А им неймется! Ведь сказано было всем: поможем обязательно, подождите! Так все равно лезут без спроса!
Он ведь им Свободу дал! Свободу!
Так вы пользуйтесь, свободой-то! Он же убрал и усатого, и тараканов всех его, и чекистов окоротил! Чего вам еще, товарищи из «народной демократии», надо?
Название-то им придумали какое! «Народная демократия», она, мол, опирается на широкие народные массы, и потому, дескать, это вам не диктатура пролетариата, которая только на рабочий класс опирается, а за остальными присматривает, как в Советской России при товарище Ленине Владимире Ильиче, а по-новому, как при нем, при Сталине! Тьфу ты!
Вот и приходится расхлебывать!
Еще в феврале, через несколько дней после окончания XX съезда, умер польский лидер Болеслав Берут. Сталинист, конечно, мать его итти, но в Польше его уважали. Еще бы! Он вошел в освобождаемую страну вместе с советскими солдатами, в первых рядах. Как его не считать героем и освободителем! Да и со Сталиным старался не ссориться, однако то там выбьет послабление, то сям. А люди-то, дураки, всему верят, и Берута слушают!
А сейчас, после его смерти, зашевелились, снова им подавай разные там буржуазные свободы на блюдечке с голубой каемочкой!
Ох, Польша, Польша…
А в Венгрии и того хуже. Венгерский лидер Матьяш Ракоши хоть и не умер, подобно Беруту, а пользы мало: венгры его выдавили!
Да ведь как хитро, сволочи!
Товарищ Хрущев аж зубы стиснул! Обманули, оппортунисты проклятые!
Поначалу на своих собраниях все о социализме говорили, а в конце хором пели «Интернационал», а потом свою личину-то и открыли! Подлую личину, антисоветскую!
Товарищ Хрущев послал к венграм Анастаса Микояна, видного деятеля, авторитетного, способного все поставить на свои места, и, главное, умного, понимающего, в чью дудку дуть надо. Так ведь и от него толку никакого! Того и гляди, в Венгрию войска придется вводить, так там враги разгулялись!
Ох, тяжелый выдался октябрь тысяча девятьсот пятьдесят шестого для товарища Хрущева! Никому ничего нельзя доверить, все самому делать надо! А ведь он им, сукиным детям, свободу дал!
Хрущев понимал, что разговаривать с поляками ему будет тяжело, потому что «польский вопрос» с союзниками в войне обсуждал Сталин, и все подробности знал только он один. А поляков на короткой цепи можно держать, только зная какие-то вещи, которые для них не просто важны, а очень важны, чрезвычайно важны.
Никита Сергеевич уже пробовал подступиться и с одной стороны, и с другой, а все без толку.
Молотов, который, конечно, многое знал, только и делал, что отнекивался: дескать, все Сталин решал и никаких фактов не давал. Даже намеков не делал — кого еще спросить и где поискать.
Попробовал связаться с маршалом Константином Рокоссовским. Тот еще с 1949 года был назначен министром обороны Польской республики. Поляк все-таки, а глаз свой, советский! Правда, в душе-то все так же на усатого молится, но это дело второе. Главное, чтобы правильные советы давал, а его положение в Польше сейчас такое, что могут и шею свернуть! Народ-то он дурашка, куда скажут — туда и побежит ломать-крушить…
С Рокоссовским беседовал долго, уговаривал, настаивал, требовал, однако, ничего путного тот не сказал, все в сторону увиливал. Сталина чернить не хотел, вояка чертов!
Ну и дурак ты, маршал! Один не хочет, другой не хочет… а надо…
Думай не думай, а выход один. Вздохнул тяжело товарищ Хрущев, подошел к столу, поднял телефонную трубку, пригласил кого надо. Без верных людей-то не обойтись…
19 октября 1956 года в Варшаве собрались партийные руководители со всей Польши: начинал работу пленум Центрального комитета Польской объединенной рабочей партии. Готовились к пленуму тщательно, скрупулезно выверяя любое слово в выступлениях и любую запятую в документах.
Понимали, что Москва уже встала на дыбы и пришлет кого-то, кто будет тут всех строить по ранжиру.
Да, ведь и не против были польские товарищи! Они же прекрасно понимали: не будет поддержки Кремля — в стране начнется такое, что только в страшном сне и увидишь! Противников-то у них в своей стране больше, чем в России, а если еще сюда прибавить эмигрантов, которые спят и видят свое возвращение на белом коне под «Еще Польска не згинела, доколе мы живы!», то вовсе жить не хочется.
Так что пусть приезжают советские товарищи, пусть тут шумят, но чтобы все в меру, чтобы народ успокоить.
Работу пленума открыл Владислав Гомулка, недавно избранный первым секретарем партии. Избрали его, не спросив советских товарищей. Погорячились, конечно, но очень уж хотелось показать свою независимость!
А товарищ Гомулка — верный коммунист и человек правильных взглядов. Недаром в сталинские времена был осужден за «буржуазный национализм» и в тюрьме сидел до сентября пятьдесят шестого года. Из камеры — в партийные лидеры, это народу нравится. А за такого лидера, которого народ любит, многим можно спрятаться и делать свое дело. В общем, правильно решили с Гомулкой!
Правда, отвечать придется, да что уж теперь…
Пленум шел своим чередом, когда сообщили о том, что в аэропорту приземлился самолет из Москвы. Кто в нем — неизвестно.
