— Эти народы и есть наши союзники в борьбе с русским царизмом. Именно с русским, ибо он есть главный душитель Польши!
Стась наклонился к своей соседке:
— Кто это говорит?
Она отстранилась, оглядела Стася удивленно и оценивающе: мол, кто это, не провокатор ли? Потом ответила:
— Это же Юзеф Пилсудский!
И, еще раз оглядев Стася, добавила странное словечко, которое, по ее мнению, должно было бы все объяснить:
— Дзюк!
Позднее Стась узнал, что это кличка Пилсудского, под которой он известен всем собратьям по борьбе, но это было потом.
Пока же, несколько утомленный речью единственного оратора, Стась, дождавшись крохотной паузы, произнес:
— Соглашаясь по сути, полагаю, что уважаемый оратор упускает некоторые обстоятельства, которые могли бы ему только помочь в его размышлениях.
Сидящие за столом оцепенели, зная взрывной характер Пилсудского, который сам себя назначил главным патриотом Польши и ни с кем не собирался делиться этой должностью!
Пилсудский очень любил такие вот случаи, когда какой-нибудь невежда начинал возражать. Юзеф выматывал его длительными расспросами, а потом, утомив, наносил несколько точных ударов, уничтожая противника в назидание всем присутствующим. На следующий день очередная история становилась достоянием гласности, и авторитет Пилсудского только рос!
Он сел, глянул на неизвестного наглеца и спросил голосом почти ласковым:
— Вы уже принимали участие в какой-то организации, сражающейся с русским царем?
Стась, конечно, ни в какой организации не состоял, о чем и сообщил, не мешкая.
— Ну, тогда, видимо, вы совершили нечто такое, что дает вам право поучать других? Что именно?
И снова Стась ответил сразу же, ибо ответ был прост:
— Пожалуй, я ничего не совершил, но позволю себе заметить, я и не поучал никого. Если вам показались обидными мои слова, то я приношу извинения. Никого не хотел обидеть, господа.
Казалось, инцидент исчерпан, но не таков был Дзюк!
— Тогда, может быть, вы знакомы с кем-нибудь из наших товарищей, которые могли бы вас порекомендовать и гарантировать, что вы не являетесь агентом царской охранки?
В комнате повеяло холодом.
Все понимали, что Стасю брошено серьезное обвинение! Все знали, что в распоряжении Пилсудского несколько десятков боевиков, которые, сменяя друг друга, приезжают из Галиции, где упражняются их отряды, готовящиеся к вооруженной борьбе.
Внезапно Пилсудский резко встал:
— Прошу простить! Меня ждут в другом месте. Очень важная встреча!
После ухода Пилсудского в комнате сохранялась напряженная атмосфера. Почти сразу стали расходиться, обсуждая по дороге опасность, очевидно нависшую над Стасем, которую почувствовали все, кроме него самого.
Рано утром его разбудил стук в дверь.
На пороге стоял человек, которого Стась узнал не сразу, а, узнав, тотчас с извинениями пригласил войти.
— Прошу вас, пан Ольбрых, проходите сюда!
Дождавшись, когда тот присядет, попросил подождать несколько минут и умчался в крохотную ванную комнату, где наскоро побрился и привел себя в порядок.
Человека этого Стась видел много лет назад, когда тот заехал к ним на пару дней, проездом.
Родители и гость, зная, что свидание продлится недолго, а в следующий раз им, быть может, уже и не суждено увидеться, провели в воспоминаниях и разговорах два дня и ночь, которые гость был у них. Стась же, как старший брат, все это время играл с сестрами, давая возможность взрослым насладиться общением, поэтому с гостем он беседовал совсем недолго, успев произнести несколько фраз о своих занятиях и планах на будущее.
Прощаясь, гость обнял юношу за плечи, посмотрел ему в глаза и сказал:
— Ты очень умный и добрый мальчик! Мне было очень приятно познакомиться с тобой. Я рад, что у тебя в жизни есть мечты. Но пожелаю я тебе только одного: найди себе цель, и твоя жизнь станет полезной для людей!
Мама заступилась за сына:
— Ему еще рано об этом думать!
Гость помолчал, а потом, взяв Стася за подбородок и глядя ему прямо в глаза, отчеканил:
— Пока Польша не свободна, никому не рано думать об этом! Помни об этом!
Стась запомнил его слова и, что было странным и для него самого, не спешил обсуждать это с отцом. Лишь через несколько недель он впервые задал отцу свой первый вопрос: «Что нужно делать для Польши?»
И вот теперь старый друг отца и маменьки, человек, много лет просидевший в тюрьме из-за своей любви к родине, сам пришел к нему. Случайно ли это?
Все стало ясно, едва Стась вернулся в комнату.
Едва он вознамерился варить кофе, как гость поднялся:
— Не пускай мне пыль в глаза, милый мальчик! Неужели ты думаешь, что я пришел с утра, чтобы объедать тебя? А поворотись-ка, хлопец, — с улыбкой обратился он к Стасю. — Помнишь, откуда это?
Стась кивнул:
— Только, у Гоголя, мне кажется, не «хлопец», а «сынку», господин Вихура.
