Клайд, прежде чем посмотреть жене в глаза, тоже глянул на окно.
– Почему, Фарра?
Та нахмурилась и налила еще виски. Клайд с тревогой смотрел в ее милое печальное лицо.
Фарра встала и подошла к двери. Потрогала ручку, убедилась, что дверь заперта, после чего прильнула к окну и стала высматривать что-то за стеклом через щель в занавесках. Клайд, не скрывая удивления, наблюдал за ней.
– Я скажу тебе, почему не пойду на похороны, Клайд.
Неожиданно, впервые за сегодняшний день, жизнь сверкнула в ее глазах. И Клайд был рад этому. Но он чувствовал и тревогу: что же она хочет ему рассказать? Он знал – иногда в глазах человека возникает искорка страха.
– Когда я вернулась домой после разговора с шерифом, то поставила бутылку на стол, а сама отправилась в спальню и легла. Но, как мне кажется, я не спала. Я глядела на потолок и вспоминала, что же я сказала шерифу, и достаточно ли я ему сказала, и было ли это правильно. А потом я почувствовала, что сделала что-то не так. А что, если мистер Эверс – всего-навсего убитый горем муж, а я его оговорила! Ведь я сообщила шерифу, стоя прямо посреди улицы, что, как мне кажется, мистер Эверс сыграл гадкую роль в смерти Кэрол. А что это означало, Клайд? Что это могло означать? Только то, что он убил ее!
Фарра посмотрела мимо Клайда, на кухонное окно. Потом быстро встала и выглянула на улицу. Снаружи было темно. В стекле можно было видеть лишь отражение внутреннего убранства кухни да стола, за которым сидел Клайд.
– Неужели ты и правда так думаешь, Фарра?
Фарра быстро повернулась к нему. От выпитого лицо ее сделалось бледным. В глазах сквозило безумие.
– Он был здесь, Клайд! Я слышала, как он ходит снаружи. А потом – внутри!
Клайд, пораженный, посмотрел через плечо на входную дверь.
– Сначала я подумала, что это зверь, – сказала Фарра. – Я лежала в постели и прокручивала в голове тот ужасный разговор, что вел со мной шериф Опал, когда через окно спальни услышала шаги. Шуршала трава. Я сказала себе – это олень. Или лисица. Или что-то еще. Ты бы сам, Клайд, подумал такое. Но шаги были тяжелее, чем у самого большого оленя, и неожиданно в окне появилась фигура. Фигура закрыла солнце, и ее тень упала на мою постель, на меня. Кто-то смотрел к нам в окно, и я едва не закричала.
Фарра устало опустилась на стул и отпила из своего стакана. Клайд подумал, что наверное, нужно было бы остановить ее: нельзя так много пить. А интересно – она была под мухой, когда видела фигуру в окне?
– Я натянула одеяло до самых глаз, – продолжала Фарра, – и все смотрела на эту фигуру. Лица было не разглядеть, только черный силуэт – и все. Мне казалось, что он в любое мгновение может разбить окно и влезть в дом. Что он искал? Или кого? А потом так же быстро, как появился, он и исчез. И тут же кто-то открыл входную дверь.
Клайд встал, подошел к двери и проверил запор.
– Ты меня пугаешь, Фарра! – сказал он.
– Я услышала шаги в доме и сразу, стараясь не шуметь, выскользнула из постели. Подобралась к двери и выглянула через щель, но никого не увидела. У нас ведь маленький дом, Клайд, всего-то несколько комнат. Я так испугалась, что забралась под кровать. Ты бы сделал то же самое, Клайд. Я забралась под кровать и закрыла лицо кулаками. И я слушала, как этот некто ходит по дому. Шаги были медленные и осторожные, словно этот человек не хотел, чтобы его услышали. А потом… он назвал меня по имени.
Лицо Клайда стало таким же бледным, каким до этого было лицо Фарры. Он взял свой стакан, выпил то, что там оставалось, и протянул Фарре, чтобы та наполнила его вновь.
– И что было потом? – спросил он.
Некоторое время Фарра молчала, вперив взгляд в пустоту лежащего перед ней пространства.
– Из-под кровати я могла видеть, что происходит в комнате. Шаги стали ближе. Человек вновь назвал меня по имени. Он сказал, что знает, что я в доме, и хочет поговорить. Он хотел поговорить про Кэрол, и я будто бы могла ему помочь. О, господи, Клайд! У меня кровь застыла от ужаса!
Она быстро глотнула виски и продолжала:
– Дверь в спальню отворилась, и на пороге я увидела черные башмаки. Я затаила дыхание, а человек вновь произнес мое имя. От слез у меня сделалось мокрым лицо, но я не хныкала – даже когда он вошел в комнату и встал на колени возле кровати. Да, Клайд! Это был мистер Эверс, и он встал на колени возле кровати. Я узнала его по одежде – я тысячу раз видела этот костюм в шкафу в их доме. Он заглянул под кровать. О, господи, благослови меня! Я увидела его лицо. Одна щека у него была расцарапана. Он долго смотрел под кровать, потом вновь произнес шепотом мое имя, и я едва не закричала.
– О, Фарра…
– Но он меня не увидел. Слава богу, он меня не увидел. А потом встал и… и ушел.
Клайд тоже встал и подошел к жене. Положил ей руки на плечи, и Фарра расплакалась, уже не сдерживаясь, во весь голос. Потом Клайд приблизился к лампе и задул огонь, после чего встал к окну и долго вглядывался в темноту. Фарра неподвижно сидела за столом. Клайд прошел по всему дому, проверил остальные окна, шкафы, заглянул под кровать. После чего вернулся к Фарре и сказал:
– Ты должна обо всем рассказать шерифу Опалу. Придется побороть страх, Фарра, и пойти к нему.
