начения «Волшебный меч Востока». Начальники остались довольны. Удивлённо цокали, наблюдая, как разведчики разбивают головой кирпичи и карабкаются без снаряжения на пятый этаж бетонного здания. Пожалуй, наибольшее впечатление оказала демонстрация способностей к выживанию: десяток раздетых догола бойцов засыпали снегом и оставили так лежать, хотя столбик термометра с утра показывал минус тридцать. Когда через два часа комиссия возвращалась с полигона, то с ужасом и восхищением обнаружила, что разведчики продолжают лежать под снегом. Чтобы продемонстрировать выдержку подопечных, Ши Пин задал одному из них вопрос. Тот разлепил смерзшиеся синие губы и без запинки начал докладывать организационно-штатную структуру советского мотострелкового полка.
Гражданский член комиссии, высокопоставленный чиновник из Центрального Комитета партии, восхищённо оценил готовность спецназовцев:
– С такими солдатами не страшно воевать в глубоких снегах русской Сибири! Северные ревизионисты когда-нибудь с ужасом познают мощь китайского меча.
Вспомнив этот эпизод, Ши Пин усмехнулся. Гораздо важнее любой показухи, что каждый из разведчиков может за трое суток пройти двести километров через безлюдные горы и пустыню, питаясь одними муравьями, взорвать вражеский мост и вернуться невредимыми. По крайней мере, на учениях.
А вот как они покажут себя при исполнении реальной боевой задачи? Седой нахмурился. Многое в его карьере сейчас зависело от того, как пройдёт операция в монгольском Чойренском аймаке. На местную агентуру особой надежды нет. Только бы профессиональный диверсант не подвёл. С таким трудом его внедрили, легализовали…
Да, очень многое зависит от него.
Пожалуй, всё.
Десяток монгольских «шишек» прибыл в гарнизон на трёх машинах. Все в традиционной униформе монгольского руководителя: хромовые сапоги, халат на вате, шляпа. Только Доржи был, естественно, в шинели. Первым делом делегацию приняли на ремонтной базе, повели на экскурсию. Марат приветливо поздоровался с Доржи, пожал руки остальным малознакомым и тем, кого вообще не знал. Раньше видел только Басана и начальника железнодорожной станции товарища Батмунха.
Басан представил Тагирову невысокого парня:
– Это мой племянник, Тэрбиш. Он из дальнего аймака, из западной части пустыни Гоби. Вот, приехал в сентябре, я его водителем к себе взял. Совсем неграмотный, у них там страшная глушь, ему всё очень интересно.
Тэрбиш снял засаленную шляпу, закивал бритой головой, приложил руку к сердцу. Взгляд у него был неприятный – уколет внимательно и ускользнёт, спрячется.
На площадке перед боксами бронетанкового батальона стояло несколько машин – устаревшая «шестьдесятдвойка», новенький Т-72, безбашенный эвакуационный тягач, боевая машина пехоты. Преисполненный важности капитан Быкадоров разъяснял монгольским гостям, что к чему и как называется, сыпал наизусть цифрами из тактико-технических характеристик.
Товарищ Басан поинтересовался:
– А вот у наших южных соседей техника хуже?
Дима чуть не задохнулся от возмущения:
– Ну, товарищи, как в голову может прийти сравнивать нас с китайцами! У них ничего своего-то нет, сами придумать неспособны. Когда мы ещё дружили, советские специалисты построили им заводы, наладили выпуск наших танков Т-55. Вот они этой базой до сих пор и пользуются. Правда, смогли скопировать старушку, – Быкадоров постучал указкой по надгусеничной полке «шестьдесятдвойки». – Когда во время боёв на Даманском в шестьдесят девятом году одна машина провалилась под лёд и затонула в Амуре. Китайцы её вытащили, на детальки разобрали, сделали такую же. Только и способны, что воровать да копировать.
Туземцы довольно закивали головами, соглашаясь. Прошли в ремзону батальона РАВ, там экскурсию проводил Викулов. Нескладный Серёжа сбивчиво бормотал, стеснялся. Гостей гаубицы и миномёты не заинтересовали; а уж когда Викулов, оживившись, начал сыпать специальной терминологией, описывая какой-то электронный блок из машины управления командира артиллерийской батареи, монголы выпучили глаза и потихоньку начали пятиться от костлявого старшего лейтенанта, возбуждённо размахивающего руками.
Тагиров, сам не понимавший половины слов, почувствовал неловкость и быстренько увёл делегацию на площадку автомобильного батальона. Там уже аборигенам было всё понятно: они азартно лазали по кабинам «КамАЗов» и «Уралов»; восхищенно цокали, заглядывая внутрь оборудованных для автономной жизни в пустыне кунгов…
У солдатской казармы посетителей встретил Воробей. Провёл внутрь, продемонстрировал идеально, по ниточке, расставленные кровати с «отбитыми» до угловатой ровности бетонной плиты одеялами. Самих жителей помещения, естественно, спрятали с глаз долой, и только образцово-показательный двухметровый ефрейтор-славянин пучил глаза у тумбочки дневального.
Заглянули в столовую и в клуб. Расселись по машинам и поехали в гарнизон. Подуставшие гости сразу повеселели, предвкушая магазины.
