Совсем не тот голос. Не тот человек. А того – и след простыл.
Гнилл. Мокси вспомнил давний вечерок в Портсмуте, когда ему посоветовали бросить женщину, которую он любил.
Сидящий в кресле продолжал вопить, брадобреи оттащили Мокси в сторону, а его раздирал страх – неужели он сходит с ума? Увидеть такое в обычной цирюльне! Да что же это – он провел несколько часов на Большой дороге, и все, мозги набекрень?
Детали того вечера двадцатилетней давности всплыли в его памяти. Он ведь толком и не рассмотрел лицо того типа. Помнил лишь, что тот говорил, совсем не шевеля ртом, а кожа его лоснилась, словно была покрыта театральным гримом.
Мокси вырвался из рук державших его брадобреев и, шатаясь, направился к двери.
Через стекло он вновь увидел Молли.
Но Молли сегодняшнюю, которая уж двадцать лет как мертва.
– Молли! – воскликнул Мокси.
Глаза девушки, когда-то зеленые, стали водянисто-белыми. Темные волосы были покрыты пеплом.
Мокси толчком распахнул дверь, вылетел на тротуар, попытался дотянуться до девушки, но его руки поймали лишь пустоту. Молли нигде не было – ни живой, ни мертвой.
Дверь за ним захлопнулась, но он все еще слышал крики того толстяка:
– Стыдитесь своего поведения! Никогда я подобного не видел! Нападать на человека в то время, как он бреется! Да вас нужно хорошенько запереть! Вы свидетели! На меня напали. Он же напал на меня – нет, вы видели? Я просто вне себя! Я брился, а на меня напали!
Мокси принялся осматриваться, надеясь увидеть Молли. Да, он, вероятно, безумен, но если Молли явилась ему из прошлого, то, может быть, вместе с ней явится и само прошлое? Как часть той роли, которую эта девушка сыграла в его жизни.
Я хочу, чтобы вы познакомились с моей подругой, Кэрол.
Но если так, она вновь сможет проводить его к Кэрол.
Не видя Молли, он принялся рассматривать лица прохожих, надеясь увидеть то, единственное, в актерском гриме, лежащем поверх неестественно гладкой кожи манекена.
Нет. Ни Молли, ни Гнилла.
И Мокси бросился к лошади. Вперед, на Большую дорогу, на похороны, которые он должен предотвратить, не дать им начаться. К женщине, которую обязан спасти до того, как ее закопают заживо.
И никакие воспоминания его не остановят!
Эта мысль успокоила его – несмотря на ужасы, свидетелем которых он был, несмотря на мрачные чувства, клокотавшие в его душе. Он не сомневался – именно воспоминания о прошлом хотят остановить его. Значит, Кэрол еще жива!
– Вперед! – приказал Мокси своему коню.
И конь повиновался.
Нет выхода!
Перед тем как Дуайт заговорил, Кэрол услышала его шаги. Шелест его парадных туфель на гравийном полу подвала. Зажег ли он свечу? Она всегда страдала от недостатка света. Правда, не в Воющем городе, где по определению не могло быть света, а в самом подвале. То, что она сейчас была лишена возможности видеть, не означало, что она не знает о темноте, царящей здесь, под домом. Темнота внутри темноты. Как будто мрак, поглотивший подвальное помещение, усугубляет ее состояние, загоняя Кэрол все глубже и глубже под землю. Поначалу, когда она услышала шаги Дуайта, она подумала, что это крысы. Фарра утверждала, что видела в подвале одну, огромную, как барсук, и списать это на нервную впечатлительность молодой женщины было трудно. Кто знает, что творится здесь, внизу, в темноте и недвижном воздухе, в отсутствие людей, которые могут нести угрозу крысиному сообществу? Но сквозь свист ветра, сопровождавшего ее падение, Кэрол все-таки смогла различить звук подошв – никто из животных не передвигается с невротической ритмичностью, на которую способен лишь человек. Это как если бы рядом с ее неподвижным телом установили маятник.
Дуайт, судя по его дыханию, нервничал.
– Ты обо всем рассказала Джеймсу Мокси? Зачем ты это сделала? Чего ты от него ждала? Внимания? Ты с ним кокетничала? Или хотела, чтобы он о тебе позаботился?
Слова Дуайта падали, словно капли черной смолы. Ядовитый дождь Воющего города.
– Черт тебя побери, Кэрол!
Шаги, шаги, шаги. Напряженное дыхание.
– Он едет сюда. Он же преступник. Что мне делать, Кэрол? Что я должен сделать?
Даже сейчас Дуайт просил ее о помощи.
Этот тип спланировал ее убийство, но всю работу за него она должна сделать сама!
И вновь по ее нервам пробежало голубое электричество – смесь ярости, ужаса, отчаяния и чудовищной по своей глубине печали, о масштабах которой она даже не подозревала. Дуайт всегда говорил, что ее состояния вызваны стрессом, глубокими переживаниями. Означает ли это, что теперь, когда она столкнулась с самым гнусным предательством, ее кома будет глубока как никогда?
И сколько времени это продлится на этот раз?
Нет!
Кэрол кричала, хотя губы ее не шевелились, а звук крика поглотила непроницаемая темнота, в которую она погружалась.
И все же нет было лучше, чем да.
