– Вы меня совсем не слушаете, лейтенант. – Ольга Андреевна поднялась из-за стола, подошла к шкафу, сердито стуча каблучками. – Где-то тут был прошлогодний сценарий, там удачный переход между номерами, можно использовать…
Марат очнулся. Торопясь, начал оправдываться:
– Простите, и вправду задумался, день тяжелый был.
Ольга продолжала рыться в шкафу, не ответив. Не нашла нужного на верхней полке, изогнулась, ища ниже. Серая юбка обтянула тугую попку. Тагиров покраснел и отвёл взгляд. Господи, за что же такие мучения!
– Вот, нашла. – Ольга вернулась за стол, села напротив, скрипнув стулом. Наклонилась над мятыми листками, расправила розовым ноготком закручивающийся уголок. – И здесь стихи бы хорошо.
Верхняя пуговичка блузки нечаянно расстегнулась. Тагиров, не дыша, смотрел, как золотая тонкая цепочка сбегает в тайное ущелье между двумя восхитительными возвышенностями, прячась под белую пограничную полосу бюстгальтера.
Взгляд лейтенанта сейчас, наверное, мог прожечь толстый лист брони не хуже кумулятивного заряда. Ольга Андреевна подняла насмешливые глаза, застегнула пуговичку-кокетку. Тихо рассмеялась.
– Не отвлекайтесь, Марат. Стихи подобрали?
– Ну… Я думаю, Багрицкого, «Смерть пионерки». Это где:
Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лёд…
Ольга Андреевна неожиданно рассердилась, прикусила нижнюю губку.
– Дальше не надо про «молодость», я всё прекрасно помню… Есть ещё варианты? Мне казалось, что вы знаете много стихов, так что прошу меня не разочаровывать. Хотелось бы чего-нибудь неизбитого.
Марат растерялся, не понимая причину резкой перемены настроения. Ответил не сразу:
– Есть ещё «Баллада о бессмертии» Роберта Рождественского. Я читал на концертах, сильная вещь, по-моему.
– Баллада. Бессмертие. – Ольга Андреевна будто пробовала эти слова на вкус. У неё явно испортилось настроение, только сейчас она выглядела не сердитой, а грустной. И усталой. – Хорошие слова по отдельности, а вместе какой-то безнадежностью отдаёт. Я знаю у Роберта «Балладу о зенитчицах», еще «О красках». Напомните, о чём там?
– Там комиссара расстреливают, и он перед смертью поёт «Интернационал». Хотите, прочту сейчас?
– Нет, не хочу сейчас Рождественского. Настроение не то. «Баллада» так «Баллада», включаем в программу. Лучше что-нибудь из Блока мне прочтите, хорошо?
Марат провёл ладонью по невысохшим до сих пор кудрям (метель так и не кончилась, и он здорово промок, пока добирался до Дома офицеров). Прочистил горло.
Не призывай. И без призыва
Приду во храм.
Склонюсь главою молчаливо
К твоим ногам…
Ольга Андреевна слушала, спрятав лицо в ладони. Скупые петербургские строчки под аккомпанемент монгольской вьюги.
…Твоих страстей повержен силой,
Под игом слаб.
Порой – слуга; порою – милый;
И вечно – раб.
Тагиров давно закончил, но Ольга Андреевна так и сидела, не шевелясь. Белые хлопья летели на свет, с разбегу мягко прилипали к окну и, сползая по стеклу, равнодушно глядели в маленький захламленный кабинет, на глупого растерянного мальчишку и плачущую женщину.
На следующий день ветер стих. Степь, покрытая сверкающим снежным ковром, стреляла в глаза ярчайшими солнечными зайчиками. И вообще выглядела празднично, будто тоже готовилась к годовщине Октябрьской революции.
В Доме офицеров прошло несколько репетиций концерта к седьмому ноября. Ольга Андреевна вела себя на них подчеркнуто официально и ни разу не назвала Марата «мой лейтенант». Словно стеснялась своих слёз тем вьюжным вечером и всячески подчёркивала, что ничего особенного не произошло.
А может, как раз обижалась на то, что ничего особенного не произошло.
Тагиров злился на себя, на внезапно нападающее в её присутствии смущённое бессилие. Чувствовал, что должен действовать решительно, – и понимал, что любые его поступки приведут прямиком в жуткую пропасть, откуда не будет обратной дороги, а только обоюдная гибель.
Страшная гибель. Или желанная?
Марат помотал головой, отгоняя дурацкие мысли. Поправил парадный офицерский ремень, глянул в зеркало. Вроде всё хорошо: безупречный, шитый на училищный выпуск китель бирюзового цвета, подчёркивающий стройную фигуру; сияющие хромовые сапоги. Красавчик, ёлки-палки! Все девки будут наши, и на фиг не сдалась эта капризная и непредсказуемая Ольга Андреевна.
Пригладил непокорную курчавую шевелюру и побежал за кулисы – скоро предстояло открывать концерт.
– Отлично выглядите, товарищ лейтенант.
Марат подглядывал в щёлку занавеса, как начальник политотдела мотострелковой дивизии заканчивает торжественный доклад. Вздрогнул, обернулся. И замер от восхищения.
На Ольге было длинное, в пол, облегающее зелёное платье с искрой. Высоко уложенные волнистые (от слова «волновать») волосы открывали безупречные маленькие ушки, украшенные длинными серёжками с какими-то очень красивыми большими камнями зелёного цвета.
