Их было не больше двух десятков человек.
К бункеру пришли часа в три ночи.
Сперва прокостылял туда Маштаков, опираясь на самодельные костыли, сконструированные дедом Рыгором. Просто шагнул в темноту — и был таков.
Минут через пятнадцать раздался свист. Высвистывали «Катюшу».
Двинулись цепью, отойдя друг от друга метров на семь. Мало ли что…
Маштаков ждал их возле серой глыбы, какой ночью казался вход в бункер.
Рядом с ними стояли трое, видимо, те, о ком он столько раз говорил, — Коровин, Ганзя и Рахимов, поздоровались.
— Ну что, — сказал Маштаков, — пошли на экскурсию.
Помещение, укрытое толстым слоем бетона, разветвлялось на множество коридоров, в каждом из которых было множество комнат. Видимо, кабинеты.
В ближнем коридоре все было завалено мешками и заставлено ящиками и коробками.
— Вот все, что смогли найти и спрятать, — пояснил Маштаков. — Это со всех трех караванов. Товарищ Рахимов, например, из второго каравана, может рассказать, а я пока проверю готовность.
Рахимов послушно подтянулся:
— Мы на них наткнулись километрах в двадцати в сторону Гродно. Они совсем с дороги сбились, да и… От трех машин только два человека осталось, да и те у нас на руках…
Рахимов помолчал, потом продолжил:
— Мы их всех там и похоронили.
Вернулся Маштаков.
— Все готово, как и договаривались. Можете сейчас отдохнуть с дороги, а я пока документы просмотрю. Может, что и найдем из того, о чем говорил товарищ Кольчугин. А часа через три двинем, а, товарищ Миронов?
Миронов кивнул. Лезть в бумаги, собранные НКВД, он не имел никакого желания, а вот отдохнуть беззаботно часа два-три это можно!
Он, кажется, и задремал уже, когда подошел Зарембо, растолкал, доложил:
— Ребята какой-то шум услышали, меня позвали. Люди идут, машины едут. Короче, сам понимаешь…
— Много их? — спросил Миронов, энергично растирая лицо.
— Кто ж знает? Не подошли еще, а наших посылать опасно… Мало ли что…
Миронов кивнул:
— Пошли — посмотрим… Маштакова позови…
Зарембо решил по-своему: на поиски сержанта отправил партизана, велев ждать потом тут, на этом самом месте.
Встретились вскоре.
Зарембо обрисовал обстановку наверху.
— Немец идет в большом количестве, с техникой. С какой — пока не узнали, но разведчиков отправили.
Маштаков рассказывал про свой обход:
— Проделали воздуховоды, чтобы огонь не загас, так что все выгорит!
Потом все-таки уточнил:
— Ну, должно, по крайней мере…
И посмотрел на Миронова.
— Какие решения будут?
Миронов медлил с ответом, спросил нерешительно:
— Если поджечь, долго все будет гореть?
Маштаков ответил так, будто высчитывал на бумаге столбиком:
— Часа полтора минимум.
И, понимая сомнения Миронова, добавил:
— Можно изнутри закрыться.
Миронов стремительно повернулся к нему:
— С ума сошел? Сгореть хочешь?
Маштаков наклонил голову и бубнил, как нашкодивший старшеклассник:
— Там же не всюду бумаги да керосин. Можно уйти подальше, не достанет.
— Маштаков, — наставительно проговорил учитель физики Миронов Петр Кириллович. — Горение есть процесс поглощения кислорода, значит, что?
— Дак, я же сказал, что мужики пробили воздуховоды! Двери задраим наглухо и отсидимся!
Миронов сокрушенно мотнул головой:
— Ты в школе учился?
Маштаков взорвался:
— А ты тоже имей в виду, что я не выполнил приказа! Мне что было приказано? Груз доставить! А я что? Я его потерял!
Увидев, что хочет вмешаться Зарембо, резанул рукой воздух:
— И даже не вмешивайтесь! Вы люди гражданские, с вас другой ответ!
Потом подошел к Герасиму вплотную:
— Ты же умный мужик, все понимаешь. Приду я к нашим — что скажу? Миронов не разрешил?
— Дак, ты ить и не знаешь, какие бумаги тут, а какие нет, — проговорил Герасим, и ясно было, что сам он поступил бы точно так же, как готов был поступить Маштаков.
А Маштаков уже все решил для себя:
— Миронов, тебе надо в отряд спешить, баб, стариков защищать! А мои мужики согласны со мной! Одна к тебе просьба. Дай слово, что выполнишь!
— Какая?
Миронов понял, что не уговорил и не уговорит уже.
— Ты… это… наври немного, а?
— О чем?
— Скажи, что документы уничтожены, а пока их сжигали, пришлось вести оборону, а?
— Да, ты меня… — закипел Миронов.
— Ты погоди! Мне важно, чтобы эти… заключенные не пострадали… Они ни в чем не виноваты и за нас отвечать никак не должны.
— Они не согласятся, — хмуро возразил Зарембо.
— Продумано! — обрадовался Маштаков. — Ты их сейчас наверху вооружаешь и приказываешь занять оборону, пока мы тут все готовим к уничтожению.
— А потом?
— А потом мы же изнутри закроемся! А им скажешь, что мы вас догоним на новой базе… А их потом отправь… Ну, попробуй, а?
