Сталин закончил просматривать документ, видимо, восстановил все ассоциации, возникшие при первом чтении, вернулся взглядом к его началу и стал читать вслух, выделяя интонациями все смысловые нагрузки.
— «Дорогой товарищ Сталин! Зная о Вашей невероятной загруженности, мы не посмели бы обращаться с этим письмом, если бы не считали вопросы, затронутые в нем, чрезвычайно важными». Понимаешь, Лаврентий, «чрезвычайно важными»!
Сталин пронзил наркома внутренних дел своим взглядом, потом вернулся к тексту и продолжил:
— «Как известно, великий Ленин придавал огромное значение изучению истории Французской революции восемнадцатого века, видя в ней предшественницу нашего Великого Октября, открывшего новую эру в истории всего человечества! В то же время вождь мирового пролетариата особое внимание обращал именно на то, что Французская революция была по своему характеру буржуазной, то есть игнорировавшей интересы трудящихся, которых она, буржуазия, уже тогда нещадно эксплуатировала».
Сталин поднял палец и внимательно посмотрел на Берию: понимаешь, Лаврентий?
Он продолжал читать, то и дело прерываясь и комментируя только что прочитанное. Московских историков беспокоило, что в колыбели трех революций, в Ленинграде, местные историки попали под влияние троцкистов и зиновьевцев и снова пытаются сеять смуту!
На сей раз они делают это в особо опасной форме, пересматривая учение великого Ленина и намеренно извращая его на примере истории Французской революции.
— Ты только послушай, Лаврентий, — вскинулся товарищ Сталин. — «Утверждая, что революция продолжилась и после термидорианского переворота 1794 года, после того как предатели революции казнили ее лучших сынов во главе с Робеспьером, ленинградские ученые предпринимают попытку грубого и пошлого игнорирования указаний, сделанных великим Лениным, глубоко и творчески изучавшим историю этого события». А?
Берия молчал, время от времени покачивая головой, то ли осуждая ленинградских ученых, то ли сочувствуя московским, ведущим свою непрекращающуюся борьбу.
Внезапно Сталин положил письмо на стол и посмотрел на Берию:
— Я зачем читаю? Я тебе зачем письмо дал? Что показало следствие?
Берия внутренне похолодел, но ответил по-большевистски честно, принципиально:
— Дело сложное, товарищ Сталин, и органы НКВД…
— Органы НКВД, товарищ Берия, должны работать, а не болтать!
Сталин встал и вышел из-за стола.
— Прошло уже несколько дней после того, как я дал вам ответственное поручение! Что сделано? Кто этим занимается?
— Занимается этим делом… я…
Сталин подошел вплотную и уставился на Берию.
Начал назидательно:
— Вам и вашему наркомату предстоит в кратчайшие сроки выяснить следующее: эти попытки извращения ленинского учения — это судороги отдельных лжеисториков, которые просто потеряли свой путь и топчутся во мраке, или это попытки создания некоей лживой и оппортунистической теории, которая, пройдя первоначальный этап, будет опробована на указанном примере или на каких-то новых, нам пока неизвестных?
Помолчал, спросил уже более сурово:
— Вам понятна задача?
Берия откашлялся.
— Товарищ Сталин, наркомат внутренних дел готов выполнить любую задачу, которая будет перед ним поставлена, и выполнит ее с честью, но по данному вопросу…
Он замялся.
— Хотите возразить, товарищ нарком? Кому? Историкам? — усмехнулся Сталин.
Берия достал из папки несколько листков бумаги, скрепленных канцелярской скрепкой.
— Товарищ Сталин, дело в том, что несколько дней назад мы получили… письмо на эту же тему. Однако письмо из Ленинграда, и в нем уже ленинградские историки выдвигают обвинения против извращения истории Французской революции, которые популярны среди московских историков.
Сталин изумленно вскинул брови:
— Что? Какие еще извращения? Что они там выдумывают?
Берия начал читать, но поначалу читал быстро, сбивчиво. Видимо, услышав себя со стороны, немного сбавил темп. Откашлялся.
— Так, например, товарищ Ленин на странице двести шестьдесят первой…
— Погоди! — прервал Сталин и быстро подошел к стоящему вдоль стены книжному шкафу. — Какой том, говоришь?
— Это не я говорю, товарищ Сталин, это ленинградские историки пишут, — поправил Берия.
Сталин перестал перелистывать страницы, посмотрел на Берию:
— Что, Лаврентий, страшно защищать тех, кто не согласен с Лениным?
Потом снова раскрыл том.
— Страницу называй!
Найдя страницу, скомандовал:
— Ну-ка, читай, что они там напридумывали!
Слушая чтение, скользил глазами по странице ленинского тома. Закончив, закрыл том. После молчания спросил:
— Еще что?
Теперь Берия читал увереннее, а Сталин только открывал новые тома, проверяя цитаты.
Когда Берия начал:
— Так, например, в статье, написанной товарищем Лениным совместно с товарищем Луначарским А.В. и напечатанной в «Ленинском сборнике»…
Сталин огляделся, ища этот самый «Ленинский сборник», усмехнулся:
— Мы с тобой, Берия, сейчас, как на политзанятии.
