Во время одного из приемов начальника главного управления имперской безопасности Гейдриха легко подхватил под локоток министр пропаганды Йозеф Геббельс. Довольно легкомысленное звучание его должности никого не вводило в заблуждение: личное имя Геббельса было куда более значимо.
Человек, безусловно, приближенный к фюреру Третьего рейха, Геббельс был, пожалуй, единственным, кто мог оппонировать Гитлеру в вопросах пропаганды. Говоря о необходимости каких-то новых агитационных мероприятий и прославлении героев, идущих в бой с именем фюрера, Геббельс тонко воздействовал и на идеологию нацизма.
Только он смог уже в начале войны с Советами легко и изящно завести разговор о послевоенном будущем не в европейских, а в мировых масштабах.
Поначалу Гитлер перебил и велел больше сил отдавать уничтожению большевизма, но спустя некоторое время сам вернулся к этой теме.
— Для того чтобы англосаксы сами захотели вести разговор о послевоенном устройстве, следует дать им повод, — сказал он. — К концу октября мы выйдем на линию Архангельск — Астрахань и сможем поставить перед этим фактом и Сталина, и Европу! Ни у кого не будет сил отказаться от тех требований, которые выдвинем мы.
Он сделал несколько шагов по огромному кабинету и встал спиной к Геббельсу.
Министр пропаганды давно уже заметил, что фюрер часто прибегает к этому приему, заставляя собеседников превращаться в слух, жадно внимая каждому слову вождя, и приготовился к продолжению речи.
Но Гитлер молчал, и Геббельс понял, что слово предоставлено ему!
— Мой фюрер, — начал он, откашлявшись. — События не только последних недель, но и лет показывают, насколько велик дар провидения, который даровала вам судьба и который вы так восхитительно развиваете все это время! Я говорю об этом не для того, чтобы сделать вам комплимент! Как вождь великого народа, вы не нуждаетесь в похвалах, от кого бы они ни не исходили! Мне кажется уместным именно сейчас задуматься о том, как должен быть устроен мир после нашей победы. Понятно, что после этой победы никто не посмеет ставить нам условия, однако было бы лучше, если бы мы смогли уже сейчас начать поиски потенциальных сторонников, которых смогли бы привлечь для создания прочной системы мироустройства, которая обезопасит рейх и германский народ!
Гитлер перебил, поворачиваясь к нему лицом:
— Геббельс, человеку, отвечающему за то, чтобы наша идеология приобретала все новых сторонников, конечно, следует иногда говорить напористо, но туманно. — Видимо, он был в хорошем настроении, потому что едва заметно улыбнулся. — Но иногда мне хочется просто понимать все, что вы сказали.
Геббельс продолжил:
— Мне кажется, мой фюрер, что нам следовало бы продумать некую последовательность действия после того, как всем станет ясно, что мы победили большевизм и готовы плодами этой исторической победы поделиться со всеми!
Гитлер остановился прямо перед ним:
— Поясните свою мысль, Геббельс!
— Мой фюрер, возможно, полный разгром русских, который, как все мы видим, неминуем, заставит многих наших недругов пересмотреть свое понимание современности!
Он сделал паузу, продолжил:
— Возможно, и англичане поймут, что наша главная задача не в том, чтобы воевать, а в том, чтобы избавить мир от ужасов большевизма.
Фюрер порывисто отошел:
— Возможно, возможно… Возможно, вы правы, Геббельс, но пока все мое внимание должно быть сосредоточено на Восточном фронте и на победе!
Геббельс понял его:
— Мой фюрер, надеюсь, в ближайшие дни я смогу изложить свои предложения более предметно.
Именно после этого Геббельс и подошел к Гейдриху и, ссылаясь на разговор с фюрером, предложил обсудить вопрос подробно.
Он не очень хотел делить славу с начальником РСХА, но без него в этом деле было не обойтись.
Отношения этих людей, скрытно соперничавших в своем стремлении быть полезным Гитлеру, были достаточно сложны, поэтому Гейдрих не стал отказываться, понимая, что такой отказ позже можно будет трактовать как нежелание исполнять волю фюрера.
Решение пришло будто само собой, но Гейдрих прекрасно понимал, что такое возможно только при невероятной концентрации на решении задачи!
Обрадованный найденным решением, он сам позвонил Геббельсу и попросил назвать время. Однако министр пропаганды сразу же понял, в чем причина спешки, и не стал откладывать встречу.
Он слушал, не перебивая, хотя не мог скрыть своего возбуждения. Уже через пару минут он, извинившись перед Гейдрихом, начал расхаживать по кабинету. Видя, как сильно Геббельс хромает, начальник РСХА понял, что никакой наигранности в его поведении нет, и, удивительное дело, прямо на ходу стал придумывать все новые и новые обстоятельства.
Едва Гейдрих произнес «ну, вот, собственно, и все», Геббельс плюхнулся в кресло напротив и стал растирать ногу.
— Я только сейчас заметил, как много ходил, мой дорогой Рейнхард! — признался он. — Но все это совершенно не важно в сравнении с тем восхитительным планом, который изложили вы! Позвольте от всего сердца выразить и восхищение, и радость от предстоящего сотрудничества!