Как бы она хотела открыть глаза!
Сейчас! Прямо сейчас!
– Ты говорила, что это длится от двух до четырех дней, – сказал как-то Джон Боуи. – Это означает, что каждый раз глубина падения оказывается разной. По-моему, это важно. Потому что где-то в самом низу есть предел, точка приземления.
Кэрол вспомнила Джона таким, каким видела в последний раз – на дне могилы, без башмаков и без гроба. И одновременно с этим образом Джон в ее памяти оставался сидеть в кресле-качалке на переднем крыльце дома Эверсов, с монеткой, которой он поигрывал на ладони, размышляя, как бы помочь Кэрол.
– Он едет, – проговорил Дуайт, и голос его звучал возле самого уха Кэрол. – Он что же, убьет меня? Убьет? О, Кэрол!
Похоже, Дуайт встал перед ней на колени. Кэрол почувствовала слезы в его голосе.
– Прошу тебя, не дай ему меня убить! Прошу тебя, Кэрол!
Она услышала глухой стук, и ей показалось, что Дуайт ударил ее беспомощное тело. И вдруг он засмеялся – смехом, который теперь, из глубин ее комы, показался Кэрол хохотом умирающей гиены, зверя, готового околеть от голода.
– Я нанял кое-кого, Кэрол. Да, кое-кого, кто остановит Мокси.
Новый взрыв голубого электричества. Она чувствовала его, хотя и не видела, и ее пылающие нервы были не способны осветить мрак, в который она проваливалась.
Мокси будет убит, – подумала она. – Из-за меня!
Мысль эта явилась помимо воли Кэрол, помимо ее желания.
И вновь перед ее мысленным взором предстал Джон Боуи, исторгающий новые и новые порции размышлений из своего мертвого горла.
– Я как никогда близок к решению, – говорил он, держа в одной руке стакан с виски, а в другой игральную карту.
Но он так и не нашел его. Не смог. И Кэрол не могла его в том винить. Тут даже Хэтти не в силах была помочь.
– А что, если я во время приступа действительно сброшу тебя с большой высоты на защитную сетку? – говорила ей мать. – Может быть, реальное падение и падение в кому каким-то образом повлияют друг на друга?
Так много теорий, причем самых нелепых. Мать и ее лучший друг изо всех сил старались помочь ей.
Помогите!
Кэрол попыталась кричать, но одновременно она понимала, что любая помощь, на которую она может рассчитывать, должна прийти из глубин самой комы. От нее самой. А Дуайт тем временем все расхаживал возле ее тела, раскрывая свои планы, и Кэрол понимала: если она сейчас пробудится и откроет глаза, у него не будет иного выбора, кроме как убить ее собственными руками.
Дуайт продолжал расхаживать по подвалу, а Кэрол вспоминала мать, Хэтти. Та вечно что-то придумывала. То изобретет специальный матрас, чтобы Кэрол, падая, не разбилась о пол. То особенный деревянный шлем. Дуайт лил крокодиловы слезы, а Хэтти работала.
Затем вновь явился Джон. Не обращая внимания на Дуайта, который, не унимаясь, все скулил по поводу приближающегося к Хэрроузу преступника, он сел в кресло-качалку, прищелкнул пальцами и заговорил – так, как в тот самый день, когда эта мысль пришла ему в голову.
– Вот что, – сказал он. – Ты чувствуешь, как в лицо тебе бьет ветер, верно? Значит, он дует снизу вверх. Что не мешает тебе… падать вниз.
В его глазах вспыхнула искра, усиленная толстыми стеклами очков.
– А может быть, это означает лишь то, что ты не двигаешься? – продолжал он. – Просто сидишь? А если так, то с этим… с этим уже можно что-то делать. Падающая женщина находится в гораздо худшем положении, чем сидящая. Подумай об этом, Кэрол. Может быть, из этого может что-то получиться?
Кэрол вспомнила, как они гуляли по саду, беседуя об этом, пока солнце не встало высоко над Хэрроузом. Она также вспомнила, что ни к какому решению они так и не пришли, и как Джон сообщил ей в конце концов, что потерпел поражение – подобраться к решению так близко и в конечном счете ничего толком не придумать.
Но теперь, слыша мерные шаги Дуайта и ощущая, как голубое электричество пронизывает ее кровь и тело, она подумала – а может быть, Джон все-таки нашел решение?
Что может предпринять полностью обездвиженная женщина – если она не падает, не взлетает, а просто лежит или сидит?
Повернуться на бок, – подумала Кэрол. Затем произошло невероятное – она рассмеялась. Естественно, про себя, неслышно для окружающих. Несмотря на весь ужас своего положения, несмотря на предательство гиеноподобного мужа и смертельную опасность, которая угрожала ее бывшему возлюбленному, Мокси, который даже не подозревал, что на него открыта охота, она нашла в своей душе достаточно свободного пространства, чтобы рассмеяться.
Повернуться на бок!
И необычнее всего было то, что эти два слова они с Джоном Боуи никогда не произносили во время своих пространных разговоров.
Словно стая кондоров, смех Кэрол встал на крыло и исчез в мрачных переулках Воющего города, чтобы, как она догадывалась, навсегда сгинуть там без пищи и воды.
Смех исчез, но осталось нечто, что было для Кэрол куда более полезным.