…Партизаны с боем отошли уже на километр-полтора, когда высоко над лесом появилось облако густого дыма…
1943 год, апрель, Берлин
Весеннее солнце уже ушло за горизонт, и город накрывала тьма.
Рейхсминистр пропаганды Йозеф Геббельс глядел в окно, скользя взглядом по крышам домов.
Со стороны могло показаться, что он поглощен романтическим настроением, но это было бы большой ошибкой: Геббельс был внимателен, как никогда.
Все, кто собрался в его кабинете, принимали участие в важном деле, но основу его запланировал и пути решения наметил именно он — Геббельс!
Ах, как жаль, что где-то в далекой Белоруссии убит партизанами славный воин и умница Людвиг Зайенгер! Как бы кстати был он сейчас со своими восхитительными идеями и непреодолимым желанием претворять их в жизнь!
Но смерть одного бойца не может остановить неудержимое движение вперед, в направлении, указанном фюрером.
Именно идеи и планы Гитлера заставляли и Геббельса, и Зайенгера трудиться, не боясь ни преград, ни смертельных опасностей, ни самой смерти!
Вот и сейчас, вернувшись к столу и внимательно выслушивая своих подчиненных, Геббельс продолжал мыслить категориями всего мира, всего человечества!
Плохое настроение фюрера в преддверии кампании 1943 года было вполне понятно и представлялось совершенно естественным: генералы, которым ни фюрер, ни Геббельс никогда не доверяли, вели войну против русских исключительно плохо, допуская одну ошибку за другой.
Грядущая кампания должна завершить начатое, и тогда фюрер сможет, поставив Англию и Америку перед свершившимся фактом, заключить мир и дать немцам давно обещанные плодородные земли на востоке!
Мир вступит в эпоху благоденствия!
Однако, учитывая прежний опыт, понимал Геббельс, солдат нужно заранее готовить к победам. Нужно порождать в их душах непреодолимое желание убивать большевиков и тех, кто помогает им! Убивать врага, который угрожает всему человечеству!
— Стойте, майор! — прервал он выступавшего. — Прочтите последний абзац вашего проекта еще раз…
— …Как называется это место?.. Это возле Смоленска?…
Кивая, выслушал, потом попросил:
— Укажите, что о трупах, беспорядочно сваленных возле местечка Катынь, что рядом с советским городом Смоленск, местные жители сообщали и прежде, но наши доблестные войска продвигались вперед, а у подразделений, отвечающих за порядок в тылу, много сил отнимали партизаны и несознательные жители, занимающиеся саботажем!
Геббельс замолчал, будто, прислушиваясь к тому, что сказал, потом кивнул.
Майор, склонившийся над столом, торопливо записывал, еще раз пробежал по листу, кивнул и взял его в руки, намереваясь продолжить.
Геббельс снова перебил:
— И вот что еще: укажите, что непосредственно это захоронение нашли два поляка!
Майор взглядом вернулся к листу, еще раз пробежался по нему.
— Господин Геббельс, каковы будут указания об обстоятельствах этого обнаружения? Поляки не могли свободно перемещаться в той местности. Может быть… — майор задумался на миг. — Может быть, это были наши солдаты?
— Нет! Наши солдаты участвуют в сражениях и не имеют времени гулять по России с лопатами в руках! Это могли быть поляки, и только поляки!
Майор снова склонился к столу и записывал, но весь вид его выражал сомнение.
— Ничего! — поощрительно улыбнулся Геббельс. — Чем чудовищнее ложь, тем труднее ее опровергать!
Великодушно дождался, пока майор закончит писать и выпрямится, кивнул: продолжайте!
Слушал чрезвычайно внимательно.
Переспросил:
— «Черный ворон» — это ваша выдумка?
— Нет, господин Геббельс! — почти напуганно возразил майор. — Меня консультировал майор…
— Господин рейхсминистр, — поднялся на другом конце стола Лухвитц. — Это я подсказал, и уверяю вас, что среди русского населения транспорт НКВД именуется именно так!
— Хорошо, — движением руки разрешил Лухвитцу сесть Геббельс. — Именно такое разъяснение и следует давать. И еще одно: что мне говорили…
Он взглядом начал шарить по лицам присутствующих.
— Мне что-то говорили о радио…
— Да, господин Геббельс! — вскочил один из его референтов. — Радио, в отличие от газет, упомянуло о зверствах большевиков в отношении поляков только в вечерней передаче!
— Вы проверили?
— Так точно!
— Превосходно! Сразу же после совещания позвоните на радио, пригласите руководство ко мне!
— Сразу с утра? — уточнил референт.
Геббельс взглянул на часы:
— Никакого «утром»! Сейчас же! Если уже уехали домой отсиживать свои филейные части — вызвать!
Геббельс явно был в боевом настроении!
Он кивнул майору — продолжайте!
— Огромное впечатление произвело пребывание представителей иностранной прессы в Смоленске. Они беседовали не только с горожанами, которые рассказывали им о жизни при большевиках, но и встречались с епископом…
Он заглянул в свой блокнот.
— …епископом Смоленского кафедрального собора. Епископ не только подтвердил рассказы, но и дал развернутый анализ их безбожных деяний…