда в полк пришли, эти «экспериментаторы», Козел им лекцию прочел о моральном облике военного летчика, а потом говорит: покажите носки. У всех нормальные, у Чумы в цвет российского флага. Козел спрашивает — что такое? А Чума возьми да ляпни, мол, в форменных ноги потеют. Ну и загремел сразу в дежурные. Его потом этими потными ногами донимали все, кому не лень. Я-то думал, забавная история, а ничего особенного…
— Ему действительно в форменных носках плохо, — сказал Стас. — Он в спортивных ходит на службу, а они же не бывают уставного цвета, и он себе заказывает за большие деньги.
— «Экспериментатор»… — Миша фыркнул. — Как ты только с ними такими уживался?
— Прекрасно, — ответил Стас.
«Пока не оказалось, что я им совершенно чужой… — добавил он про себя. — Бобров, уникальный человек, способен настолько понять чужака, чтобы заступаться за него, выручать. А главное — прощать. Чума и Хус многому научились у Бобра, но этому не смогли. Командира они любили, а меня терпели. Интересно, кого они в состоянии понять и простить? Никого?»
— Странные они, — сказал Миша.
— Совершенно нормальные. Просто озлобленные. Несчастные люди, в общем.
— Ну-ну… — протянул Миша недоверчиво. — Ладно, брат, счастливо! Авось еще свидимся.
Джип умчался. Стас неспешно пошел через поле, держа курс на дырку в заборе.
«Надо все-таки на прощанье зайти к Боброву, — думал он. — Страшновато, но придется. Не прогонит же с порога… Надо взять и рассказать ему все, что я понял. И поблагодарить. Вряд ли ему станет легче, но это важно для меня. Еще извиниться перед Леной. За что? Да все за то же. Неизвестно, кто тяжелее переживает отлучение Боброва от неба, он сам, или его дочь. А я виноват, пусть косвенно, пусть это вообще недоказуемо, но я виноват, и я попрошу у нее прощения.
Надо, надо, надо.
А может, не ходить?
Ведь если Бобров и сдержится, то Лена наверняка такого наговорит… И придется слушать. И кивать. А я полгода в «слабом звене» только и делал, что слушал да кивал. Сыт по горло. Оно мне надо снова? Ну виноват я, виноват, что теперь?!
В конце концов, я поступил чисто по-бобровски: сам себя наказал. И хватит.
Есть теперь для меня смысл идти к Боброву?»
Решая этот вопрос, Стас так разволновался, что полез в узкую дырку не с той ноги и застрял. Намертво. Подергался немного и принялся хохотать. Он смеялся до тех пор, пока его, красного и в слезах, не вытащил из дырки Пух.
— Что, попал в безвыходное положение? — ехидно спросил комэск.
Стас шмыгнул носом, утерся рукавом и ответил:
— Нет.
Надвинул фуражку на глаза и быстрым шагом направился в сторону военного городка. Миновал свой дом.
И пошел дальше.
Евгений ЛукинДоброе-доброе имя[14]
Все критяне — лжецы.
Странно. С чего бы это вдруг сотрудника прокуратуры дёрнуло заняться расследованием заурядного несчастного случая? Делать больше нечего?
Хорошо-хорошо, согласен, случай не совсем заурядный, можно даже сказать, неслыханный: посреди некогда стольного Санкт-Петербурга медведь загрыз человека. Вопреки поэту. «Пышных развесистых клюкв и медведей на Невском не видно…» Выходит, что встречаются иногда. Пусть не на самoм Невском, но встречаются. И медведи, и, сдаётся мне, пышные развесистые клюквы. Однако прокуратура-то здесь при чём? Ну, загрыз. Загрыз и загрыз. Событие, достойное внимания райотдела милиции. По силам участковому инспектору, в исключительном случае — оперу.
Он бы ещё бомжей с вокзала гонять принялся, этот самый Порфирьев Пётр Сергеевич! Царство ему, конечно, Небесное…
Медведь. Что за медведь? Откуда взялся в черте города? Куда потом делся? Ликвидирован? Из чего это следует? Где свидетели нападения? Где заключение экспертизы? Да, был звонок: «Приезжайте скорее, медведь человека убил!» Приехали, нашли труп без лица, но с паспортом. Состава уголовного преступления нет. И всё бы шло своим чередом, не вмешайся Порфирьев…
Что за партизанщина?
