Дима Быкадоров обошёл вокруг сооружения, поцокал языком. Восхитился:
– А в этом что-то есть! Можно патентовать, два в одном: сначала на танке героически повоевал, потом сел на уазик и поехал заслуженный орден получать в штаб. Или по девочкам.
– Хватит издеваться, – чужой капитан чуть не плакал, – получится как-то командирскую машину аккуратно снять, а? И починить.
– Можно ли оживить насаженную на булавку бабочку? – задумчиво сказал Димка. – Мы не энтомологи-реаниматологи. Но будем пробовать.
Марат находился в самой гуще зевак, наблюдающих за спасательной операцией, когда прибежал Фарухов и доложил:
– Тебе вам зовёт! Ходи, говорит.
– Кто зовёт, Шухрат? Когда ты по-русски научишься нормально говорить, а? Полтора года уже отслужил, пора бы.
– А! – Узбек махнул рукой и счастливо улыбнулся. – Весна домой поеду, там русский никто не говорит.
Выбрались из толпы, и Тагиров сам увидел, как стоящий на крыше кунга наблюдатель размахивает руками и подпрыгивает от нетерпения. Подбежал, забрался по лесенке наверх. Боец сунул Марату бинокль, показал рукой, куда смотреть.
– Вон, тащ лейтенант! Бээмпэшка!
Тагиров, стараясь не показать возбуждения, скептически заметил:
– Подумаешь, БМП. Может, на ремонт гонят.
– Тогда почему не по дороге, а через степь? – боец аж приплясывал. – Точно говорю – это разведка «южных»!
Марат прижал к глазам окуляры, присвистнул. Прав наблюдатель! С этой стороны некому с добрыми намерениями появляться. Подозрительная машина ехала не спеша, аккуратно спускаясь по склону холма. Повернула, объезжая валун, и Тагиров чётко разглядел на башне белый треугольник – символику багануурского мотострелкового полка, и номер «четыреста одиннадцать». Она! Угнанная у пехоты бээмпэшка.
– Молодчага, получишь поощрение, – посулил Тагиров довольному наблюдателю. Вытащил из брезентовой кобуры сигнальный пистолет, разломил ствол, всунул толстый патрон. Дал в небо красную ракету. Заорал:
– Тревога! Нападение с юго-востока, занять позиции.
Глядел сверху, словно полководец из ставки, как засуетились бойцы, разбегаясь по окопчикам. Начальник пункта подбежал, спросил снизу:
– Чего там, лейтенант?
Тагиров ответил не сразу – сначала нащупал биноклем гостя. Сообщил:
– На дорогу выбирается. Метров восемьсот, сейчас сами увидите, товарищ майор.
БМП, порыкивая дизелем, перевалила через бугор. Немного спустилась и остановилась, выбросив бурое облачко выхлопа.
– Ага, вижу. Чего делать будем, комсомол?
Тагирова немного удивило, что командир его спрашивает вместо того, чтобы самому принять решение и отдать приказ. Подобрался, предложил:
– А давайте их поймаем, товарищ майор?
– Это как? – удивился начальник.
– Ну, я попробую. На машине. – Тагиров уже почувствовал азарт. – Разрешите?
– Валяй, – махнул майор рукой. – Всё равно сбегут, так хоть отгонишь. Может, больше не сунутся, других дурачков поищут.
Марат быстро скатился по лесенке, крикнул Фарухову:
– Заводи «зила»!
Диверсанты, видимо, не ожидали от потенциальных жертв такой прыти, поэтому подпустили несущиеся по разбитой дороге грузовик ремонтников довольно близко. Когда, наконец, развернулись на гусеницах и поехали вверх по склону, до них оставалось метров пятьдесят.
– Газу, Шухрат, газу! – кричал лейтенант и колотил от возбуждения кулаками по торпеде. Фарухову передался азарт, он лихо вёл машину, крича что-то по-узбекски.
Беглецы наконец сообразили, что на дороге отрываться от погони будут долго, и свернули в степь. «Зилок» рванул за ними, завывая движком и прыгая на кочках. Скорость, конечно, упала.
– Уйдут! – страдал Марат.
– Не, кутынг яски![28] Не уйдут, – прокричал Шухрат. Выжал из «зилка» последние силы, поравнялся с хищным приземистым телом БМП.
Тагирова швыряло по кабине, колени бились о торпеду. Он умолял:
– Ну, ещё чуток! Надо их взять, звиздец!
Грузовик вырвался вперед на корпус. Будто два жеребца неслись сейчас через степь, не разбирая дороги и стремясь к невидимой финишной ленточке.
Фарухов всхлипнул и рванул руль резко вправо, перерезая путь диверсантам подставленным бортом. Загрохотало, ломаясь, железо; затрещал деревянный борт. Тагиров с ужасом увидел в боковое стекло огромный зелёный клин морды БМП, валящий «зилок» набок. И полетел куда-то вниз, ударяясь разными частями тела об огромное количество твёрдых предметов, неожиданно заполнивших кабину. Упал на мягкое. Снизу просипел Фарухов, вообще без ошибок и без акцента:
– А вот теперь звиздец, начальник…
Раньше Тагиров и не представлял себе, насколько трудно и неловко выбираться из кабины лежащего на боку грузовика. Пару раз соскальзывал и наступал унтами на голову тихо ругающегося Фарухова. Наконец, откинул вверх дверь, выбрался наружу. Сполз по стоящему вертикально капоту на землю. Постанывая и прихрамывая, обошёл лежащую на боку машину. На броне БМП сидел здоровенный мужик в грязном бушлате, держась рукой за короткую пушку, и грустно осматривал последствия катастрофы. Сказал простуженно:
– Ты долбанулся, армейский. Куда ты на своей трахоме под броню лезешь? Мозгов у тебя нету совсем, вот что я тебе скажу. Была б война, я бы тебя из пулемёта ещё за километр грохнул.
