— Ладно, адептка Тереса. Если мы не прекратим, то к осмысленному выбору вы завтра точно будете неспособны. Давайте, что ли, я вас колибри плести научу… — предложил дракон, убирая руки под себя. Лицо у него было грустным-грустным.
Я утешающе царапнула крупные чешуйки, полосой проступившее на плече. Эти, крупные, отличались наощупь от маленьких, гладких и как будто отполированных, которыми поросли фаланги. Я увлеченно трогала их, сравнивая впечатления — эти были словно граненными, и чувствовались чуть шероховатыми. Я провела пальцами по линии роста, удивляясь контрасту ощущений на стыке — теплая гладкая кожа и твердые, грубые монетки чешуек.
— Чешую не обдирать! — ворчливо влез в мои исследования голос ректора. — А то знаю я вас…
— Кого?! — подобралась я, позабыв возмутиться, что и не думала даже!
Но про себя отметила, что это, оказывается, в принципе возможно.
— Вас, адептка Тереса! Надругаетесь над драконом, и «Ну я тогда пойду?»! — очень похоже изобразил мои интонации Эйнар, и замер, когда я неожиданно даже для самой себя наклонилась к нему и поцеловала в губы. Мягко, ненапористо…
А в следующий миг мир рухнул, и я осознала себя вцепившейся в широкие плечи, и дракон уже сам целовал меня- яростно, свирепо, без следа прежней осторожности, и его руки шарили по моему телу, напористо и грубо. И я отзывалась на каждое касание голодным удовольствием, жадно выгибаясь навстречу, охотно принимая бесстыдный язык в свой рот, непроизвольно двигаясь верхом на его бедрах, с упоением ощущая, как трусь голой плотью о его напрягшуюся плоть и на каждом движении туда-сюда, при особо удачном касании, меня, кажется, стреляла маленькая молния. Я вскрикивала, и снова приподнималась, чтобы опять опуститься, и чувствовала себя дикой и всесильной. Эйнар на миг оторвался от меня чтобы расстегнуть ремень, штаны, я поймала его взгляд — и в нем горел первобытный голод, один на двоих. Он зачем-то содрал с меня ничем не мешавшую ему рубашку, а в следующее мгновение вошел в меня одним толчком, до упора, и удовольствие пронзило меня копьем от средоточия женственности до самого мозга.
Хотя какой там у меня мозг? Так, студень!
И в понимании этого тоже было темное блаженство.
Я стремительно, неистово двигалась на нем, чувствуя приближающуюся ослепительную черту, и Эйнар не пытался замедлить меня, а подгонял ударами вглубь меня, где было так тесно и горячо, укусами в шею, в грудь, мелкими, острыми, сладкими. Руками, стиснувшими мою грудь почти до боли — и до пряного хмельного удовольствия. Я двигалась, и в какой-то момент поняла, что вот сейчас знакомая белая волна рухнет, сметая мир, и замерла…
И волна рухнула. Мир сгинул под напором моих ощущений. Ни звуков, ни света. Только внизу, там, где меня растягивал дракон, сжималось вокруг его плоти мое тело в чистом наслаждении — одном на двоих.
Потом мы валялись в постели, я поверх него, и новую рубашку я подманила чарами, не желая сползать с належанного места, и было так лениво, так хорошо, так приятно устыло, что я так и не поняла, в какой момент Эйнар начал объяснять мне схему создания многокомпонентной, сложносоставной иллюзии «Колибри», а я — пытаться её повторить.
Получалось у меня не очень — во-первых, иллюзии действительно не мой конек, во-вторых, мне мешала сладкая дрожь во всех внутренних мышцах. Но некромантов трудности не пугают, они их раззадоривают.
Дракон, вольготно развалившийся на мой кровати, подсказывал и ободрял, периодически показывая правильное исполнение заклинания на собственном примере. По комнате мельтешила уже стайка пестрых птах, переливающихся самыми разными цветами сочных, чистых оттенков, и сейчас дракон сосредоточенно творил очередную. Сосредоточенно — потому что когда он колдовал расслабленно, я за ним категорически не успевала. И сейчас, пристально вглядываясь в его идеально- выверенные манипуляции и колебания магических потоков, я в уже примерно поняла, где ошибаюсь. Осталось только дождаться, пока Эйнар закончит схему, убедиться, что лажала я только в одном месте — и успешно повторить чары.
Ошибка действительно была одна, убедилась я, когда Эйнар закончил работу и раскрыл пригоршни, выпуская в стаю пичуг новенькую. И снова я протянула к ней, похожей на драгоценность руку, надеясь, что она окажется покладистее всех предыдущих. Эйнар закинул руки за голову, и, посмеиваясь, наблюдал за моими попытками добыть сокровище, и когда вредная мелочь упорхнула из-под самых моих пальцев, в жалких миллиметрах до прикосновения, сжалился, и подозвал беглянку коротким движением.
Крохотная птица послушно подлетела и села на мой палец. Иллюзия была выполнена тончайше — плотная, осязаемая, она оставляла ощущение крохотных коготков на коже, и частого невесомого сердцебиения, перышки проминались и переливались под пальцем при поглаживании…
Вдоволь насмотревшись, я слегка подкинула драконью пичугу в воздух, отпуская, и, сосредоточившись, принялась за создание своей собственной.