Хорошо. Допустим, свихнулся следак, решил поиграть в частного сыщика. Милиция куда смотрела? У них, между прочим, материал на исполнении, а они сидят сложа ручки и преспокойно ждут взыскания, позволяя этому клоуну от прокуратуры корчить из себя участкового.
Бывает такое? Особенно если учесть нынешние разборки между ведомствами… Получается, что бывает.
В любом случае, попытка отбить хлеб у простых оперуполномоченных вышла у Петра Сергеевича на редкость неудачно. Ручаюсь, ни один опер такого не наворотил бы. Каким-то образом отпечатки пальцев пострадавшего не были внесены в базу данных. Потом опознание. Пётр наш Сергеевич сам, обратите внимание, собственной персоной едет на работу к предполагаемой вдове, Анне Владимировне Чебурахиной, везёт оттуда несчастную бабу в морг (выспросив предварительно особые приметы супруга) и через некоторое время предъявляет какие-то сомнительные оглодки, украшенные означенными приметами: родинка, татуировка, шрам от аппендицита. Вскоре вдова уже не уверена: того ли она опознала? А незадолго до этого, как выясняется впоследствии, ей звонил некто неизвестный и под угрозой расправы просил от опознания воздержаться. Мало того! На следующий день в морг является женщина, похожая на вдову, и забирает (якобы с разрешения Порфирьева) труп, похожий на её мужа. Подписи не оставляет, поскольку санитар, выдававший тело, «был не в себе» и формальностей не соблюл. Говорит, какие-то документы ему представлены были…
Интересно, правда?
Стало быть, сам собою возникает вопрос: чем же так заинтересовал следователя прокуратуры Порфирьева трагически заеденный медведем Станислав Андреевич Громыко (бывший муж Анны Владимировны Чебурахиной)? Не проходил ли он, скажем, по какому-либо делу, ведомому Петром Сергеевичем?
Не проходил. Проверено.
Премного благодарны, ваше превосходительство, за подарочек к выходным! Чёрт бы драл это независимое расследование и тех, кто его придумал! У меня четыре дела нераскрытых, а я должен заниматься хрен знает чем…
Итак, Громыко Станислав Андреевич. Выпускник факультета журналистики. Судя по всему, мужик без царя в голове. Лох — редчайший, генетически чистый, хоть в Красную Книгу его заноси, — и, что самое печальное, даже не подозревающий о своей лошиной сущности. Без особого успеха покрутившись в журналистике, кинулся очертя голову в бизнес, где тут же натворил глупостей, из-за чего последние полтора года прятался от кредиторов. По чердакам и Челябинскам. До поры до времени это ему удавалось.
А спустя несколько дней после опознания и пропажи его трупа из морга сгорела фирма «Солнечный храм» — та, что на Обводном. Сгорела в прямом смысле, взрыв бытового газа. Одиннадцать трупов. Среди опознанных значились: теперь уже дважды покойный Громыко Станислав Андреевич, затем глава фирмы Ладожский Игорь Рюрикович, более известный в определённых кругах под именем Ингмара, и наконец, Порфирьев Пётр Сергеевич, следователь прокуратуры.
Казалось бы, куда ещё хуже? Оказывается, есть куда. Спустя сутки из бетонного чуланчика в противоположном крыле подвала извлекли труп номер восемь, принадлежащий модному гламурному певцу, похищенному несколько дней назад неизвестными, естественно, лицами рано утром на выходе из ночного клуба. Взорви хоть десять следаков — пресса не почешется, а вот певец…
Удручает и расположение тел. В правой пятерне дважды покойного Станислава Андреевича был зажат пистолет охранника. Недавно выстреливший. Сам охранник найден неподалёку со скованными за спиной руками. Пётр Сергеевич (тоже при оружии), хотя и скончался от взрыва, однако перед смертью успел огрести черепно-мозговую травму. То ли ломом приложились, то ли обрезком трубы. Кстати, на теле второго охранника также отмечены повреждения, нанесённые чем-то аналогичным. Рядом с Ингмаром подобрано пять резиновых пуль, выпущенных из травматического оружия.
Поле Куликово.
Наименее вызывающе выглядел гламурный певец, но этот был настолько раскручен при жизни, что абсолютно всё равно, в какой позе его обнаружили. К счастью, заниматься им по-прежнему будет персонально майор Солдатенков, расследующий обстоятельства похищения. Вот пусть и отбивается от журналюг. А мне своих хлопот хватает.