— И как это так — один только эскадрон на пароходы возьмете? У меня здесь четыре полных эскадрона с пулеметной командой — они что, под Иркутском не нужны?
— Через полчаса два бронепоезда есаула Гордеева подойдут, по телеграфу уже сообщили. Видите, как путейцы суетятся, встречу готовят. «Черные» отцепят, а на Иркутск бронепаровозы потянут. Их уже за Маритуем растопили, час назад, чтоб под парами были наготове. А вам, Григорий Михайлович, эшелон здесь подготовили, с комфортом поедете, — адмирал указал на короткий состав из дюжины теплушек.
— Годится, — буркнул в ответ атаман, — с лошадьми полуэскадрону бы едва хватило, а так все влезем. Может, я и четвертый эскадрон по вагонам рассую, как раз семьсот улан в состав войдут, если битком набить. А то потопят ваши лоханки, и съедят рыбы моих бурят. У вас на пароходах пушек-то совсем нет, как я вижу!
— А вы туда посмотрите, Григорий Михайлович, поближе к тому берегу. Вон там, видите?!
Смирнов ткнул пальцем в горловину могучей реки, где над противоположным берегом возвышалась сопка. На ее фоне были еле видны строгие силуэты трех кораблей с броневыми ящиками орудийных щитов.
— На растерзание вас не отдадут, — и пояснил, засмеявшись: — Мой флагман, ледокол «Кругобайкалец», и с ним две малых канонерки, что на платформах сюда с Амура в апреле доставили. Там они посыльными судами ходили, но бронированы от пуль. По «горняшке» и паре пулеметов на каждом, а на ледоколе еще мелкая пушка на корме есть, в полтора дюйма. Но это не все — посмотрите дальше, вон там, на реке, ниже нас по течению, у того берега катера стоят!
Григорий Михайлович прищурил и без того узкие степные глаза — далеко, почти сливаясь со свинцовой темной водой, застыли три совсем крохотных кораблика.
— На «Волне» только пулеметы стоят, зато на двух бронекатерах к ним по мелкокалиберной пушке установлено. Так что спустимся по Ангаре, а там бой не страшен. Хотя я не уверен, что гвардейцы стрелять начнут — у них что, совсем мозгов нет? И пушек, кстати, тоже, — адмирал усмехнулся, вот только голос был недобрый, со сдерживаемой злостью. — У нас на кораблях полтысячи десантников, да у вас полных семь сотен улан с двумя бронепоездами поддержки. Намного больше, чем в декабре было, когда мы чехов атаковали. Но там дивизия супротив была, пусть и неполная, да несколько тысяч повстанцев. А в городе за нас были только военные училища, и те рекой отрезаны. Но ведь победили!
— Хорошо вы их тогда с генералом Арчеговым разнесли, по реке и «железке», до сих пор слава идет. Тем паче опыт-то никуда не делся?
Атаман Семенов задорно подмигнул моряку, откровенно намекая адмиралу, что тот в прошлый раз и командовал кораблями. Теперь атаман полностью уверился, что выбрал правильное решение, прислушавшись к просьбе генерала Арчегова.
Москва
— Мы забрали синицу в руки, а большевики предпочли журавля в небе. Ну что ж — каждому свое, — генерал Арчегов потянулся, как сытый и довольный кот. И широко улыбнулся, первый раз искренне, за эти кровавые и суматошные дни.
— Теперь бы эти договоренности нам бы правильно оформить. Хотя, как мне думается, для наших оппонентов, когда им станет выгодно, они будут стоить дешевле бумаги, на которой будут закреплены.
— Вы правы, Петр Васильевич. С ними нужно быть постоянно настороже, излишняя доверчивость не просто пагубна, она гибельна. Хотя, если учитывать полученные нами дивиденды, игра стоит свеч.
— Стоит, стоит, Константин Иванович, — Вологодский засмеялся и откинулся на подушки.
Полученное премьер-министром ранение оказалось несерьезным. Так, чуток мякоть бедра зацепило, и то вскользь. Но по совету Арчегова он оказался прикован к постели — кровопотеря, уже серьезный возраст, стрессы.
— Мы избежали продолжения Гражданской войны, абсолютно ненужной и очень затратной. А теперь в сравнительно мирном режиме можем приводить наши территории в порядок.
— Насчет Сибири и Заполярья уверенность есть, но вот генерал Деникин может иметь свое собственное мнение. Если вы не найдете нужные доводы, чтобы его переубедить…
— Постараюсь, Петр Васильевич. Возможности есть, да и казаки мне будут надежной опорой в этом деле. Ведь, по большому счету, война им абсолютно не нужна, как и сам Деникин, впрочем. Да и прежняя Россия, «единая и неделимая». А они являются силой, с которой «добровольцы» принуждены считаться. И имеют хлеб, который можно продать. Да и наше золото является определенного рода гарантией.
— Очень серьезной, вам не стоит недооценивать этого фактора, мой дорогой друг. Получить деньги они смогут только от нас, а военные затраты просто огромные.
— Это если идет война, а когда мир, то они ну очень большие, — хохотнул Арчегов. — Надеюсь на последнее, а войну предоставим большевикам. Они ведь грезят о мировой революции, так пусть ее и раздувают. Мешать им в этом деле мы не будем! Ведь так, Петр Васильевич?