Ну, что сказать… Почти удалось. Моя колибри, созданная по драконьей схеме, получилась в мельчайших подробностях, во всех деталях.
Только черная.
Изучив свое творенье, полностью черное, с радужными переливами на перьях, я со стоном прижала ладонь к лицу, признавая поражение. Подо мной трясся от беззвучного смеха дракон.
Я со вздохом упала на него, уткнувшись лицом в широкую грудь, но тут же устыдилась и скатилась на постель. Дракон повозился, и одним движением подтащил меня повыше и к себе поближе, под бочок, и сунул в мне в руки бокал. Выдержанное вино щекотнуло нежным ароматом, обволокло теплом и оставило виноградное терпкое послевкусие.
Дракон сделал глоток из своего бокала, поставил его на вновь возникшую «полочку», и соединил пригоршни, готовясь выплетать новую иллюзию.
— Кстати, как так вышло, что вы живете одна? Первокурсники почти все живут парами. Я смотрел списки расселения — у вас была соседка.
— Сбежала, — доверительно призналась я. И также доверительно сообщила: — Меня тут не любят почему-то!
— Очень… неосмотрительно с их стороны! — попенял ректор, поудобнее устраиваясь на одной из двух моих подушек.
— Обижают? — спросил ректор будто про между прочим, безразличным тоном, закончив шептать в ладони.
— Куда им! — хмыкнула я.
— А вы их? — невинно уточнил дракон, огреб тычок локтем в ребро, дернулся — и очередная колибри, неудачно сорвавшись с пальцев, получилась с длинным светящимся хвостом.
Н-да, ректорское вино оказалось на редкость коварным! Иначе как объяснить, что кое-кто распустил язык? И локти…
Ректор рассмеялся, заставив меня проглотить сбивчивые извинения, и с явной неохотой встал. После второго раза одеться он так и не удосужился, и поэтому я теперь завороженно глазела на шикарную спину, красивые руки и сногсшибательный зад. И оторвать от этого зрелища взгляд я не смогла, пока Эйнар не натянул белье. Потом стало легче — но картина все равно была сокрушительная.
Нет, природа драконам бессовестно подсуживала!
Темная ткань брюк скользила по сильным ногам, ремень, светлая рубаха, контрастная на фоне бронзовых плеч, щелчок пряжки ремня.
Когда Эйнар обулся, я встала проводить его до дверей, и уже собиралась открыть их, когда он, обернувшись, неожиданно взял мое лицо в руки, и после головокружительного, томительного поцелуя, прошептал мне в губы:
— В следующий раз я вам белладонну подарю!
С этими словами гад чешуйчатый выскользнул в коридор, а я осталась стоять, не зная — смеяться или злиться. Заперев двери на привычные заклинания, я заново поправила белье, воспользовалась очищающими чарами, и собралась раздеваться и спать. Потом вспомнила про недописанный вывод в практический вывод, и наоборот, стала одеваться, чтобы писать.
Потом вспомнила, что на первом витке больше не учусь, ругнулась и стащила свеженадетую юбку и забралась под одеяло. Наведенная драконом иллюзия медленно таяла, но вместо проступающих привычных стена перед моими глазами стоял одевающийся дракон, спокойный, уверенный, восхитительный.
Нет, определенно, ректорское вино демонски коварное!
Глава 4
Проснулась я под яростный щебет.
О, Тьма, в присутствии ректора эти коварные твари были молчаливее!
Внутренние часы говорили, что я имею полное право спать еще час — и вообще, я сегодня легла поздно, а до этого много и тяжело трудилась, и должна бережнее, бережнее относиться к своему бедному-несчастному организму. Я перевернулась на живот, и накрыла голову подушкой. Лучше не стало — назойливый гомон проникал и туда. И, кажется, еще и приблизился.
Расслабив все тело, я сделала вид, что крепко-прикрепко сплю — и когда источник звука приблизился, стремительным прыжком взлетела на ноги, одновременно взмахнув подушкой… Стая порскнула врассыпную, но вместо того, чтобы затаиться, в ответ на мой бросок разразилась и вовсе непристойным ором, на все корки костеря меня на своем птичьем языке. Подушка полетела в обнаглевших красавиц — и рухнула на письменный стол, не причинив им вреда, зато опрокинув чернильницу, а к птичьей ругани добавилась еще и человеческая отборная брань. Кое-как удалив чернила с подушки, двух письменных работ, стопки учебников и письменного стола, я призадумалась. Зверски хотелось есть.
А что? Я вчера вечером много и тяжело работала!
На границе реального и потустороннего, живущей в моем сознании, отчетливо зафыркали.
К сожалению, до завтрака оставалось еще полтора часа, а в моей комнате было съедобным было только ректорское вино и его же крокусы — но и то, и другое, употреблять с утра было бы верхом неосмотрительности. Тяжко вздохнув о суровости и несправедливости жизни, я убрала в комнате, собрала и почистила вещи, собрала в одну стопку все учебники, а между делами пару раз попыталась развеять ректорский птичник. Получалось — но по одной штучке, а оную штучку, перед развеиванием, еще отлавливать приходилось. И, мать моя, Тьма Предвечная, как же они при этом орали!