— Где он?
«Точно брежу. Это же голос Тамары. Тогда почему говорит на русском языке почти без акцента⁈ Да и как она могла оказаться здесь? Просто хочу её увидеть напоследок. Только и всего».
Раздались торопливые шаги. Рука отдернула занавеску так, что она сорвалась.
«Нет. Не брежу. Тамара!»
Она подбежала ко мне, наклонилась. Стала целовать. Я пытался дышать. Просто набрать воздуха, чтобы произнести хоть слово. Наверное, было похоже на то, что я задыхаюсь. А еще мне хотелось ее оттолкнуть. Чтобы царица не вдыхала ту вонь, которая окутала меня предсмертным нарядом. Но сил пошевелиться не было.
Качели неизбежно приближались к точке возврата. Времени оставалось совсем ничего. И тут я вспомнил второй момент из «Английского пациента» на котором тоже никогда не мог сдержать слёз. Тот, когда Ласло Алмаши пододвигает Ханне ампулы морфия. Чтобы она вколола ему их все. Чтобы он, наконец, умер. И Ханна, рыдая, исполняет его желание.
И я зарыдал. Тамара перестала целовать меня. Посмотрела на меня.
— Только посмей умереть! — сказала строго. — Я убью тебя!
Наконец, я смог набрать воздуха.
— Как же я по тебе соскучился, моя грузинка!
Умереть, конечно, не посмел. Но сознание потерял.
«Ханна, это Флора. Она отвезёт тебя во Флоренцию!»
Глава 10Нож супротив кнута
— Bonjour, comment vous sentez-vous? Avez-vous bien dormi?
Тихий голос Тамары раздавался над ухом. Я открыл глаза. Вот и она, моя будущая жена. Сидит на стуле возле кровати. В руках у неё тетрадь. Смотрит в неё. Потом поднимает глаза. Старательно повторяет наизусть.
— Bonjour, comment vous sentez-vous? Avez-vous bien dormi?
День. Я в том же закутке. Но занавески нет. Без нее открылось все пространство дома отца Косякина. Принюхался. Нет уже и прежней вони гниющего тела. Я, конечно, еще очень слаб. Но уже точно на пути к выздоровлению.
— Здравствуйте, как вы себя чувствуете? Хорошо ли вам спалось? — Тамара на русском со смешным акцентом повторила французскую фразу.
Опять заглянула в тетрадь. Вздохнула. Начала заново.
— Bonjour, comment vous sentez-vous? Avez-vous bien dormi?
— Je t’aime! — еле проговорил то немногое, что знал на французском.
— Вай мэ! — Тамара испугалась от неожиданности.
Посмотрела на меня. Потом вскочила со стула и выбежала вон.
Я удивился. Вот уж не думал, что признание в любви, пусть и на французском, так подействует на Тому. Услышал топот ног. Закуток в мгновение наполнился людьми. Впереди всех стоял незнакомый мне добродушный бородатый толстячок, небольшого роста и в черкеске. За ним — Тамара. И чуть дальше — Бахадур и хозяин дома.
— Хорошо! Хорошо! — сказал незнакомец на турецком, присаживаясь на кровать.
Начал снимать повязки.
— Меня зовут Чурукай, — представился он. — Я хакким!
Вот оно что! Значит, Пафнутия отправили в отставку. И к гадалке не ходи: Тамариных рук дело. Где она только этого Чурукая нашла?
— На каком я свете?
Чурукай рассмеялся.
— Раз так шутите, значит, на этом.
— Плохи мои дела?
— Были плохи, — согласился Чурукай. — А сейчас ничего. На поправку пошли. Хотя, конечно, повезло вам.
— Повезло⁈
— Да. Из-за того, что так много крови потеряли, воспаление плеча, которое прострелили, не только что не усилилось, но прекратилось на время! Потом снова началось.
— По вашим словам, получается, что слабость, которая меня охватила, она-то и спасла мне жизнь.
— Да.
— Это странно.
— Но верно, — улыбнулся лекарь.
Как раз снял повязки. Внимательно оглядел грудь.
