способны на ошибку. Дуайт не учел, что про ее состояния знал ее бывший возлюбленный, тот, кто снискал себе славу на Большой дороге. А существо, только что покинувшее ее, существо, которое хотело напугать ее, лишить остатков энергии и оставить там, где уже нет места ни печали, ни страху, само совершило ошибку.
Да, это существо хотело напугать Кэрол, но, желая этого, оно достигло результата, который пойдет Кэрол на пользу.
Существо помогло Кэрол повернуться.
И Кэрол, которая до этого, пребывая в состоянии комы, никогда не лежала на спине, неожиданно обнаружила, что из этого положения все видится иначе.
И она могла двигаться.
Чуть-чуть. Самую малость. Но, так или иначе, это было движение.
Используя всю свою внутреннюю силу, Кэрол приподняла подбородок над грудью, а потом, в следующем усилии, заставила свою голову на четверть дюйма повернуться на каменном ложе.
Это было начало. Уникальное, неоценимое событие! Первые успехи придали Кэрол силы, и она предприняла новые попытки. И когда солнце, чьи лучи не проникали в подвал дома Эверсов, встало над Хэрроузом, Кэрол уже знала, как, не покидая пределов Воющего города, она может сесть, встать, а также предпринять какие-то действия.
Утро
Мокси проснулся. Его лошадь, отвязанная, мягко ступала копытами по остывшим углям костра, сминая обгоревшие деревяшки в золу. Кто-то отвязал лошадь ночью, и тем не менее она не ушла от хозяина.
Мокси встал.
А что, если в том, что лошадь отвязалась, виновно то ужасное существо, что преследует его со времен Портсмута, существо, чье лицо он видел вчера сквозь пламя костра?
Хотя вряд ли.
Мокси надел шляпу и быстро привязал лошадь. Потом, поразмыслив, развязал вновь и, приблизившись лицом к бархатистой щеке животного, прошептал:
– Спасибо, старушка!
Оставив лошадь, Мокси свернул постель. Затем снял с седла бурдюк с водой и дал лошади напиться. Та с готовностью потянулась к воде, и Мокси подумал: а не стала ли ее жажда сильнее от того неестественного огня, что бушевал здесь накануне ночью?
Если бы лошадь его оставила, повинуясь любопытству или по каким-либо иным причинам, вряд ли Мокси успел бы в Хэрроуз вовремя. Телеграмма от Фарры Дэрроу гласила: похороны Кэрол назначены на завтрашнее утро.
За день Мокси удалось преодолеть половину Большой дороги. При условии, что он будет двигаться с той же скоростью, в Хэрроуз он попадет когда надо. Хотя… Есть еще и некий наемный убийца, о котором говорил Ринальдо. Если этот таинственный человек хочет смерти Мокси, он хочет смерти и Кэрол.
Не исключено, что это именно он отвязал лошадь. А может, и не он.
И как забыть ужасное существо, что преследует его со времен Портсмута? Существо по имени Гнилл.
Мокси прекрасно понимал, что в том состоянии, в котором пребывает Кэрол, она абсолютно беспомощна и беззащитна. Придавить ее лицо подушкой – и она умрет по-настоящему. Или ненадолго сжать пальцами ноздри.
Почему тот, кто нанял убийцу, этого не сделал? А кто сказал, что не сделал?
Мокси покормил лошадь. Взглянул на небо. Солнца еще не было видно, хотя приближение рассвета ощущалось во всем: тонкий пурпуровый луч пронизал лесную чащу, коснулся верхушек деревьев, углей костра, отпечатков башмака на лесной подстилке.
– Ты в порядке, старушка? – спросил Мокси, потрепав лошадь по морде и убирая кормушку.
Он вспомнил, как Кэрол рассказывала своему второму врачу о том, что в состоянии комы она не теряет сознания и слышит голоса окружающих, хотя голоса эти странно преображаются. А это означало, что сейчас она, вероятнее всего, тоже пребывает в сознании.
Мокси сунул ногу в стремя и взлетел в седло. На мгновение он вновь представил, как напряженно дышит Кэрол и как ее дыхание прерывается.
Затем взглянул на угасший костер.
Я – Гнилл.
Волна ярости захлестнула душу Мокси.
Он прикрыл глаза, и алый луч утреннего солнца скользнул по его суровому лицу.
– Вперед, старушка!
Оказавшись вновь на Большой дороге, освещаемой первыми лучами солнца, отдохнувшая лошадь бодро пошла вперед, подчиняясь воле своего хозяина…
…Пробираясь по вестибюлю, Горючка Смок плотно прижимал ладонь к носу. Черт дери, смрад здесь как в сортире! Разило виски, пережаренным мясом, пивом и сексом. На потрепанных кушетках, откинув головы на подлокотники, храпели мужчины. Рты у большинства были распахнуты и напоминали широкие разрезы на бурдюках с водой. Смешиваясь с затхлыми ароматами немытых тел, в воздухе стоял крепкий запах дешевых духов – этот запах оставили живущие в борделе животные. Смок продолжал ковылять к выходу по ковру, усеянному пятнами от выпивки и мочи. Да, это был настоящий вертеп, притон свиней, где они напропалую жрали помет друг друга и совокуплялись при первой возможности. Возле входной двери на полу Смок заметил размокший кусок хлеба. Ухватив его плохо гнущимися пальцами, он вернулся, ковыляя, к одному из спящих и опустил хлеб тому в рот. Затем прихватил табурет, стоявший у стойки бара, и вышел на улицу. Там он увидел, рядом со своей лошадью, еще трех. Отвязав самую сильную, Горючка Смок поставил рядом с ней табурет и, взгромоздившись на него, перекинул через круп лошади свою правую ногу, после чего забрался в седло. Несколько капель горючки пролилось сквозь тряпье его одежды на спину лошади. Животное заходило под Смоком, и он почувствовал его силу. Прощайте, кастрированные ублюдки. Этот конь был жеребцом.
