А тогда было именно так!
…14 ноября совершенно секретное подразделение британской разведки, занимавшееся расшифровкой германских радиограмм с помощью похищенного кода шифровальных машин немцев, обнаружило в одной из радиограмм нежданный подарок. В радиограмме, которая кроме шифрования была защищена еще и применением кодовых слов для обозначения разного рода имен собственных, обнаружилось именно такое «имя собственное» название города.
В перехваченной радиограмме шла речь о проведении массированного авиационного налета и обстрела ракетами Фау города Ковентри. Обычно имена собственные заменялись кодовым словом, но в этот раз кто-то на небесах решил сыграть за Англию и сделал так, чтобы название было приведено полностью!
Черчиллю было немедленно доложено, ибо только он обладал властью отдать распоряжение о проведении срочной эвакуации населения, чтобы избежать массовых жертв.
В случае, если по каким-то причинам эвакуация была бы сочтена невозможной, следовало бы привести в максимально полную готовность всю систему противовоздушной обороны страны, чтобы защитить мирных жителей.
Если бы и это оказалось затруднительным по каким-то соображениям высшего порядка, то можно было хотя бы объявить о необходимости укрыться со всеми предосторожностями и тщанием, дабы не стать жертвами налета безжалостных наци!
Черчиллю доложили о планах немцев, когда до налета оставалось часов пять, надо было срочно решать, по какому плану следует действовать, и принять решение мог только он.
Черчилль не принял ни одного из предполагаемых решений, и Ковентри вошел в историю мировых войн как символ бессмысленного разрушения, никак не связанного с непосредственным ведением боевых действий!
Позднее, пытаясь объяснить свое безволие, он пробормотал несколько туманных фраз, общий смысл которых сводился к тому, что, приняв хоть какие-то меры для спасения Ковентри, он позволил бы немцам узнать, что их шифры читаются, а это, дескать, могло бы нанести вред всему ходу войны.
Объяснял он это своему ближайшему окружению, и окружение сделало вид, что согласно с логикой премьера и заранее одобряет все похожие действия в будущем. Но слова Загуменны обрушили на Черчилля страшную правду: из его окружения может вылететь к чужим людям любая тайна, насколько бы важной ни объявлял ее он сам.
Печально!
Еще более печально, что об этом знает Загуменны, но принимать решение все-таки необходимо, и Черчилль его принял:
— Господа, мы постараемся оказать вам максимальное содействие, но вы должны понимать, что в настоящее время мои возможности, равно как и возможности Британии в целом, достаточно ограничены!
Он намеревался сказать еще многое, но теперь заговорил Круликовский:
— Пан Черчилль! Вы неверно нас поняли, если полагаете, что мы просим выделять чуть больше на содержание нашего правительства в изгнании. Польская диаспора за океаном готова в значительной степени взять на себя наши финансовые заботы. Собственно, пан Эдвард хотел придать нашему разговору более предметный характер, пан премьер. — Неотрывно смотрел в глаза Черчиллю говоривший.
— Излагайте, — кивнул Черчилль, не найдя что сказать в ответ.
Видимо, его состояние понимали и оба собеседника, особенно Загуменны.
— Пан Станислав рассказал нам много интересного о том, каковы ваши, пан премьер, воззрения на судьбы Польши, и я должен уточнить, прав ли он и его соратники или в их оценках есть и что-то чересчур эмоциональное.
Уинстон Черчилль был реалистом и прекрасно понимал, что этот разговор в его кабинете, по существу разговор гораздо более масштабный, нежели судьбы Британии и Польши.
Оба его собеседника, несмотря на определенную напряженность ситуации, были гораздо ближе ему по духу и сути, нежели формальные союзники — большевики!
Так или иначе, понимал премьер, сегодня территория, о которой радеют его собеседники, есть территория, захваченная Гитлером, территория, на которой боевые действия в период контрнаступления, если придет такое время, будут вести русские. И Сталин вряд ли согласится на участие в этом британских парней, даже если бы Черчилль и попросил об этом, а у Черчилля нет никакого желания отправлять своих парней черту в зубы!
К тому же, если думать о лучшем, о том, что Сталин сможет разгромить Гитлера, то необходимо думать о том, чтобы в какой-либо форме возродить тот самый своего рода «санитарный кордон», который будет стоять на пути русского большевизма в Европу.
И если прежний «кордон» оказался слаб и неспособен помешать Сталину, то лишь потому, что к делу его создания и функционирования была допущена Франция.
На этот раз, подумал, Черчилль, Британия все сделает сама, и сделает отлично! Сделает, опираясь не на аморфное образование в составе нескольких стран, а опираясь на одну-единственную страну, на Польшу, возрожденную силами Британии.
Именно поэтому, завершал он свой молниеносный анализ, следует поощрить желание поляков сейчас обходиться там своими силами, причем используя раздор между Сикорским и Круликовским.