— Рассол готов? — спросил Тамару на русском.
— Марфа! — крикнула Тамара.
— Несу!
Я мало что понимал. Только подумал, что Пафнутию и Чурукаю следовало бы скооперироваться. У одного запасы спирта, у другого — рассол! Не пропали бы!
Не успел я до конца осознать происходящее, как вновь меня загнали в тупик. Глава семейства, явно проявлявший нетерпение все это время, не выдержал.
— Бахадурушка! — обратился он к алжирцу (!). — Ну, чего мы стоим? Только мешаемся! Видишь же, все у твоего друга в порядке! Пойдём, пойдём!
Потом взял Бахадура под локоток и вывел из закутка. Алжирец только успел подмигнуть мне. А Чурукай вздохнул с облегчением, когда он вышел.
Я вопросительно взглянул на Тамару. Она, сдерживая смех, показала мне, что всё объяснит позже. Вошла Марфа, неся в руках тазик с рассолом. Чурукай начал смачивать в них компрессы, которыми стал обкладывать всю грудь.
— Признаков гангрены почти нет. Уже не страшно. Ещё немного полечим рассолом. Потом перейдём на мёд и свежее коровье масло! — объяснял хакким свои действия.
Ну, последние два ингредиента мне уже были знакомы, благодаря Тамаре.
Закончив с компрессами, Чурукай помазал меня ещё какой-то душистой мазью. Остался доволен.
— Тамам! Можете отдыхать.
— Я есть хочу! — неожиданно понял, что зверски проголодался.
— Ну, это не ко мне! — улыбнулся хакким и указал на Тамару. — Это к вашему ангелу-хранителю!
— Что? — спросила Тамара.
— Хочет есть! — рапортовал Чурукай. — Это очень хорошо! Марфа! Я бы тоже перекусил чего-нибудь!
Чурукай вышел из закутка.
— Я сейчас, — сказала Тамара.
Вернулась через несколько минут с подносом. По запаху понял, что Тома не изменяла своим врачебным принципам. Приготовила куриный бульон. Помогла мне усесться на кровати. Начала поить с ложечки.
Я смотрел на неё собачьими глазами, съедая одну ложку за другой. Но моя царица почему-то держалась холодно. Я ждал.
— Когда встанешь, я тебя все равно убью! — наконец высказалась.
— За что⁈
— За что⁈ Сам не догадываешься?
— Нет!
— Коста!
— Всё! Всё! Ладно! Сдаюсь! За то…
— И говори со мной на русском! — приказала Тома.
«Мне же лучше!» — порадовался про себя.
— За то, что не написал тебе письмо! Не сообщил!
Тамаре потребовалось немного времени.
— «Сообщил» что такое? — переспросила.
Я перевёл. Тамара кивнула.
— Извини, любимая.
Тамара смилостивилась.
— А как ты узнала?
Дальше мне потребовалось много сил, чтобы сдерживать смех. Тамара отвечала на смеси двух языков. Выросшие в Грузии знают, как это забавно и по-доброму весело звучит.
— Хан-Гирею спасибо скажи. Пришёл ко мне. Письмо показал. Все рассказал. Бросилась в ноги барону. Дал карету, семерых уланов для сопровождения.
— Фу, ты, ну, ты! Какие мы важные стали! — я рассмеялся. — А кто это ко мне едет? А это моя лягушонка в коробчонке!
Тамара ничего не поняла. А так хотелось выдать: почти родственница хозяина Кавказа не может ездить иначе, как на Мерсе с мигалкой и гаишниками на хвосте!
— Отныне я буду звать тебя: «девушка из дворца»!
Тома улыбнулась. Легонько стукнула ложкой мне по лбу.
— Дурак!
— Молчу, молчу! Что дальше?
— Он же посоветовал мне Чурукая, — тут Тома прыснула. — Мы его похитили на военно-грузинской дороге!
— Что?
— Чурукай… Он, кстати кумык. Мы к нему ночью заявились в комнату на почтовой станции. С постели подняли. Не хотел ехать. Хотел только утром…
— Бахадур? — догадался я.
