В свете солнца, пробивающегося сквозь плотный полог листвы и освещающего этот мрачный пейзаж, Мокси увидел убежище своего старого приятеля – кирпичный прямоугольник бывшего школьного здания, приютившегося среди чахлых деревьев. В этом здании было одно-единственное помещение – там и нашел себе кров Джефферсон, когда они с Мокси оставили жизнь на Большой дороге.
Да, Мокси нужна была помощь. Вид Джефферсонова жилища его взбодрил.
Он направил лошадь во двор, заваленный всяким хламом. Бочки, части повозки, сломанные стулья, наполовину скрытые землей. Здесь же – тюки сена. Спешившись возле поросшего мхом шкафа, когда-то вынесенного из школы, Мокси привязал лошадь к затянутой плесенью коновязи, которой в прежние годы пользовались учителя. Над крышей возвышалась почерневшая труба, сверху донизу, словно потеками черной нефти, покрытая копотью.
В доме кто-то двигался.
Позади одеяла, которым было занавешено разбитое окно, Мокси увидел силуэт человека. Само местечко и обстановка – мрачнее, чем на похоронах. И эта изрытая земля! А умирающие деревья! И желтеющая трава!
На ступеньках крыльца Мокси увидел стопку тарелок. Силуэт за одеялом продолжал двигаться, но как-то неловко.
Калека?
Осторожно, не сводя глаз с окна, Мокси освободил пистолет, находившийся в правой кобуре. Ринальдо не зря его предупредил.
Неужели наемный убийца обогнал его? И уже ждет здесь?
Мокси поднял пистолет.
Человек за одеялом остановился, одеяло было отброшено в сторону, и Мокси, увидев физиономию своего старого друга, облегченно выдохнул и опустил пистолет.
Давно Мокси не испытывал такой радости. Но вид старого приятеля изрядно ее поубавил – уж очень плох был Джефферсон.
Дверь открылась, и хозяин, согнувшись, вышел на крыльцо. Одной рукой он держался за поясницу, другую протянул для пожатия.
– Привет, дружище, – произнес Мокси, улыбнувшись в первый раз с тех пор, как почтальон принес телеграмму, где говорилось о предстоящих похоронах Кэрол.
– О, Джимми, Джимми! Как давно мы не виделись. Слишком давно. Пожалуй, с десяток лет, не меньше.
– Почти, – ответил Мокси.
Они обнялись.
Со спиной у Джефферсона была беда, он едва мог стоять. Одежда на нем превратилась в лохмотья и терпко пахла немытым телом. А еще – мясом.
– Ты готовил еду? – спросил Мокси.
– Да, Джимми. Хочешь есть?
Мокси подумал.
– Да, Джефферсон, – сказал он. – А теперь познакомься с моей лошадью.
Джефферсон согнулся еще ниже, прижав руку к спине, и двинулся вслед за Мокси к привязанной лошади.
– Отличная лошадь, Джимми. На все сто.
– Ты прав. Вчера утром мы выехали из Макатуна.
– Да ты шутишь, Джимми! Вчера утром?
– И к ночи должны попасть в Хэрроуз.
Не скрывая восхищения, Джефферсон погладил лошадь по холке.
– Как ее зовут, Джимми?
Мокси налил лошади воды и, подумав, ответил:
– А я ведь никогда не давал своим лошадям имен, Джефферсон. Старушка, я думаю, вполне подойдет.
Лицо Джефферсона просветлело. Мокси всегда нравилось это в его приятеле.
– Старушка – отличное имя, Джимми. Просто шикарное. Давай покормим ее.
Мокси хотел было помочь старому другу, но тот подошел к открытому ларю со стоящими поодаль вилами и насыпал лошади сена. За его действиями из глубины двора, из-за сорняков, наблюдал косматый худой козел.
– Вот, поешь, Старушка, – проговорил Джефферсон, поморщившись.
Затем он спросил, не хочет ли Мокси посмотреть его дом. Тот, согласно кивнув, отвязал от луки седла свой зеленый мешок, и, перейдя двор, старые приятели вошли в школьный дом.
Первым словом, пришедшим Мокси в голову – еще до того, как он вспомнил слова грязь и беспорядок, – было слово книги. Школьный дом был буквально набит книгами: пачки книг, стоящие на полу, полки такие высокие, что нельзя было прочесть названия книг, стоящих на самом верху. Вряд ли и Джефферсон мог забираться на эту верхотуру. Вырванные из книг страницы ковром устилали пол и шуршали под подошвами. На столах высились пирамиды книг, уходящие под каменный потолок. И тем не менее его ожидало зрелище еще более грандиозное, чем вид этих многочисленных книг: каменные стены были испещрены написанными от руки словами. Слова были повсюду – большие, маленькие, заголовки и подзаголовки, названия глав, комментарии и заметки, которые, сползая по углам комнаты, находили себе место на полу. Мокси, склонившись, прочитал небольшой кусок написанного.
– Твои слова? – спросил он.
Джефферсон кивнул.
– Мои, Джимми. Я книгу пишу.
На стенах?
Мокси вновь улыбнулся. Но Джефферсон действительно был нехорош. И Мокси, хоть и не сразу, это разглядел. Ту помощь, на которую он рассчитывал, Джефферсон вряд ли ему окажет.
