Марату ужасно не хотелось вылезать из-за такого надёжного, прочного, не боящегося пуль валуна. Скрипнув зубами, обматерил себя. Выдрал тело вверх, прохрипел еле слышно: «Вперёд…» Проглотил слюну и повторил, заорав:
– Вперёд!
И рванулся, больно ударившись коленом о камень.
Придержал обогнавшего его сержанта:
– Погоди, я первый.
Вдохнул поглубже, рванулся, преодолевая последний метр.
Ракета погасла в этот миг, но Марат успел разглядеть пустой каменистый пятачок. Ни души!
Рядом поднимались на вершину пыхтящие, возбуждённые бойцы. Разочарованно опускали автоматы.
– Никого нет, товарищ лейтенант!
– Сам вижу. Так, прошлись цепью, внимательно под ноги смотрите.
Кто-то прокричал:
– Смотрите, машина какая-то!
Марат подбежал, глянул: от Черепа уходила степью машина. Лунного света хватило разглядеть, что легковая, «уазик» или «газик». Мелькнула огоньками габаритов и исчезла, спустившись в распадок.
Тагиров зло сплюнул. Возбуждение уходило, но сердце продолжало молотить, грохоча в висках. Скомандовал:
– Отбой, все вниз, к «железке».
Первым начал спускаться по склону, спотыкаясь и скользя.
Замерший от ужаса поезд оживал: осторожно открывали купе, тихо переговаривались люди. Марат бежал по хрустящему гравию к тепловозу, сзади грохотали сапогами бойцы. На бегу заметил: стёкла целые, по вагонам не стреляли. Может, не успели?
В первом вагоне пронзительно заскрипела, открываясь, дверь. Высунулась голова в фуражке. Тагиров отметил про себя: вот у китайцев дисциплина! Хоть война, хоть конец света, а форму одежды блюдут свято.
Марат прикрикнул:
– А ну, назад!
Проводник испуганно отшатнулся, захлопнул дверь.
Тагиров остановился, приказал бойцам:
– Так, рассредоточились вдоль поезда. Никого из вагонов не выпускать.
Прошёл мимо тепловоза. Дизель ворчал на холостых оборотах.
Прямо на насыпи сидел человек, что-то мычал. Лицо перемазано чёрным. Марат нагнулся, потряс за плечо:
– Эй, кампан, живой?
Тот кивнул головой, прохрипел:
– Я пол падал, меня не попал. Машинист там, – махнул рукой на кабину, – мёртвый совсем. Тормоз дёргал, потом умирал. Я его помощник.
Тагиров поднялся на пару ступеней, заглянул в кабину: света нет, осколки стёкол усыпали пол. Бесформенной грудой лежащее тело вдруг застонало, повернулось набок. Марат радостно заметил:
– Врёшь, кампан! Живой твой машинист.
Постанывающего монгола осторожно вытащили из кабины – там было тесно, не развернуться. Положили на подстеленную шинель, осмотрели. Викулов поправил очки, проворчал:
– В руку. И в грудь, вроде навылет.
– Перевяжешь? – спросил Марат.
– Попробую. Если найдём чем.
– Давай, Серёга, постарайся. Нам минут десять продержаться, потом помощь подъедет. Лёха, помоги ему.
Появившийся невесть откуда Воробей кивнул. Викулов пробормотал вслед:
– Спасибо, Марат, что командование на себя взял. Я растерялся чего-то…
Тагиров хмыкнул, не стал отвечать. Пошёл вдоль состава – двери в некоторых вагонах открылись, оттуда торчали головы любопытных, но спрыгивать побаивались. Бойцы важно покрикивали, наводя автоматы:
– Ну куда ты, чёрт нерусский? Дверь закрой.
У третьего вагона какой-то шум, крик. Пассажир возмущался:
– What’s happened? I’m correspondent of the Sidney Times! You’re obliged to answer my questions![21]
Сержант пожаловался:
– Товарищ лейтенант, эта харя зарубежная всё чего-то лопочет, меня не слушается. Можно, я ему по башке врежу?
– Погоди, он журналист вроде. Нам международные скандалы ни к чему. – Тагиров напряг память. Запинаясь, сказал иностранцу:
– Ретёрн он ёр плейс! Э-э-э. Данжерос![22]
Тот растерянно спросил:
– What exactly is dangerous? I don’t understand[23].
Тагиров, злясь на себя за плохое знание языка потенциального противника, начал мучительно вспоминать хоть что-нибудь по-английски, соответствующее моменту. Однако из глубин подсознания всплыл только текст сказки про Красную Шапочку из программы шестого класса. Марат обмер и понёс какую-то ерунду:
– Террибл вулфс аттакд зе трейн! Ви рискьюд ю! Ретёрн он ёр плейс, плиз![24]
Ошарашенный корреспондент, бормоча извинения, быстренько исчез.
Воодушевленный Тагиров шёл вдоль состава и орал:
– Хьюг монголиан вулфс аттакд зе трейн! Данжер ремейнс! Тейк ёр ситс, плиз![25]
И на всякий случай добавил по-немецки:
– Дер гроссе вольф[26], блин! Всем – брысь под лавку!