— Да! Схватил его в охапку. Потащил. А Чурукай только и кричал, чтобы дали хотя бы штаны надеть!
— То-то он так вздохнул, когда хозяин дома увёл его отсюда, — тут я вспомнил. — А, кстати! Почему хозяин с Бахадуром так нежно обращается.
Тамара опять прыснула. Потом приложила палец к губам.
— Тссс. Послушай.
Мы замолчали. Уши стали привыкать к абсолютной тишине. Вот уже стали различать жужжание мух. Дальше стали доноситься звуки со двора. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы, наконец, определить по характеру звука происходящее действие.
— Бахадур ножи метает! И еще свист нагайки слышу.
— Угу, — подтвердила Тамара. – Только не нагайка. Кнут пастуха. Тссс. Слушай. Сейчас обязательно…!
Я даже развернулся ухом в сторону двора. Снова поржал про себя. Про Косякина-старшего. Тот, видимо, свою трудовую карьеру начинал «когда я на поле служил пастухом»…
Боже, я шучу! Значит, выздоравливаю!
— Да, етить твою! — раздался недовольный голос хозяина. — Ох, ты ж шельма, Бахадурушка! Ох, шельма!
— Все равно не понимаю. — улыбнулся я. — Но смешно звучит!
— Хозяин на утро следующего дня увидел, как Бахадур метает ножи. И заявил, что он со своим кнутом ловчее управляется и быстрее. Слово за слово, поспорили…
— «Слово за слово» в применении к Бахадуру уже смешно.
— Так мне пришлось переводить! — улыбнулась Тамара. — Короче. Воткнули они тыкву на забор. Встали рядом на одной линии. И по знаку, кто быстрее тыкву собьёт.
— И, судя по крикам хозяина, Бахадур все время опережает? — улыбнулся я.
— Один к десяти, как мне сказал Бахадур! А хозяин никак не уймётся!
— А они случайно не на деньги играют?
— Нет. Что ты? Хозяин бы уже давно разорился, играй они на деньги.
— Почему? Так долго играют?
— Четвёртый день соревнуются.
Тут-то меня чуть не подбросило на кровати.
— Я что: четыре дня был без сознания⁈
— Да! — грустно усмехнулась Тамара. — И ладно бы без сознания. Ты четыре дня ходил в гости к смерти. Но возвращался. И вернулся, слава Богу!
— Бедная моя девочка! – я поцеловал её руку. — Как же ты все это выдержала?
— Некогда было задумываться! — Тома неожиданно рассмеялась. — И ты — молодец! Слово сдержал!
— Какое?
— Что будешь цепляться за жизнь! И не сделаешь меня «черной розой»! Чурукай мне вчера признался, что он не надеялся, что ты выживешь. Сказал, что это чудо!
— Это ты меня спасла, Тамара. Ты и есть это самое чудо! Уж я-то это знаю!
— Хороший муж! — Тома была польщена. — Наелся?
— Нет! Еще хочу!
— Хороший и голодный муж! — усмехнулась царица.
Пошла за добавкой.
… На всю следующую неделю дом, благодаря моим стараниям, превратился в кухню-столовую, работавшую в круглосуточном режиме. Марфа и Тамара, сменяя друг друга у печи, только успевали варить-жарить-парить разнообразную еду. Одной порции мне не хватало. Добавки просил всегда. Тамара уже покрикивала на меня. Совестила. Угрожала. Предупреждала, что я такими темпами всю станицу оставлю без продуктов. Я принимал жалостливый вид. Говорил, что после потери такого количества крови, сил, мне необходимо все наверстать. Потом натягивал хитрую улыбку на физиономию и говорил, что моё здоровье, крепкие мышцы, в интересах, прежде всего, Тамары. Что она обязательно оценит это, когда мы будем ложиться ночью в кровать. Тамара краснела, называла меня «дураком», прикладывалась пару раз по моей, как она выражалась, «наглой и похотливой морде». Правда, потом начинала улыбаться. И опять предупреж