Ольга Андреевна кокетливо изогнула стан, положив обнажённую руку на талию.
– Как я вам? – и легко обернулась вокруг оси на высоченных каблуках, продемонстрировав открытую спину. – Специально платье по цвету подобрала, чтобы гармонировать с вашей бирюзой.
– Это отпад! – восхищённый Тагиров не мог подобрать слов, речь вдруг стала косноязычной. – Просто обалденно!
Ольга Андреевна вздохнула.
– Эх, не те офицеры пошли! Вы бы ещё сказали «зыко», фу. Не то что во времена незабвенного Михаила Юрьевича Лермонтова. «Отпад», – передразнила, смешно морща носик. – И это вместо «Обворожительно! Божественно! Само совершенство!»
Марат растерянно хлопал глазами. Промямлил:
– Ну да, конечно. Я так и хотел сказать…
Зал разразился громкими аплодисментами, искренне радуясь окончанию занудного доклада.
– Ладно, у вас ещё будет возможность исправиться и проявить воображение, МОЙ лейтенант. Пошли, публика вожделеет нашего выхода. – И подтолкнула Марата на сцену, в свет софитов.
Первое отделение пролетело на одном дыхании. Тагиров так вдохновенно прочёл «Балладу», что сорвал овации. После объявления антракта Ольга убежала в гримёрную, шепнув: «Молодец» и чмокнув Марата в щёку.
Чувствуя лёгкое головокружение, лейтенант вышел покурить на улицу, в толпу обсуждавших концерт солдат и офицеров. Солнце уходило, окрасив заснеженную степь в нежно-розовое.
«А ведь это наш первый поцелуй!» – подумал Тагиров и усмехнулся: «Можно вообразить, что будет второй».
– Э, лейтенант, письмо тебе, – рядом стоял каптёр из второй роты, узбек Фарухов, и протягивал серый солдатский конверт без марки. – Примачук давал.
– Не «тебе», а «вам», – привычно поправил Марат. Взял конверт, повертел: никаких надписей. – Точно мне?
– Вам тебе, да! Он сказал: «Лейтенант, который комсомол, давай». Когда дембель ходил, мне давал, я тебе давал, – Фарухов скривился и сам исправился, – тебе вам давал. Свой щека три, красный там.
Тагиров понял, что на щеке остался след помады. Кивнул, сунул письмо во внутренний карман и побежал в зал, на ходу вытирая ладонью Ольгину метку, – готовиться ко второму отделению.
– Концерт окончен, дорогие товарищи! А сейчас просим всех пройти в вестибюль, где будут танцы. И, конечно, вас ждёт гостеприимный буфет. Ещё раз всех с праздником.
Зал загремел складными креслами, зашумел, двинулся к выходам. Ольга выключила микрофон, повернулась к Марату:
– Ну что же, поздравляю с дебютом. Всё прошло отлично, я в вас не сомневалась, мой лейтенант. Пойдёмте?
Тагиров кивнул, спустился со сцены, подал руку. Ольга, подобрав длинный подол, застучала каблучками по ступенькам.
– Что же, рыцарь, проводите даму в танцевальную залу. Надеюсь, вы не обещали первый тур вальса какой-нибудь легкомысленной девице и я могу на вас рассчитывать? – и засмеялась своим необыкновенным смехом.
– Ну что вы, Ольга Андреевна, никому я ничего не обещал, кроме вас.
– Хм. Странно. Мне казалось, что и мне вы ничего не обещали, ха-ха-ха! – Ольга явно развлекалась.
– А это у вас изумруды в серёжках? – спросил Тагиров, чтобы хоть что-нибудь сказать.
– Да. Под цвет моих глаз. И ваших, кстати, тоже. Муж привёз из Египта, в командировке там был.
У Марата резко испортилось настроение. Тем более что на выходе из зала их ждал полковник Сундуков. На удивление довольный.
– Ну чё, комсомол, молодцом. Как ты прям! До печенок своим стихом. Продрало! Ну, и без запинок вёл. Не опозорил честь рембазы. Ещё бы хоть в половину так же хорошо службу исполнял – глядишь, драл бы я тебя чуток пореже, ха-ха-ха!
Ольга искоса глянула на пунцового лейтенанта и с укоризной покачала головой:
– Ну зачем так, Коля? Сегодня же праздник, мог бы и не вспоминать о вашей… м-м-м… специфике.
– Ладно, я на завтра процедуру отложу, так и быть. – Дундук подставил локоть. – Давай, жена, цепляйся. Пошли, там банкет для старшего командного состава. Коньяк армянский, икра чёрная.
Они уходили – огромный, тупой, красномордый пузырь и гибкая, как зелёная веточка, нимфа. Муж и жена.
Ольга обернулась, одними губами прошептала «Спасибо» и послала воздушный поцелуй.
Лейтенант улыбнулся в ответ. И, воодушевленный, двинул в вестибюль, откуда уже грохотало:
Белые розы, белые розы,
Беззащитны шипы…
Народ ещё не успел зарядиться алкоголем, поэтому танцующих было мало. Марат заглянул в буфет и присвистнул: все столики заняты, у барной стойки не протолкнуться от страждущих. Люди, разгорячённые предвкушением качественной выпивки (в честь праздника начальство разрешило однократно нарушить «сухой закон», в буфет завезли монгольскую фабричную водку и даже какое-то вино), толпились, что-то друг другу вопили, передавали над головами бутылки и тарелки с бутербродами.