Явление ответственных работников Международного и Военного отделов ЦК КПСС в Читу стало неожиданным и очень неприятным событием для приглашенных на совещание начальников Забайкальского военного округа и местных спецслужб. Армейские генералы утирали платками обильный пот с багровых лбов, нервно топчась в просторном холле зала конференций обкома партии. Контрразведчики и разведчики стояли подчеркнуто раздельно, своими кружками; старались держаться нарочито бодро, но и в их глазах нет-нет да проглядывала тоска. Кто же его знает, зачем московские товарищи пожаловали? И что ждёт приглашенных: обычный разнос с инфарктами в итоге или, упаси господи, полноценный разгром с лишением партбилетов, шельмованием в газете «Правда», последующим забвением и даже тюрьмой?
А ведь давно что-то такое в воздухе копилось! Ну не могли поверить проверенные бойцы партии, что вся эта свистопляска с перестройкой и гласностью – всерьёз. Многие из них, конечно, с высоких трибун громогласно хвалили новую линию; но внутри-то хитро сами себе подмигивали: нас не проведёшь, мы воробьи стреляные! Бросится кто-нибудь очертя голову буквально выполнять революционные решения – и его тут же возьмут на карандаш. Мол, слаб товарищ, болен либерально-демократическими мечтаниями. И как только наступит заранее назначенная минута, вытащат таких вот, нестойких, за ушко – да и на солнышко!
Нелегка судьба чиновника на Руси. Хотя сладка, конечно. Лизать-то оно всегда проще, чем гавкать да кусаться. Но и расплата может прийти лютая.
Пригласили наконец товарищей в зал. Долго столичный докладчик бубнил про свежий ветер в кремлевских коридорах, перечислял скромные местные достижения. Наконец, добрался до главного, ради чего приехал: про ситуацию в братской Монголии заговорил.
– Не всё просто у наших соседей, товарищи. Поднимает голову монгольский национализм, популярными становятся идеи о «подлинной независимости», самостоятельности какой-то. Можно подумать, что наши отеческие наставления, подсказки как-то их самолюбие задевают. Или что улан-баторские друзья лучше старших братьев понимают, что им нужно. Это, товарищи, просто как вот первоклассник, который капризничает и не желает слушаться учителя. Или, простите уж такую откровенность, но тут все свои – как баба, которая сверху хочет. Смешно, честное слово!
Армейцы, особисты и разведчики одобрительно загудели, захихикали: действительно, смешно. Отлегло у некоторых на сердце: вроде виноватые названы, и они не среди присутствующих, а по ту сторону границы.
Эх, рано расслабились. Построжал московский гость, добавил металла в голос:
– Тут и ваша вина, товарищи! Значит, недосмотрели где-то, ошиблись. Прямо под носом органов военной контрразведки расцвела буйным цветом китайская агентура. Вытворяют, что хотят, как у себя дома. А некоторые из вас (докладчик опустил очки и внимательно посмотрел в обмерший зал) что-то бормочут насчёт отсутствия юридических прав для работы на территории союзной страны. Это в корне неверно, товарищи, – ставить закон выше государственных интересов! На первом месте – классовое, советское сознание. Чуйка, так сказать! И только потом – буржуазные условности вроде законов и международных договоров. Особенно беспокоит ситуация в этом… как его (москвич выловил в тексте доклада трудное название)… гарнизоне Чойр тридцать девятой армии. Хищение автоматов и боеприпасов, убийства – и что в итоге? Наше же похищенное оружие используется для жуткой провокации – нападения на гражданский поезд! Да ладно бы ещё просто гражданский – зарубежный, китайского формирования. А в поезде – иностранные спекулянты, журналюшки, которым только дай повод полить грязью Страну Советов! И вбить клин между нами и Монгольской Народной Республикой. И дать повод китайским милитаристам поднять вой о нашей, страшно сказать, агрессивности! Где были наши особисты, а?
Вокруг начальника управления военной контрразведки по Забайкальскому округу само собой образовалось пустое пространство. Рядом сидящие постарались съёжиться, отстраниться. Кто-то не выдержал: мяукнул, упал на карачки и пополз по проходу между креслами, подальше от опасного соседа. Генерал сидел бледный, даже синеватый – сразу видно, не жилец.
Член ЦК передохнул, глотнул водички из поставленного на трибуну стакана. Тишина в зале была такая, что все слышали, как ходит плохо выбритый кадык, царапая белоснежный воротник сорочки.
– Страшные могли быть последствия, товарищи! Мы тут все – научные атеисты, но я скажу: слава богу! Да! Слава богу, что рядом оказалась машина с караулом и обыкновенный лейтенант проявил, так сказать, решительность, организовал атаку и спугнул нападавших на поезд. И не только решительность, но и смекалку. Всё правильно разъяснил перепуганным иностранным пассажирам, не дал, так сказать, возможности раздуть скандал. И даже наоборот.
Кремлевский посланец щёлкнул кнопочками папки, достал газету, потряс ею над головой.
– Вот! Это свежий номер австралийской газеты «Сидней Таймс». В обстрелянном поезде присутствовал её корреспондент. И по телеграфу, по горячим, так сказать, следам передал репортаж об инциденте. Тут, конечно, написано на зарубежном языке. Я вам зачту, так сказать, перевод.