– Мне не важно, куда ты топал, – проговорил, обращаясь к нему, Смок, – но мы с тобой отправимся на север.
Он натянул поводья, и жеребец послушно отозвался.
Отъехав от коновязи, Смок взглянул на землю и заметил на ней свежие следы. Да, тут поутру, пока Смок спал, явно кто-то куда-то торопился. Смок принялся изучать следы. Это явно не Мокси – тот давно обогнал Горючку Смока. Так чьи же это следы?
– Уйма всякого народу не дает нам тут прохода, – промурлыкал Смок себе под нос. – Подпалить бы им бока. Нет уж, пусть живут пока.
Он шлепнул жеребца по мускулистому боку. Отвел глаза от свежих следов на земле и задумался. Вспомнил легенду, известную всем и каждому: герой победил на дуэли, даже не удосужившись выхватить пистолет из кобуры. Теперь голос его, словно разогретый пурпурным сиянием восхода, зазвучал сильно и звучно:
– Не уважает он закон, – пел Горючка Смок, обращаясь к простирающейся перед ним Большой дороге, – ведь он отважен и силен.
Лошадь пересекла черту северной границы города.
– Не уважает он закон, – продолжал Горючка. – Теперь коньки отбросит он.
Лошадь коротко заржала.
– Тебе понравилось, лапуша? – спросил Смок, похлопав лошадь по крупу. – Конечно, понравилось. Коньки он откинет, это как пить дать.
…Выхватив из-под подушки пистолет, Дуайт сел в постели. В спальне находился посторонний.
– Просыпайся, – сказал незнакомец.
Дуайт нажал на спуск, раздался выстрел. Но тень в углу даже не пошевелилась. Дуайт выстрелил снова. Разлетелись куски штукатурки, но незнакомец не шелохнулся.
– Неужели этот проходимец меня убил, и я уже мертв? – воскликнул Дуайт.
Незнакомец приблизился, и сквозь темноту Дуайт увидел его лицо. Лицо дрожало и словно шло волнами – одни черты непрерывно сменялись другими.
– Кто ты? – спросил Дуайт.
– Ты должен спрятать свою жену, – прозвучал голос.
Этот голос, казалось, был способен содрать с человека кожу и раздробить его кости.
– Что ты знаешь о моей жене? Моя жена умерла.
Кожа на лице незнакомца натянулась, словно готовая лопнуть, после чего он отступил в тень.
– Ты должен немедленно спрятать свою жену.
Руки Дуайта тряслись. Дрожащим голосом он отозвался:
– Оставь меня в покое. Это мои заботы. Моя жена умерла. Уходи, кем бы ты ни был, иначе я буду стрелять.
Незнакомец отошел от стены, приблизившись к постели. Неужели это Джеймс Мокси? И это конец?
– За тобой идут, – проговорил незнакомец, и лицо его вновь приняло новые, незнакомые очертания. – Скоро они будут здесь.
– Кто идет? Мне нечего прятать. Моя жена…
Тень придвинулась еще ближе к постели. Дуайт отпрянул, инстинктивно закрыл глаза, но, когда он открыл их вновь, тень уже скользила прочь вдоль стены, по пути изменив очертания стоящего на ее пути туалетного столика.
Дуйат вскочил с постели и прокричал в открытую дверь:
– Я ничего не стану прятать. Ты ничего не знаешь про мою жену. И про меня!
А вдруг знает? Холодный липкий страх поднялся в его душе.
Не зная, что делать, чему и кому верить, Дуайт неподвижно стоял посредине комнаты. Затем бросился к окну.
За окном – никого и ничего. Ни звука, ни шороха.
Ты должен спрятать свою жену.
За тобой идут.
Скоро они будут здесь.
Промаргиваясь от липких остатков сна, Дуайт в недоумении смотрел на дверь и открывающийся за ней коридор.
Затем торопливо бросился прочь из спальни – на нижний этаж, в подвал, туда, где, как ему пришло в голову, он мог ее спрятать.
…Вряд ли мы обнаружим там нечто непонятное, Коул, – проговорил Опал, откинувшись в своем кресле.
– Но вы все-таки допускаете?..
– Настолько, чтобы попросить тебя поехать со мной.
Первый помощник шерифа потер глаза.
– Мистер Эверс, вы говорите? И его жена? Никогда бы не подумал, что в этой семье могло завестись что-то дурное.
– Не стоит и думать. Мы ничего не знаем. Не исключено, что распорядитель похорон просто обиделся, что от него уплыла работа.
Коул кивнул.
– Весьма гнусный повод для наговора, – сказал он.
– А встречался ты с чем-нибудь более гнусным?
– Бывало.
– То-то и оно.
Опал встал с кресла и через щель в шторах посмотрел наружу. Восход разгорался, но на улице не было видно ни души.
– Когда поедем? – спросил Коул, почесав затылок.
– Прямо сейчас.
Коул кивнул. Верное решение.