В доме была всего одна комната прямоугольной формы, где когда-то работал учитель, хорошо одетый обитатель одного из городов, разбросанных вдоль Большой дороги. Может быть, мужчина, а может, и женщина, ничуть не более начитанная, чем Джефферсон. Еще от тех времен осталась ученическая парта, которую использовал сам Джефферсон: на ней громоздились листы бумаги, частью исписанные нынешним обитателем школы, частью – вырванные из книг. На дереве парты были вырезаны длинные, трудные слова. На стене висела карта округов Укатанани и Мискалуса, и от города к городу на карте тянулся шнур.
Указательным пальцем Мокси провел по шнуру, соединившему Макатун и Хэрроуз.
Потом, оглядевшись, он увидел, что комната буквально завалена мотками с этим шнуром; шнуром были перевязаны стопки книг, картины висели на шнурах, свечи подвязаны шнуром к канделябрам, на протянутых между книжными полками шнурах болталась одежда.
Таким количеством шнура можно было, дважды обмотав дом, превратить его в кокон.
Мокси сел на маленький стул, на котором когда-то располагался ученик. На соседний стул положил свой зеленый мешок.
– Ты хоть спину-то свою лечишь? – спросил он негромким голосом. – Не нравится мне твоя спина.
– Тебе не нравится? А я только о ней и думаю.
Джефферсон рассмеялся и не без труда подошел к столу. Посмотрел на Мокси и сказал:
– И славная же рубашка у тебя, Джимми. Ты в ней так молодо выглядишь! Словно явился прямиком из прошлого.
Он замолчал, и Мокси показалось, что Джефферсон и впрямь вспоминает прошлые деньки.
– Будешь мясо, Джимми?
Мокси выглянул через разбитое окно и увидел, что его лошадь все еще не насытилась.
– Спасибо, – отозвался он. – Поесть – это здорово!
Джефферсон принялся накладывать куски говядины на тарелки. Сам же Мокси в этот момент изучал старый аквариум, превращенный в ящик для книг. Через стекло аквариума Мокси читал названия, которые ничего ему не говорили. Книги, как и в других местах, были перевязаны шнуром.
– Ты что, ограбил библиотеку, Джефферсон? – спросил Мокси.
Джефферсон протянул одну тарелку Мокси, а сам, держа вторую в руке, не без труда устроился в кресле-качалке.
– Это мечта, Джимми! – сказал он. – Там такие переплеты! Из них можно устроить отличную постель.
– Да ты, поди, уже и спишь на книгах?
– Бывает и так, Джимми, – кивнул Джефферсон, воюя с вилкой.
И, помолчав, спросил наконец:
– И что ты ищешь в Хэрроузе, Джимми?
Трудно было примирить образ нынешнего Джефферсона с тем человеком-молнией, вместе с которым Мокси открывал для себя тайны Большой дороги.
– Мне нужно остановить похороны.
– Да не может того быть!
– Может.
Мокси склонился над тарелкой.
Джефферсон залился смехом; его рот, потерявший изрядную долю зубов, предстал перед Мокси как черная дыра, в которой клокотало веселье.
– Мы с тобой много чего натворили, Джимми. Это точно. Но похороны? Такого на Большой дороге еще не бывало.
– Я кое-что тебе привез, – сказал Мокси, похлопав по лежащему рядом мешку.
Джефферсон нахмурил брови и посмотрел на мешок.
– Не нужно никаких подарков, Джимми. Твой приезд – самый дорогой подарок.
– Возьми их, – сказал Мокси. – Мне они не нужны.
Он склонился над мешком и вытащил новую пару сапог, почти новую рубашку, которую надевал лишь раз, работая в огороде, новые штаны.
Джефферсон улыбнулся.
– Ну что ж, Джимми, одежда мне не помешает.
– А как насчет того, чтобы проехаться вместе?
Джефферсон медленно покачал головой.
– Я бы поехал, – сказал он, – да лошади у меня нет. По крайнем мере, такой резвой, как твоя Старушка.
Хотя оба они понимали, что всадник из Джефферсона – никакой. И никогда не сесть ему на коня, как в былые дни.
Мокси почувствовал, как не хватает ему тех времен. Тех ночей, тех людей, тех легенд.
– Да, это было бы здорово, – кивнул Мокси. – Если бы я точно знал, что ты поедешь, я пригнал бы вторую лошадь. Сейчас на Большой дороге все непросто.
– Что ты имеешь в виду?
– Плохие парни.
– Плохие парни были всегда. Разве нас это пугало?
– Ты прав, Джефферсон. Но прошло столько времени! Я почти десять лет выращивал розовые кусты.
– Наемный убийца? – спросил, подумав, Джефферсон.
– Да… И кое-что еще.
Джефферсон нахмурился.
– На Большой дороге есть кое-что пострашнее людей, Джимми.
Мантра Большой дороги. Каждый из них слышал эти слова тысячу раз. В правдивости этих слов они убеждались многократно.
– Не стану спорить.
– Непросто тебе было?
– Что? Сняться с насиженного места?
– И сняться, и дома сидеть?
– Непросто. Прошлая ночка выдалась – не приведи господь! Врагу не пожелаешь.
– Я тебе верю, – вновь рассмеялся Джефферсон уже не так громко.
Он выпрямился в своем кресле-качалке.
– Эх, Джимми! Помнишь, как мы целых двое суток прятались в той яме? Это было что-то! Скверные парни несколько раз проходили прямо над нами. Толковали о том, где мы можем быть и как нас найти. А мы были прямо у них под ногами.
Он вновь откинулся на спинку кресла и засмеялся, прижав руки к груди.