Пока гадали, товарищи уже прибыли. Случилось самое страшное: во главе был непредсказуемый Хрущев — растоптавший самого Сталина!
Хрущев, как и в Москве, начал с обвинений, распаляя себя, обвиняя польских товарищей во всех смертных грехах, включая измену делу Ленина. Говорил, как всегда, долго, яростно перескакивая от одного к другому.
Закончив, сел и уставился в окно: для меня, дескать, все ясно. Ждал покаяний.
Негромкий голос начал ответную речь. Это в самом деле была речь, а не крикливое перечисление. Почему некоторые поляки до сих пор находятся в советских лагерях и тюрьмах? Почему советские товарищи постоянно вмешиваются во все дела Польши, включая мелочи?
— В социалистическом строительстве нет мелочей! — вскочил Хрущев.
Наконец-то он соизволил посмотреть на говорящего. Знал, конечно, что это Гомулка, но игра-то идет по своим правилам?
— Вы вообще кто такой? Кто дал вам право тут нам рассказывать какие-то выдумки? — снова начал бушевать Хрущев.
— Моя фамилия Гомулка, и товарищи избрали первым секретарем Центрального комитета нашей партии, — спокойно ответил поляк.
— Мы вас не знаем и никаким секретарем вы для нас не являетесь!
Хрущев решил, что задавить противника надо сразу, не давая ему опомниться. А то возись потом.
— «Вы» меня и не могли избирать, — в голосе Гомулки звучала усмешка. — Вы, насколько мне известно, не являетесь членом нашей партии.
И это «нашей» прозвучало так вызывающе, что Хрущев опешил. Все шло не так, как он представлял себе. Даже те, кто всем был обязан ему, Хрущеву, сидели молча и не шевелились.
— «Вы» по лесам прятались, когда мы с оружием в руках отсюда немца гнали, — наливался кровью Хрущев. — «Вы» сами себя защитить не смогли и освободить не сумели! Мы за вашу землю, за вашу свободу кровь проливали, жизни отдавали, а «вы» хотите все это империалистам отдать? Да я вас сейчас со всех постов сниму!
В наступившей тишине прошло несколько секунд.
Потом Гомулка повернулся к двери.
— Перед тем как вы меня снимете, я успею дойти до микрофона и обратиться к народу Польши. Я расскажу о той обстановке, которая сложилась, и о том поведении, свидетелями которого мы сейчас были. Меня вы, возможно, арестуете, вам это не в первый раз делать, пан Хрущев! Но мои товарищи выйдут на улицы, пойдут к народу. Что вы будете делать? Пришлете армию, как в Венгрию?
Этого никто не ожидал. Даже поляки не подозревали, что Гомулка способен на такое!
А Хрущеву это даже понравилось: хватается за соломинку, сукин сын, молодец! Но выражение лица не менял.
Помолчал несколько секунд, потом спросил:
— Где нам с тобой, товарищ Владислав, парой слов переброситься?
После того как уединились в небольшой комнате, после того как высказали друг другу недовольство, спустили пар, Хрущев сказал:
— Все, что сейчас тут было и будет, не должно выйти за стены кабинета. Сам понимаешь, увидят слабину, ни нам не поздоровится, ни вам.
Гомулка перебил:
— Но и оставлять все, как есть, тоже нельзя! Люди недовольны тем, что у себя дома они не могут говорить о своих проблемах и требовать их решения! Вы ведь понимаете, товарищ Хрущев!
Никита Сергеевич облегченно выдохнул, но виду не подал: ну всё, повёлся Гомулка! Теперь, если правильно себя вести, то с Польшей проблем не будет. Ну то есть будут, конечно, но это уже будут проблемы Гомулки, а не Хрущева.
— Согласен я с тобой, дорогой товарищ Гомулка, полностью согласен! И, чтобы ты понимал, что мы о тебе заботимся, доложу тебе о своем предложении.
Хрущев стремительно поднялся, подошел к Гомулке вплотную и впился в него глазами. Несколько секунд стоял молча, изучающе разглядывая, будто стремился заглянуть в душу!
Потом заговорил, будто приняв решение:
— Есть тут у меня идея, как людей успокоить. Ты ведь знаешь, что немцы в сорок третьем объявили, будто возле Смоленска нашли расстрелянных польских офицеров?
Гомулка стремительно побледнел:
— Ты про Катынь, товарищ Хрущев?
— Про Катынь, товарищ Гомулка! Про сталинские преступления! Сейчас я тебе этого не разрешу, конечно, но потихоньку начинай об этом говорить!
Встал, двинулся к двери.
Забоялся, повернулся:
— Только ты про меня-то не очень…
Гомулка тоже поднялся, подошел, протянул руку, но, прежде чем пожать руку Хрущева, спросил:
— Наша собственная инициатива?
— Ваша… Ваша…
В СВОДКАХ НЕ СООБЩАЛОСЬ…
Летом 1941 года в суматохе первых дней Великой Отечественной в Белоруссии пропали несколько грузовиков с документами, отправленными в Москву… Некоторые документы представляют особую важность не только для военного командования, но и для руководства страны. Задание по их поиску выполняют несколько групп специального назначения, но результата нет… В этих чрезвычайных условиях по личному распоряжению И. Сталина розыск документов поручен группе во главе с опытным разведчиком Артемом Кольчугиным. Правда, состав группы очень уж необычный…