ивался в веретено — и расчерчивал радужку пополам.
Я попыталась представить, как меняется от таких метаморфоз драконье зрение, как подстраивается его мозг под меняющуюся информацию — и не смогла, отвлекаемая желанными ощущениями в промежности.
А пальцы Эйнара тем временем подобрались уже почти к самому сокровенному и теперь, вместо того чтобы коснуться чувствительного узелка и позволить мне поймать молнию, выводили круги и петли вокруг — рядом, близко… но не прикасаясь. Мучительная, сладкая игра. Я чуть шевельнула бедрами, мечтая поймать заветное прикосновение — и пальцы остановились. Я замерла неподвижно — и скользящее, огненное прикосновение снова пришлось совсем близко. Рядом. Вот-вот. Вперед, назад. И еще раз. И вокруг.
Я закусила губу, чтобы выдержать, не поддаться желанию — но не сумев сдержаться, выгнулась навстречу удовольствию, подалась, раскрывая себя, без слов умоляя о пощаде.
Дракон замер, прикрыв глаза, как будто пытаясь совладать с собственным дыханием — неровным, прерывистым, как у меня. Широкая мужская ладонь скользнула мне между ног, и сжала, смяла нежные чувствительные складки, а потом раскрылась, и чувствительно потерлась, плотно прижимаясь к коже. Г рубая, шершавая ладонь, прижимаясь к нежному шелку моей кожи, дарила яркие, сладкие ощущения от которых я, кажется, забывала себя, извиваясь, прижимаясь к дракону, стараясь усилить и без того острое удовольствие. И совершенно упустила момент, когда Эйнар приподнялся — и к делу (благодатному делу доставления мне удовольствия) подключились губы, втягивая в рот горошину соска, сминая в откровенной ласке ареолу груди.
Жадность. Голод. Не в силах смотреть на то, что написано сейчас у него на лице, стесняясь читать дракона, доступного сейчас как открытая книга, я опустила веки, поднимая руки, скользя по горячей, влажноватой коже, чтобы обхватить его голову, запутаться пальцами в бронзовых волосах, прижимая горячий, требовательный рот к себе — и ощутить грудью колючую щетину.
Извращенка! — успела подумать я о себе, — Тебе даже это нравится!
Но в этот момент властная ладонь между моих ног, то гладившая, то теребившая, то пощипывавшая мою кожу, раскрылась снова, основание ладони с силой прижалась ко входу, толкнулось, раз, другой — и я дернулась в сторону, из невесть когда возникшего захвата второй руки, отчаянно хватая ртом воздух, и чувствуя, что вот- вот — и достигну пика без проникновения.
Взглянула на Эйнара — и словно потерялась.
Взгляд дракона, пристальный, алчущий, поглощал меня целиком. Не в силах ни отвернуться, ни снова смежить веки, я чуть приподнялась, замерла, позволяя дракону убрать руку, а потом подалась назад, нащупывая промежностью горячую, твердую плоть. Дракон нетерпеливо, властно шевельнулся, помогая мне — и я ощутила входом влажную, тугую головку.
Не отпуская взгляда цвета жидкого золота, я толкнулась вперед. Член скользнул в меня легко, как к себе домой.
Ощущение-мысль-взгляд, сведенные воедино — и меня чуть не сжал завершающий спазм. Просто оттого, что Эйнар во мне. Просто оттого, что во мне горячо, и туго, и мокро. Просто оттого, что лицо дракона исказило выражение острого, бесконтрольного блаженства.
Я переждала мгновенье, зависнув на предчувствии преждевременной разрядки, а потом чуть приподнялась, чувствуя, как плоть Эйнара выскальзывает из меня, и опустилась вниз, ощущая, как он снова растягивает, раздвигает мои мышцы, заполняет меня до упора, смакуя эти ощущения…
Замерла.
Снова приподнялась — и опустилась снова. И ещё раз. И ещё. И ещё. Все ускоряясь, все сильнее наращивая темп, вжимаясь, насаживаясь на горячее, твердое тело, дарящее мне наслаждение, чувствуя руки, бережно поддерживающие меня под спину, сжимающие кольцом — и улетая от этого еще больше, даже сильнее, чем от жадных, яростных поцелуев, осыпающих грудь, от мелких огненных укусов и сладких посасываний…
Пик наслаждения накрыл нас вместе. Я замерла, вдавившись в дракона, желая ощущать его всем телом — и он стиснул меня в железных объятиях, то ли идя мне навстречу, то ли испытывая всё то же.
Блаженные спазмы и ощущение горячего семени, омывающего меня изнутри. Крепкие руки, и влажный лоб, прижавшийся к моему. Обвитая моими ногами талия и спутавшиеся волосы.
Ослепительное чувство. Единение. Блаженство, одно — на двоих.
— С добрым утром, — хрипло пробормотал Эйнар, слизывая капельку пота с моего виска.
Шершавое прикосновение породило горячие мурашки, и мышцы живота дернулись, сжались, заставив еще раз плотнее ощутить находящийся во мне член.
Я прерывисто выдохнула, и согласилась:
— Отличное утро!
Сидя верхом на ректоре, я любовалась изумительно красивым мужчиной, вольготно разметавшимся по постели — бронзовая коса растрепана, и лохматится торчащими там и сям прядями, темная щетина на впалых щеках, руки, закинутые за голову…
Широкая грудь, мерно вздымаемая дыханием, дорожки чешуек вдоль бугрящихся мышц, темные ареолы сосков, твердые бедра, оседланные мной — веса адептки, сидящей на нем, ректор словно не замечал, и не торопился меня сгонять. А я, соответственно, не спешила покидать насиженное — можно даже сказать, объезженное! — место.