Он закурил.
— Честно говоря, если бы не интересы дела, не необходимость максимально быстрой подготовки к действиям, я бы заявил фюреру, что не имею права считать себя вашим партнером в этом деле, но…
Гейдрих принял правила игры.
— Боюсь, что я вынужден был бы вас дезавуировать, Йозеф, ибо моему аппарату не в силах подготовить некоторые решения. Например, мы не смогли бы найти самые короткие подходы для оповещения англичан. Без этого же, согласитесь, дело может затянуться.
Геббельс кивнул, поднялся и пересел за стол.
— Давайте наметим наши первые шаги. И совместные, и раздельные. — Он положил перед собой лист бумаги и взял авторучку. — Итак!
Завершив первоначальное распределение ролей, оговорились, что Геббельс при первом же удобном случае сообщит об этом фюреру, но когда придет время докладывать на представительном совещании, то делать это будет Гейдрих.
Это было разумно хотя бы потому, что на первом этапе почти вся работа приходилась на его ведомство. Одним из тех, на кого выпала основная тяжесть, был лейтенант Людвиг Зайенгер, которого в свое время наилучшим образом рекомендовал лично знакомый с ним по совместной борьбе с красными в Австрии заместитель Гейдриха Кальтенбруннер.
Даже несмотря на блестящие характеристики, Геббельс был весьма удивлен, когда уже через две недели ему позвонил Гейдрих:
— Партайгеноссе Геббельс! Я предлагаю встретиться по вопросу, который мы уже обсуждали. У меня есть хорошие предложения. Если хотите, я мог бы их вам отправить, чтобы вы их просмотрели до нашей встречи.
«Хорошие предложения» Геббельс не просмотрел, а скрупулезно изучил, прочитав несколько раз, делая пометки на листках. Закончив чтение, он попросил принести ему подробную справку об этом лейтенанте Зайенгере, удивляясь, что в столь юную голову пришли столь зрелые предложения.
Для себя Геббельс сформулировал их кратко следующим образом:
1. Одна из главных задач, стоящих сегодня перед победоносной Германией, — подготовка к послевоенному устройству таким образом, чтобы были максимально удовлетворены нужды рейха.
Геббельс слегка напрягся, прочитав это, и ощутил ревность: мальчик повторял его, Геббельса, мысли, притязая на лавры мудреца. Потом успокоил себя: прекрасно, что за нами идет молодежь, для которой истины национал-социализма непреложны и всегда будут звать их в великое будущее!
2. Одним из потенциальных союзников хотя бы в процессе выстраивания самых первых договоренностей могла бы стать Англия.
И снова Геббельс вынужден был оценить ум мальчика. Особенно впечатлила логика его рассуждений: Англия никогда не отличалась добрыми отношениями к русским, и нынешние заявления Черчилля свидетельствуют о двух вещах: во-первых, ему нужны любые союзники, чтобы переложить на них тяготы ведения войны, а во-вторых, Черчилль вполне способен впоследствии возложить на такого союзника и ответственность в случае победы великой Германии.
3. В настоящее время, продолжал Зайенгер, Лондон приютил польское «правительство в изгнании», намереваясь, конечно, использовать его в пропагандистских целях. Именно поэтому было бы целесообразно намекнуть Черчиллю на возможность каких-либо контактов, обозначая их поначалу как заботу о польских землях, судьбу которых якобы все равно придется каким-то образом решать после войны.
Геббельсу все больше и больше нравился этот головастый чертенок! Он зрил в суть вопроса и, понимая ее, делал далеко идущие выводы.
4. По сведениям, полученным от советских военнопленных, в течение двадцатых чисел июня, накануне и в первые дни после начала наступления вермахта, чекисты собирали и вывозили некие «секретные материалы». Не исключено, предполагал Зайенгер, что среди них могут находиться и материалы, так или иначе связанные с кампанией 1939 года, изъятые в польских архивах. Было бы целесообразно, писал лейтенант, провести поиск этих материалов.
Ссылаясь вновь на некие сведения, полученные от военнопленных и партизан, он утверждал, будто русские направили на интересующие Зайенгера территории несколько спецгрупп, которые, видимо, не завершили поиск. Во всяком случае, не получили всего, что хотели найти.
Отодвинув всякую ревность, как и положено истинному национал-социалисту, выше всего ценящему искренность между товарищами по партии, Геббельс при встрече с Гейдрихом высказывал комплименты и докладу, и его автору. Услышав же о том, что мальчик известен фюреру еще по Австрии и свершениям в ней, о том, что он заслуженно носит шеврон старого бойца, Геббельс признал, что лучшей кандидатуры для руководства всей операцией найти невозможно!
1941 год, декабрь, Москва
Хотя формально розыск исчезнувших в Белоруссии грузов был возложен на НКГБ, то есть на Меркулова, Берия тоже занимался этим, и, пожалуй, активнее, чем Меркулов. Это не было связано с тем, что более высокое положение Берии позволяло ему «держать на контроле» любую проблему.