— Вы правы, Константин Иванович! Пусть творят, что хотят, лишь бы от нас были подальше.
— Вы стали настоящим политиком, Петр Васильевич. В вас говорит здоровый эгоизм государственного деятеля.
— Было от кого за это время цинизма поднабраться, — недовольно буркнул премьер-министр.
— Да какой тут, простите великодушно, цинизм, ваше высокопревосходительство?! Здоровая расчетливость никогда и никому не мешала, а токмо пользу серьезную несла.
— А что будет дальше, Константин Иванович? Я прямо теряюсь в предположениях! И меня несколько пугает будущее, надеюсь, вы правильно понимаете причину моих опасений?
— Дальше будет, дражайший Петр Васильевич, самое интересное. Большевики вломятся в Европу со всей грацией носорога…
— Хм, ха-ха. С грацией носорога? Весьма доходчиво.
— А что им делать? С нами на голодный желудок воевать с неясным будущим или получить от нас хлеб и устроить европейцам диктатуру пролетариата с захватывающими перспективами?! Как ни крути, то в руках у них окажется уже не тощий журавль, а жирный откормленный гусь. Правда и мы не синицу жевать будем. Тем паче исполнится самая заветная мечта моей жизни, пусть и их руками.
— Какая мечта, осмелюсь спросить?
— Воевать с Антантой до последнего оставшегося на ногах французского или английского солдата! Их правительства всю жизнь старательно гадили России, теперь наш черед вернуть долги с а-агромадным процентом. Простые французы устали от мировой бойни, уже в семнадцатом чуть ли не полками уходили на Париж революцию устраивать — они к этому делу привычные. И такое там начнется…
— Вы хотите сказать…
Вологодский осекся, выразительно посмотрел на генерала, и Арчегов сразу осознал, что премьер в одночасье проникся перспективами настолько, что сбил себе дыхание.
— Мы можем лишиться сразу всех наших врагов. Ну, если не лишиться, то обескровить настолько, что они нам надолго станут не страшны. Антанта же на цыпочки встанет и предлагать вам будет, Петр Васильевич, что угодно, лишь бы вы их от такой беспощадной угрозы избавили. И чем дальше большевики зайдут, тем щедрее будут всякие там чопорные англичане и скупердяи французы, со своими ллойд-джорджами и клемансо.
— Но ведь Россия… Пусть красная, но она понесет чудовищные потери, о которых и помыслить страшно…
— Не такие уж и большие, а намного меньше, если мы будем простой внутренней гражданской войной заниматься. Там своего горючего материала достаточно, и страны намного богаче — да и большевики Россию почти до ручки довели, через полгода взять уже будет нечего.
— А если они победят, а потом обрушатся на нас всеми силами?
В голосе Вологодского послышался тщательно скрываемый страх, и Арчегов тут же попытался рассеять опасения, терзавшие «Деда», хотя сам не был уверен в своих расчетах.
— Тамошняя внутренняя контрреволюция, как любят выражаться «товарищи», намного сплоченнее и опаснее, чем наша. Да и прослойка богатых людей более толстая, чем в России, — им есть, что терять, а потому будут драться до крайности. Тем более у них будет достаточно времени осознать, насколько опасен большевизм, пока те устроят заматню в Германии. И поверьте на слово — противники достойны друг друга!
— А мы…
— А мы, Петр Васильевич, будем смотреть и потихоньку возвращать себе силы. А сытый и довольный народ уже не соблазнится коммунистическими идеями. Они ему станут просто не нужны!
Порт Байкал
— Одно плохо, Григорий Михайлович. Похоже, что нас самым вульгарным способом принялись отстреливать, как дичь!
— Даже так?! — каким-то шипящим голосом произнес атаман, моментально взъерошившись. Конечно, на войне стреляют, но чтобы вот так запросто охотиться на людей, как на каких-то тарбаганов-сусликов?!
— Вчера поздно вечером застрелили начальника Генштаба генерала Болдырева прямо на улице. Сразу наповал — череп разнесло. И ранили в голову генерала Пепеляева, когда тот поехал в Заиркутный военный городок поднимать части своей дивизии. Из винтовок обоих…
— На эсеров не похоже. Да и не станут они в своего Болдырева стрелять! Тот же «розовый»!
— Они пистолетами да бомбами балуются, Григорий Михайлович, а не винтарями с хорошей оптикой. В Пепеляева у понтона стреляли, с того берега Ангары. А там тысяча шагов будет. И единственным выстрелом сразу попали! Большие умельцы, я вам так скажу, и с оружием подходящим. Сам знаешь, кому такие снайперские винтовки передали…
— Да уж, заварилась каша… — тихо произнес в ответ атаман.
Винтовки с оптическими прицелами имели только егеря, и более никто, слишком их было мало. А в Знаменском предместье расквартирован лейб-егерский батальон, больше в Иркутске егерей просто нет.
На «Ангаре» звонко пробили склянки. Один раз звякнули и стихло — на кораблях так всегда отмечают время.
— Час ночи! До Иркутска три часа ходу, с запасом беру. Так что через полчаса флотилия уходит. А вы, Григорий Михайлович, грузите своих улан в эшелон, скоро бронепоезда подойдут.
— Как вы намерены сражаться, Михаил Иванович?