Гость посерьезнел:
— К сожалению, ты не сын мне, а детей у меня и вовсе нет.
И без всякого перехода сообщил:
— Мы идем завтракать.
В ресторане, куда они вошли, за столиком в углу сидела компания из четырех человек, да за соседним столом еще пятеро. Они завтракали и шумно что-то обсуждали. Среди них Стась увидел и Пилсудского, который был центром этой компании.
— Присядь, мой мальчик, и сделай заказ, — попросил Вихура. — У меня есть небольшой разговор.
Он сделал несколько шагов в направлении компании, а потом, остановившись, кивнул головой куда-то в сторону.
Пилсудский тотчас встал и подошел туда, где его ждал Вихура.
Их разговор продолжался несколько секунд. Точнее, говорил Вихура, а Пилсудский поначалу сказал несколько слов, а потом только кивал и в конце разговора приложил руку к груди.
После этого Вихура жестом подозвал Стася.
— Дзюк, позволь представить тебе моего давнего знакомого, сына настоящих патриотов, которые и вдали от родины любят ее и мечтают о ее свободе.
Пилсудский, хоть и был в цивильном платье, щелкнул каблуками:
— Пилсудский Юзеф, рад знакомству.
И, услышав в ответ имя Стася, повел рукой в сторону столов, занятых молчавшей все это время компанией:
— Просим к нашему столу, друзья!
Вихура мягко положил руку на плечо Пилсудского:
— Юзеф, я не видел этого юношу много лет, прибежал к нему рано утром, чтобы расспросить о жизни моих старых товарищей по борьбе! Ты ведь понимаешь, что сейчас ни о чем ином я и думать не могу!
Пилсудский кивнул:
— Вас, Шибкий, я считаю своим учителем, и ваша рекомендация для меня — свидетельство высшего доверия.
На следующий день, встретившись со Стасем, Пилсудский сразу взял быка за рога:
— Что вы имели в виду, говоря о неких обстоятельствах, которые я упускаю?
— Полагаю, вы… — начал Стась, но Пилсудский перебил:
— Давай говорить друг другу «ты». Все-таки мне тебя рекомендовал сам Шибкий! Рассказывай!
Именно Станислав Круликовский в разговорах с Пилсудским впервые высказал идею, легшую в основу нового общества, созданного польскими эмигрантами, боровшимися с Россией, — общества «Прометей».
Вернувшийся в Россию Стась стал той осью, вокруг которой завертелась работа. Наконец-то он смог заняться тем, что считал главным, тем, что так удивило Пилсудского. Стась Круликовский сумел убедить Дзюка, что союзниками поляков в борьбе против русских могут стать не только украинцы и белорусы, но и народы Кавказа, и те, кто живет в Туркестане.
Пилсудский до конца дней своих был уверен, что именно «Прометей» стал той силой, которая помогла ему одолеть Россию, а Стась — именно тот человек, который породил эту организацию.
Черчилль долгое время считал, что польское эмигрантское правительство — это не очень тяжелая ноша, которую Британия должна нести, чтобы выложить на стол, когда начнутся долгие споры о послевоенном устройстве мира. Уже в сентябре тридцать девятого, едва узнав о том, что коммунисты двинули свою армию навстречу Гитлеру, занимая часть Польши, Черчилль, в ту пору первый лорд Адмиралтейства, решил про себя, что это значительно ослабит позиции Сталина на послевоенных переговорах. Конечно, если большевики вообще останутся на этом свете как элемент бытия. Поэтому он и продолжал терпеть поляков, которые только и делали, что грызлись между собой. Как-никак валет для будущего всемирного покера.
После того как Гитлер напал-таки на Сталина, Черчилль подумал, что значимость этой карты возросла: теперь можно будет ставить условием сотрудничества со Сталиным и изменение его политики в отношении эмигрантского правительства — и настоял на том, чтобы поляки задвинули в сторону свой гонор и подписали с большевиками хотя бы соглашение о восстановлении дипломатических отношений.
Покерный валет стал дамой.
И уж совсем высоко поднялась ценность этой карты, когда в декабре сорок первого в войну вступили американцы, которые до этого всячески отгораживались от сотрудничества, надеясь отсидеться за океаном.
Еще раньше, когда Черчилль добился-таки от Рузвельта подписания Атлантической хартии, он узнал (кстати, довольно неожиданно), что польская диаспора в США весьма влиятельна на разных уровнях, и отметил где-то в подсознании, что такое нельзя упускать из вида в будущем.
Теперь же, когда Рузвельт стал самым настоящим «собратом по борьбе», ему нужна была поддержка самых разных сил, и американские поляки вполне могли сыграть важную роль, и пренебрегать этим, откладывать это в дальний ящик никак не следовало.
Теперь, считал Черчилль, пришло время воспользоваться им и «Прометеем» на благо Англии и пригласил Круликовского в свой дом в Чартвелле, уверенный, что тот должным образом оценит ту честь, которая ему оказана…
Обеденную беседу вел хозяин, который, впрочем, говорил о живописи, о природе и местных достопримечательностях, а после обеда пригласил Круликовского обозреть окрестности, и только после часовой прогулки, решив, что пожилой поляк утомился и неспособен хитрить, Черчилль приступил к главному.