Этим была вызвана и его первая фраза после крохотной паузы:
— Но давайте сперва спросим мистера Круликовского, каким он видит свое соглашение с Сикорским и его вооруженными группами.
И по тому, как скорбно поползли вниз уголки губ Круликовского и чуть-чуть вверх у Загуменны, Черчилль понял, что Стася принудили к компромиссу.
Он и отвечать начал с трудом, подбирая слова, будто боялся проговориться о чем-то совершенно тайном.
— Пан Эдвард, представляя наших братьев, живущих за океаном, привез пану Сикорскому предложение всерьез отнестись к учету возможностей по восстановлению Великой Польши, которая, в сущности, близка всем нам.
Британский премьер не первый раз слышал о «великой Польше» и в свое время довольно долго обсуждал ее с Иденом и другими интеллектуалами, но мнением поляков так и не удосужился поинтересоваться.
Значит — сейчас!
Он демонстративно достал из кармашка жилета часы, посмотрел, укоризненно покачал головой, но потом тряхнул ею решительно, мол, игра стоит свеч, и обратился к гостям:
— Вас не затруднит изложить свое видение этого вопроса?
Загуменны учтиво наклонил голову в сторону Круликовского:
— Пан Станислав — крупнейший знаток не только в этой комнате, но, полагаю, и во всем мире. У истоков идеи были два человека: пан Круликовский и маршал Польши Пилсудский.
— Да, именно так, — нетерпеливо кивнул Круликовский. — В свое время Зюк…
— Прошу прощения, пан Станислав, — бесцеремонно вмешался Загуменны. — Пан премьер, возможно, не знает, что «Зюк» — это псевдоним, под которым маршал был известен всему польскому подполью.
— Да-да, — раздраженно подтвердил Круликовский. — Именно так. Так вот! Мы с маршалом в свое время, когда поляки страдали под властью русских, пруссаков и австрийцев, смогли убедить всех, кто жаждал освобождения от этого ига, что в основе грядущей победы должна лежать великая идея! Только великая идея способна поднять людей на великие дела!
Черчилль сохранял сосредоточенное выражение лица, думая про себя, что он с таким пафосом выступает только на публичных митингах, и усмехнулся. В глубине души, конечно.
Круликовский тем временем продолжал:
— Пан премьер, скорее всего, не имел возможности всерьез изучать историю Польши и не знает, что когда-то под властью польского короля были земли не только нынешней большевистской России, но и земли германских рыцарских орденов, которыми ныне так любит бахвалиться Гитлер! И земли эти простирались от Балтийского моря до моря Черного! Именно поэтому мы с Зюком и призывали все группы сопротивления, все круги, готовые бороться за воссоздание и возрождение Польши, искать союзников не только среди поляков, живущих на этих землях, но и среди тех представителей ныне проживающих народов, признающих и разделяющих идеи свободы и справедливости!
Он сейчас вскочит и начнет орать, как какой-нибудь болтун из Гайд-парка, подумал Черчилль.
Видимо, этого же испугался и Загуменны:
— Пан Станислав, мы уже отняли много времени у мистера Черчилля, следовательно, мы отнимаем время у всей Британии и тех, кто сражается с Гитлером.
Говорил он настолько жестко, что Круликовский, кажется, вжался в кресло.
Загуменны продолжил:
— Мы просили бы вас, господин премьер-министр, обдумать наши слова и, если будете согласны, намекнуть пану Сикорскому, как премьер-министру польского правительства в изгнании, что вы лично и Британия в вашем лице не будут против того, чтобы польские патриоты шли в сражение с немцами в едином строю, отстаивая интересы будущей Великой Польши.
Загуменны сделал крохотную паузу и уточнил:
— От моря до моря!
Потом резко поднялся:
— Премьер-министр, мы весьма благодарны вам за понимание!
1942 год, февраль, Белоруссия
Кольчугин глянул на ясное небо, на солнышко, невольно вспомнил лагерь, в котором, казалось, находился еще несколько дней назад, и зябко передернул плечами! Зима в Белоруссии, конечно, нежная!
Январь уже, а можно спокойно подставить лицо солнышку и ощущать, как его лучи скользят по лицу.
Он ходил по улицам уже второй день и видел скорее не город, а скопление разрушенных и полуразрушенных зданий.
Брест сейчас мало походил на город. Скорее скопление развалин с выбитыми окнами, стенами, испещренными выбоинами, трубами дымоходов, торчащими из форточек. И улицы, будто не знавшие никогда асфальта, а лишь хранящие его обломки.
Он пришел из отряда Петра Миронова, к которому добирался так долго из Москвы. Долго, но с толком! Кое-что сам узнал в то время, пока был в Минске, кое-что узнал уже в отряде.
Стало уютнее. Не в том смысле, что забрезжила надежда, а как раз, напротив, появилась возможность отметать кое-какие линии, которые они еще с Нефедовым наметили, и были теперь эти линии прослежены и признаны бесперспективными. Сидеть и ждать у одного и того же места в надежде на счастливый случай Артем не мог и не хотел.