Я любовно огладила литые грудные мышцы, наслаждаясь ощущениями, и, не утерпев, осторожно царапнула гладкую чешуйку бронзового цвета. Она никак не среагировала на покушение — в отличие от дракона, который подтянулся на подушку повыше, и с интересом принялся наблюдать за процессом обнагления одной отдельно взятой адептки. Поняв, что препятствовать обдиранию чешуевладелец и не думает, я подцепила ее ногтями. Ну, как — подцепила. Попробовала! Бронзовая бляшка лежала на загорелой коже плотно. Тогда я попробовала взяться за нее с другого конца, но увы, с тем же успехом. Возня, начавшаяся как шутка, против ожидания меня увлекла — ведь наверняка есть способ, не просто так ведь дракон запрещал! Но мерзкий рептилий, глядящий на меня одновременно с умилением и насмешкой, помогать мне явно не собирался, вполне обоснованно подозревая, что именно на нем я знания и опробую, если он таковыми поделится. В конце концов, сдалась, и куснув несговорчивую пластинку, попросила дракона:
— Перевернитесь, пожалуйста!
Дракон, аккуратно придержав меня за бедра, заставил приподняться, покладисто перевернулся на живот, даже не представляя, в какой экстаз отправляет меня этой сговорчивостью. Мне каждый раз оказывалось сложно заново поверить, что вот эта вот огромная махина легко и добровольно мне подчиняется. И еще сложнее было не капать на него восторженно слюной.
Странно, конечно — вроде, пожирать Эйнара я не собиралась, даже надкусывать, но слюноотделение начиналось непроизвольно. Ненормальная какая-то реакция. Извращенная.
Спина у ректора, кстати, груди ничем не уступала — широкая, сильная, надежная спина. Краси-и-ивая! С развитыми, хорошо различимыми мышцами — капюшонной, широчайшей, большой круглой, уходящей к плечу дельтовидной, хоть анатомию по нему учи!
Возможно, дракон на подобные уроки и не согласиться, но готова ручаться, на них был бы аншлаг!
Потому что меня драконья спина, поросшая по позвоночнику цепью крупных, граненных чешуек, на выступах позвонков выпирающих зародышем спинного гребня, вгоняла прямо-таки в транс.
Я упоенно наглаживала подставленную мне спину, оставив дурную затею нащипать с нее чешуи, и чуть-чуть жалея, что накануне не сумела рассмотреть это существо во всем великолепии его истинного облика. А потом наклонилась, и куснула такую заманчивую, такую аппетитную спину. Кусать было неудобно — все же, человечьи челюсти не слишком приспособлены захватывать ровные широкие участки, но я расстаралась. Дракон подо мной обреченно вздохнул:
— Вот вроде бы хищная рептилия здесь я, а по ощущениям — все-таки вы, адептка.
Я хихикнула, и зарычав, лизнула укус, а после задала вопрос. Давно зудевший на кончике языка:
— Ректор Эйнар, а отчего вы чешуей покрываетесь? Это только во время… э… близости?
Дракон подо мной хмыкнул — я ощутила этой частью тела, что с удобством сидела на этом самом драконе — и внезапно перевернулся, поймал меня, со взвизгом чуть не свалившуюся с него, и ответил:
— Нет, это реакция на любое нервное возбуждение. Просто в жизни, особенно в присутствии иных рас, у нас считается неприличным демонстрировать подобные проявления эмоций. А в любви сдерживать эмоции ни к чему, — развернуто и полно ответил на мой вопрос ректор, и вдруг с внезапным «Ам!» метнулся вперед и куснул меня за плечо.
— Ну вот, и установили, кто тут на самом деле хищная рептилия, — ввернула шпильку я, пока растрепанная бронзовая голова склонилась ниже, прокладывая дорожку из поцелуев от ключицы к груди, и оканчивая ее на соске.
— Ага! — подтвердил мои умозаключения чрезвычайно собой довольный дракон, и переключился на вторую грудь, а я с легким «Ах!» выгнулась навстречу настойчивым, горячим губам.
Я заерзала на его животе, и ректор Эйнар, оторвавшись от своего занятия (и от моей груди) обхватил ладонями мое лицо, коснулся легким поцелуем губ.
— Как вы себя чувствуете, Тереса?
Я недоуменно подняла на него взгляд, и он пояснил:
— Я имею ввиду ваше самочувствие. Да и в целом…
Дракон явно не желал прямо указывать на то, что ведь непросто так я явилась к нему среди ночи, завернутая чуть ли не в одеяло, и я была ему благодарна за эту деликатность. И на его вопрос, прислушавшись к самоощущениям, я честно ответила:
— Отлично!
Здоровый сон и здоровый секс творят с женщиной чудеса, могла бы добавить я, но не стала, заразившись, видимо, от дракона деликатностью.
Половым путем от мужчины чего только не подцепишь, хе-хе!
Ректор, к счастью, не читавший мои мысли — и правильно, там все равно сплошь непристойности! — отвел с моего лица буйные кудри, бережно погладил по щеке костяшками пальцев:
— Может быть, все же обратитесь к целителю? При академии очень достойный лазарет, и мастер Маргрит удивительно неболтлива…