Марат узнал этот голос, несмотря на простуженный хрип. Веселясь, сказал:
– Деряба, если война, вас давно бы уже вертолёты загнали и сожгли, твоя коробочка в степи – как на ладони. А так, конечно, вы мастера в соловьи-разбойники играть, против безобидных армейских.
– Ё-моё, комсомол! – обрадовался майор. – Я мог бы сразу догадаться, на всю тридцать девятую армию только один такой дурачок.
Слез с брони, обнялись. Богдан выглядел жутко – морда небритая, обветренная, огромный фингал под глазом.
– Курево есть? Второй день без курева, уши все опухли, – заявил Деряба.
Марат, смеясь, протянул пачку:
– На. Согласно Женевской конвенции, к пленным у нас отношение гуманное.
– Это кто ещё здесь пленный, а? – набычился майор. – Я никому тут не сдавался. Где ты видел пленного русского спецназовца? Вот сейчас завяжу тебя морским узлом, всем рембатом не разберёте, где будет голова, а где задница.
– Ладно, ладно. – Марат выставил перед собой руки и на всякий случай отступил на шаг. – Я говорю, спиртяшка у нас есть. Очень доброжелательно мы относимся к гостям. Согласно опять же конвенции. Обед, понимаешь, горячий. Сегодня борщ и макароны по-флотски.
– И-эх, сволочь, вкусно рассказываешь! Шесть суток всухомятку, на морозе. – Богдан затянулся дарёной сигаретой, закатил глаза. – Во, блин, аж башка забалдела с голодухи. А вода у вас есть горячая?
– Конечно. По ведру на брата гарантирую, – продолжал охмурять Тагиров, – и кунг отдельный предоставим, хоть выспитесь в тепле.
– Блин, гад-искуситель, – хохотнул Богдан. Грохнул огромным кулаком по броне. – Вылазь, славяне, закончили выполнение учебно-боевой задачи!
Фарухов завершил обход покалеченного «зилка». Вздохнул:
– Не понимаю тебя вас, начальники. Если знакомый друзья – зачем этот дурь? Гнаться, машина поломать?
Учениям объявили «отбой». Ремонтники быстро свернули лагерь, пошли колонной в гарнизон. Покалеченный «ЗИЛ» Шухрата эвакуировали тягачом: грустная побитая морда передними колёсами лежала на платформе, задний мост катился по земле.
Тагирову дали сутки на отдых. Как был – уставший, в грязном комбинезоне – завалился в магазин к Раисе. Та ойкнула, быстро отпустила покупателя. Потянулась к лейтенанту:
– Какой ты… И дымом от тебя пахнет. Через два часа закончу – приду к тебе. Соскучилась – сил нет.
Марат отстранился. Сказал как можно равнодушнее:
– Не надо, Рая. Не приходи. Почудили и хватит. Как говорится в пошлых фильмах, останемся друзьями.
Продавщица растерялась, вытаращила черешневые глаза. Тагиров подождал ещё немного. Развернулся и пошёл вон. Уже открывал дверь, когда в спину понеслось:
– Дурак! Скотина! Думаешь, ты этой старухе нужен? Плевала она на тебя! Импотент! – злые всхлипывания.
Ухмыльнулся: «Последнее – вряд ли». И вышел на улицу.
Горячая вода была. Не веря своему счастью, Марат долго стоял под дымящимися струями, смывая недельный чад и усталость. В голове было пусто до звона. Потом очнулся, нашел мочалку, начал намыливать – в прихожей задребезжал телефон. Матюкнулся, вылез из ванной, пошёл босиком, оставляя мокрые следы.
– Алло! Лейтенант Тагиров! Слушаю вас, алло!
В трубке – загадочное молчание. Нажал на рычаг, отпустил. Ёжась от холода, подождал минуту. Не перезванивают.
Ругаясь, вернулся в блаженное тепло ванной, залез обратно под обжигающий поток. Господи, хорошо-то как!
Наконец, выключил воду, начал растираться вафельным полотенцем.
Стук в дверь. Тихий, деликатный – так стучится посыльный. Солдатик с журналом нарядов. Гады, обещали же сутки отдыха!
Обмотал бёдра полотенцем, побрёл к двери, бормоча:
– Ну, чего там опять, а? Ядерная война? Некем дырку в карауле заткнуть?
Мокрые пальцы скользили по замку. Наконец, открыл. Распахнул дверь, готовясь обматерить несчастного посыльного.
На пороге стояла Ольга Андреевна. Остолбеневший лейтенант разинул рот, не в силах что-то сказать.
Ольга смутилась, прошептала:
– Извините, я зря… Конечно, я не вовремя.
Марат попятился, придерживая рукой предательски сползающее полотенце. Сбивчиво забормотал:
– Проходите туда, на кухню, Ольга Андреевна. Я мигом, только оденусь. Извините, что так встречаю, думал, это посыльный, а это вы.
Проскочил в свою комнату, лихорадочно начал искать штаны.
Ольга постояла в дверях. Тихо сказала:
– Я должна извиняться, а не вы, лейтенант. Это я позвонила, но подумала, что лучше не по телефону. Вот, явилась, незваная гостья.
Прикусила губку, шагнула в прихожую. Захлопнула дверь, сбросила шубку, нащупала петельку, прицепила на крючок. Прошла на кухню. Присела на край табуретки.