Но Николай Александрович план экскурсии соблюдал свято: выстроил монголов перед облупленным бюстом Ленина и начал вещать о героической боевой истории войсковых частей Чойренского гарнизона. Тагиров тем временем забежал в офицерскую столовую, проверил готовность:
– Ну, девочки! Уберите селёдку, монголы её не едят, траванутся ещё, не дай бог. И к чаю – молоко. Да не сгущенное, концентрированное! Без сахара.
Пока гости пили водку за советско-монгольскую дружбу и закусывали, Марат попытался проскочить мимо Сундукова на улицу, но был пойман за рукав.
– Хорошо мероприятие проходит, от так от, – довольно заметил полковник. – Насыщенно. А ты чего, лейтенант, от меня бегаешь последние две недели? Натворил чего, признавайся?
И захохотал, дружелюбно пихнув Тагирова в грудь. Марат начал бормотать что-то про занятость и подготовку к двадцать третьему февраля, пряча глаза. И бочком-бочком отполз к выходу, воспользовавшись тем, что Дундук уже грохотал у стола:
– За дружбу надо по всёй! Не сачковать, товарищи монгольские друзья! Допиваем, допиваем! Во, молодцы. А теперь снова наливаем, и – за боевое единство!
Раскрасневшейся шумной толпой вывалились на улицу и пошли в Дом офицеров. Делегацию встречала Ольга – красивая, весёлая, гостеприимная. Подарила Марату счастливый, полный тайного намёка взгляд. Прошли в зал, уселись на первом ряду. Сундуков взгромоздился на трибуну, прочёл по бумажке доклад. Пригревшиеся гости клевали носами, дремали. Николай Александрович закончил словами:
– В этом году, от так от, мы отмечаем славную годовщину – пятидесятилетие победы над японскими милитаристами на реке Халхин-Гол. Сейчас, товарищи, просмотрим документальный фильм об этом примере советско-монгольской дружбы!
Кряхтя, спустился со сцены, сел рядом с Доржи. Погас свет, на экране замелькали поцарапанные кадры заезженной плёнки…
К Марату, сидящему с краю, в темноте подошла Ольга. Наклонилась, обдав ароматом духов, тихо сказала:
– Лейтенант, не могли бы пройти ко мне? Надо уточнить кое-что по программе…
Завела в кабинет, повернула ключ. Прижалась, зашептала:
– Я так соскучилась, Маратик… Два дня без тебя, это невыносимо…
Тагиров, с трудом оторвавшись от мягких губ, сказал:
– Не надо сейчас, может? Сундуков здесь, вдруг заявится?
– А, это не важно, не важно… Я сейчас умру от тоски по тебе, это же невозможно – так долго ждать. Иди ко мне. Хочу…
Потом она стояла у зеркала, застегивала многочисленные (как женщины в них не путаются?!) крючки и пуговички, поправляла причёску, а он курил, прислушиваясь к звукам за дверью. Хмуро заметил:
– У меня теперь нельзя. Соседи вчера вернулись из командировки.
Ольга оторвалась от зеркала, подошла. Марат, не вставая со стула, обнял, уткнулся лицом в живот, вдохнул запах разгоряченного тела – любимого, знакомого до самой маленькой родинки, только что бывшего с ним одним целым.
Она, перебирая тонкими пальцами его волосы, тихо сказала:
– Ну, ничего страшного. Придумаем что-нибудь. У нас вся жизнь впереди.
Марат подавил желание спросить: «И как ты её видишь, эту нашу общую жизнь?» Потом, потом как-нибудь. Не надо портить чудесную минуту дурацкими вопросами без однозначных ответов.
Ольга подошла к двери, открыла. Замок громко щёлкнул – будто поставил грубую точку в конце изящной строки.
Выспавшиеся в тёмном кинозале монголы зевали, щурясь на предвечернее солнце. Курили, топчась на крыльце Дома офицеров. Товарищ Басан благодарил довольного Сундукова:
– Всё очень хорошо прошло, товарищ полковник! Я обязательно доложу в Улан-Батор об этом чудесном мероприятии!
– А то! – согласился Николай Александрович. – Фирма веников не вяжет, от так от. Всё вам показали, рассказали, ничё не скрыли. Так сказать, гласность, в свете последних решений.
– Да, мы очень благодарны! Увидели, как у вас солдаты живут, как вы культурно время проводите. У нас ещё одна просьба: а нельзя ли посмотреть, так скажем, офицерский быт? Ну, интересно – какая мебель у вас, обстановка. Очень любопытно как пример социалистической жизни.
Полковник поморщился. Тащить эту толпу к кому-то на квартиру? К себе точно нельзя – Ольга скандал устроит, да и самому стрёмно как-то. К холостякам отвести? К Тагирову, например? Точно не вариант: эти молодые – бестолковые в качестве примера социалистической жизни продемонстрируют бардак, поломанные шкафы и батареи пустых бутылок. А то и монголку-проститутку вытащат из кладовки. Дундука аж передёрнуло от таких перспектив.
Но Басан сам выручил озадаченного Сундукова:
– Вот, например, офицерская гостиница. Я слышал – у вас там генеральский номер есть, устроенный с большим вкусом. Можно нам туда?
– Фуух, – не смог скрыть облегчения Николай Александрович, – конечно, можно. Сейчас порешаем.
Легендарный генеральский номер в Чойренской офицерской гостинице был сооружен когда-то при нервном ожидании комиссии во главе с тогдашним министром обороны маршалом Устиновым. Однако что-то не сложилось, великий военачальник до Чойра не добрался, и теперь номер простаивал месяцами, лишь изредка посещаемый улан-баторским начальством.