Достал названный том, развернул, прочел молча. Потом так же молча положил книгу на стол, постоял и лишь потом, шагая к своему столу, сказал:
— Не мое это дело, Лаврентий, Ленина толковать.
Ну, уж и не мое, подумал Берия, и после долгой паузы неуверенно спросил:
— Так, какие задачи мне надо ставить и выполнять, товарищ Сталин?
Сталин сидел, глядя в окно, и молчал.
Потом, почти добравшись наконец огоньком спички до трубки, усмехнулся и сказал:
— Слушай, Лаврентий, что ты ко мне пристал? Они историки, пусть они и разбираются…
Вспомнив эту историю, увидев усмешку Сталина, Берия улыбаться не стал. Не так поймет товарищ Микоян.
Но что-то говорить надо, и Берия сказал:
— Мы будем держать ситуацию под контролем, привлечем все силы, какие возможно, но…
Сталин заключил:
— С болтовней капиталистов мы справимся. Надо сохранить отношения с союзниками и желательно с Сикорским. Он не только глава правительства в изгнании. Он генерал, у них свои резоны.
Сикорский, однако, никакие резоны не принимал, кроме единственного: Россия — вечный враг!
Спорить на расстоянии было сложно.
К вопросу Сталин вернулся только в конце ноября на конференции в Тегеране.
Он понимал, что Черчилль, при всех его потугах, не станет главным в решении вопросов мировой политики — слишком уж мала для этого английская боевая мощь, — но может стать человеком, провоцирующим разногласия.
Поэтому решил поговорить с Рузвельтом.
Рузвельт был на удивление контактен:
— Мистер Сталин, географически Америка далеко от полей сражений, но духом мы точно так же воюем против Гитлера. Война, к сожалению, не может обойтись без смертей и, что гораздо хуже, без несправедливостей. Главное в том, чтобы несправедливость одних была применена только в борьбе с несправедливостью других!
Сталин смотрел на президента, слегка прищурившись.
Рузвельт в ответ широко улыбнулся:
— Думаю, восстановление Польши после поражения Германии не станет невозможным?
Сталин отреагировал:
— Европе будет необходимо вернуться к довоенному порядку… Не сразу, конечно… И не во всем.
Рузвельт посерьезнел:
— Мистер Сталин, вы считаете возможным участие американских поляков в восстановлении польской экономики после войны?
1956 год, октябрь, Москва
День не задался с самого начала: проснулся весь в поту и настроение ни к черту! Натянул домашние штаны и, пока искал ногами тапки, обтер пот. Врачи все время намекают, чтобы был умереннее в еде. Дескать, есть тенденция к легкому ожирению!
Кому врут-то! Он обоих своих дедов помнит, так оба на боровов похожи были, а умерли лет под девяносто! И никакого тебе «режима питания», никакого «легкого ожирения». Уж, что природа дала человеку, то никакая медицина не изменит, и не врите мне, пожалуйста! Будьте любезны!
Позавтракал, правда, плохо. Мало. И аппетита не было, и настроения тоже, да и спешил.
Спешил, хотя понимал прекрасно: стоит приехать — сразу побегут с докладами и сообщениями! Друг друга отталкивать станут, чтобы раньше других отчитаться!
Ну, и правильно! Все-таки он на то и есть первый секретарь ЦК КПСС товарищ Хрущев Никита Сергеевич! Это вам не хрен собачий, а первый секретарь, первый!
Где-то вдалеке мелькнула мыслишка: «А все-таки НЕ вождь», но Никита Сергеевич ее безжалостно подавил. Скромнее надо быть, скромнее! Тогда и жизнь будет спокойной, и после смерти никто дурным словом не помянет.
А то бывают тут всякие «вождии-иии»! Пока живы, все перед ними лебезят, а после смерти сразу всё забывают, сразу новых хозяев ищут!
Ну-ка, ну-ка, снова осадил себя Никита Сергеевич, скромнее надо! Да и не время сейчас о главном месте размышлять. Шибко уж оно горячее, задницу бы не подпалить!
А ведь как хорошо все начиналось!
Товарищ Хрущев Никита Сергеевич, первый секретарь ЦК КПСС, делая в феврале 1956 года свой секретный доклад о Сталине, и не предполагал, какого джинна выпускает!
Он-то думал, что тысячи «невинно репрессированных», освобожденных из лагерей, бросятся целовать ему руки и петь славословия, а они… Полное непонимание, мать твою! Будь такое при Сталине, уже сидели бы в подвалах с битыми мордами, да расстрелов ждали, а он, Никита Сергеевич, со своей добротой распустил народ, ой, распустил.
Но ничего, руки опускать нельзя, слишком уж велика на нем, товарище Хрущеве, ответственность! Куда они без него, без его колоссального опыта и умения вести людей за собой?
Хрущев нервно провел рукой по лицу — устал что-то, надо бы отдохнуть, да куда там?
Мало того что внутри страны бузят слабонервные, так и за границей начали из себя невинных девиц корчить!
И это на тех самых землях, откуда, совсем недавно, чуть больше десяти лет прошло, советские войска прогоняли фашистов! Никита Сергеевич хорошо помнил те времена и отдавать всяким там империалистам землю, отвоеванную у лютого врага, не собирался! Шиш вам, господа всякие!