– Нет, я не пойду. И на похороны тоже не пойду. Ты меня понимаешь? Я больше и близко не подойду к этому человеку.
Клайд покачал головой, но в темноте Фарра этого не увидела.
– Я пойду к ней, когда все кончится. Одна. Выкажу ей свое уважение. Но к этому человеку не приближусь и на шаг.
Клайд услышал, как она выпила.
– Еще хочешь, Клайд? – спросила Фарра.
– Конечно! – ответил он и протянул стакан.
Часы на камине
А вдруг она очнется прямо сейчас? Войдет, покачиваясь, через переднюю дверь, держась руками за голову, жалуясь на разбитость во всем теле и на страшную усталость? И начнет рассказывать о том, что слышала там, внутри своей комы? О, этот образ Кэрол, стоящей в вестибюле дома, а сзади – распахнутая в ночь дверь! Ночной ветер колышет ее черные волосы, в груди – тысячи подавленных криков и история, которую она так и не поведала ждавшим встречи с нею баньши, история о том, как ее едва не похоронил заживо ее собственный муж.
Дуайт ослабил галстук. За окном гостиной ухнула сова, и он подскочил к окну, напряженно вглядываясь в темноту, почти уверенный в том, что сейчас увидит Кэрол: неподвижные глаза открыты, руки вытянуты вперед, словно она все еще пытается дотянуться и схватить его.
Но Кэрол, придавленная к полу грузом камней и земли с дороги, пребывала в неподвижности на полу экипажа.
И тем не менее…
Вдруг она проснется – и прямо сейчас? Ведь раньше ей, бывало, требовалось и меньшее количество времени, чтобы очнуться. Тем более что раньше она не садилась… и вообще не двигалась.
Дуайт сел на край кушетки. Тиканье каминных часов вязло и тонуло в мягкой мебели, стоящей по стенам гостиной. Секунды тянулись мучительно долго. Сколько их еще должно пролететь, пока все не закончится? Тридцать тысяч? Или больше?
Дуайт поднялся с кушетки, отирая пот со лба. Прошло несколько минут, прежде чем он осознал, что, не отрываясь, смотрит на маленькую диванную подушку, которой так удобно было бы навек остановить и без того нечастое дыхание жены.
Снаружи, с улицы, вновь донесся крик совы. Дуайт вглядывался в ночь, почти уверенный, что вот-вот увидит силуэт очнувшейся Кэрол, выбирающейся из экипажа.
– Дуайт, – скажет она. – Я проснулась… я проснулась…
Он приложил ладони к стеклу, блокируя отражение лампы, горящей в гостиной.
Дверцы экипажа были закрыты.
Но что, если она проснется? Прямо сейчас? Не было никаких оснований полагать, что это невозможно. Она вполне способна на это. И что ему тогда делать? Застрелить ее? Задушить? Утопить? Если она очнется, то первым делом отправится к шерифу. Да она просто обязана сделать это. А Опал станет утешать ее, одновременно заряжая пистолет и доставая ключи от камеры, куда посадит его, Дуайта.
И пойдет к нему.
И, может быть, он уже близко.
Джеймс Мокси в пути, он все ближе и ближе.
Влажными от пота, дрожащими ладонями Дуайт попытался пригладить волосы. Как это ужасно, что Кэрол знакома с одним из самых известных героев Большой дороги! Было что-то чертовски несправедливое в том, что этот человек, это чудовище, презирающее законы, приближается, рассекая ночную темноту крупом своей черной лошади, чтобы голыми руками отворить деревянный гроб, уже приготовленный для Кэрол.
– О, господи! – проговорил Дуайт почти что детским голоском. – А что, если она проснется прямо сейчас?
Он спрячется. Да, как только он услышит скрип открывающейся дверцы экипажа, он бросится в кухню и спрячется.
Часы на камине продолжали отсчитывать ход времени.
Дуайт принялся расхаживать по гостиной. Лампы отбрасывали тени по всей комнате, с отменным вкусом украшенной на деньги Кэрол. И каждая тень напоминала ему тень жены, а также тени тех, кого она встречала в Воющем городе, когда была в двух шагах от смерти. Своих друзей. А что, если убить ее прямо сейчас? Дуайт посмотрел на диванную подушку, которую сжимал так яростно, что побелели костяшки пальцев. Но из-за окна внезапно раздался еще один звук, заставивший его замереть. Подушка упала к его ногам. Он был почти уверен, что услышал чьи-то шаги. Листья на садовой дорожке хрустели под весом существа, много более тяжелого, чем белка, чем заяц или даже лисица. Инстинктивно Дуайт попятился туда, куда не достигал свет лампы, туда, где еще вчера его вечерние гостьи шепотом обсуждали смерть Кэрол Эверс. Ему страшно хотелось отвести взгляд от окна, но сделать это он был не в силах. Он всхлипнул – тонкий, приглушенный звук, и вдруг увидел оленя, который, словно призрак, бродил по газону. Черт бы побрал этого Мандерса с его мертвецами! Черт бы побрал эту Болезнь, терзающую Хэрроуз! Это они виноваты в том, что Кэрол подарены эти тридцать тысяч секунд, в каждую из которых она способна очнуться. Часы отсчитывали чертовы секунды, и Дуайт, схватив их, с силой швырнул о кирпичную раму камина.