– Ну что вы, куда же я отсюда? Я же на могилку хожу к Петеньке, чуть ли не каждый день. Тут не очень далеко, через степь, за полтора часа управляюсь. Разговариваю с ним. – Галина вымученно улыбнулась. – Я уже продлила контракт, на два года.
Ольга очень удивилась, услышав про могилу, но переспрашивать не стала. Мало ли что несчастной тётке примерещится. Перевела разговор:
– А что в особом отделе?
– Да ничего интересного. Какие-то начальники, из самой Читы. Важные такие, щёки раздувают. Про одно и то же спрашивают по десять раз. Никто подозрительный не приходил? А какие у вас отношения с Тагировым? А он ничего от вас не просил? В генеральский люкс его пускали?
– То есть, – Ольга Андреевна сжала кулачки, стараясь унять дрожь в пальцах, – в основном про лейтенанта спрашивали?
– Ну конечно, – кивнула Галина, – про кого же ещё? Зря, что ли, на гауптвахту его посадили? В магазине Раиса разъяснила: мол, Тагиров этот на самом деле – китайский шпион. Заминировал люкс, хотел монгольского космонавта взорвать. Как его… Трудное такое имя, не выговорить. А потом испугался за последствия, побежал сдаваться. Напился ещё со страху-то.
– Это же чепуха, Галя! Не может этого быть, чтобы Марата считали китайским шпионом. – Ольга Андреевна занервничала, взяла пуховый платок со спинки стула, накинула. – Холодно что-то в кабинете.
– Разве? – удивилась Галина. – По мне, так жарко у вас. А про лейтенанта я вам так скажу, Ольга Андреевна: бог, он всё видит. От него, ирода этого, Тагирова, все несчастья у Петеньки и начались. Дознавателем он, вишь ли! Сопляк ещё, дознавать.
– Не надо людей убивать и красть, тогда и проблем не будет, – зло сказала Ольга Андреевна.
Галина молча поднялась из-за стола. Пошаркала к двери. Оглянулась, осуждающе покачала головой:
– Зря вы так, Ольга Андреевна. Я-то к вам, как к подруге, можно сказать. С чистым сердцем. А вы обидеть норовите.
Хлопнула дверью, ушла.
Ольга зажала лицо в ладони. Адская боль медленно раскаляла затылок, текла к вискам, сверлила.
Потемнело в глазах, поплыли стены. Нащупала стул, села. Слепо шарила в сумочке, искала таблетки.
Приступы случались, но такого сильного не было давно. Очень давно. Может, с самой Туркмении.
Никак не могла вытащить пробку – ногти соскальзывали, ломаясь. Наконец, открыла, перевернула стеклянную трубочку – таблетки высыпались. Издевательски хихикая, раскатились по столешнице, ловко увёртываясь от дрожащих пальцев. Поймала две, слизала с ладони, запила остатками из чашки Галины.
Марат никогда не предаст её, не скажет следователям правды. И его посадят. Надолго. Если вообще не…
Почему все, кто был ей дорог, кого она любила, уходили так быстро? Не дав собой надышаться, отрывались вместе с кусками сросшейся кожи, с треском, с кровью – и исчезали? Растворялись во мгле, и уже не вспомнить ни лиц, ни запаха?
За что?
В офицерской камере гауптвахты было даже уютно. Вместо обычных, складывающихся к стене нар – два топчана. Марата обеспечили матрасом и подушкой, топили тут нормально. В туалет выводили по первой просьбе. С кормёжкой вообще всё образовалось отлично: трижды в день приносили еду из офицерской столовой. Так и растолстеть недолго: обычно приходилось перехватываться сухомяткой, и дай бог, чтобы раз в сутки.
Тагиров наслаждался отдыхом. Впервые за последние полгода не надо было куда-то нестись, спать урывками по три часа, выполнять многочисленные и очень разные прихоти отцов-командиров… Между допросами отсыпался.
Следователи задавали одни и те же вопросы. Казалось, они сами пребывали в растерянности, что делать с лейтенантом-забулдыгой. Проще всего было дать десять суток ареста от командующего армией и пинком отправить служить в Союз, в какую-нибудь дальнюю глушь, под Борзю… Но дело было на контроле самых высоких начальников, контрразведчики получали трендюлей за готовившийся под самым носом громкий теракт, и просто так с Тагировым расплеваться не получалось.
А вот на самом деле интересно: кто же мог подвесить под генеральской кроватью бомбу? Не Галина же, в самом деле. В люкс попасть кто попало не мог. Про посещение монгольской делегации следователи тоже выспрашивали подробно, но тут всё упиралось в пределы их компетенции. На самом деле, кто им разрешит допрашивать граждан страны, где советские войска в гостях? И не просто граждан – начальников, пусть и местного значения. Надо запросы посылать руководству туземцев, в Улан-Батор. Письма туда-обратно долго ходят. А пронести взрывчатку мог каждый из десятка монгольских посетителей – они же с портфелями не расстаются. Это у них – символ власти. Небось и спят с кожаными пузатыми чудовищами.
Марат уже начал дремать, когда его снова вызвали на допрос.
Кабинет был набит под завязку, Марат даже сначала растерялся от обилия незнакомых лиц. Явно намечалось что-то необычное, в сгустившемся воздухе пахло тревогой.
Сидящий во главе стола подполковник с прокурорскими эмблемами (щит, прикрывающий перекрещенные мечи) кивнул головой:
– Садитесь, лейтенант.
Тагиров присел на краешек свободного стула, украдкой огляделся. Пименов и Мулин будто спрятались в углу, всем видом показывая: не они тут решают, есть повыше начальники. Напротив лейтенанта расположились два незнакомых полковника. Вальяжно так развалились, уверенно. По скрытым для непосвящённого деталям – генеральского сукна кителям, шитым золотой нитью, а не металлическим звёздам на погонах, – можно было определить нездешних шишек самого высокого полёта. Один – крупный, костистый, лысоватый. Второй – комичный, миниатюрный, с любопытным, почти детским лицом. Погоны он себе явно ножницами подрезал, чтобы не свешивались с плеч – такого маленького размера фабрики не производят. Видимо, те самые легендарные «москвичи», о которых Тагиров слышал в комендатуре.
Полковники разглядывали лейтенанта в упор. С брезгливым интересом, как энтомолог – особенного таракана перед тем, как проткнуть булавкой и засушить для коллекции.
Тагиров отвёл взгляд, увидел Морозова и Сундукова. Радостно кивнул – всё-таки свои. Однако «свои» никак не отреагировали. Сундуков даже нарочито отвернулся. Блин, намечалось что-то очень нехорошее. Марат сглотнул комок, постарался успокоиться. Подумал: «Будь что будет. Не расстреляют же, в конце концов. Не за что вроде».
– Ну что же, начнём? – подполковник-прокурор будто спрашивал разрешения. А может, и вправду спрашивал – у столичных варягов.
Подполковник взял со стола исписанный листок, глянул. Заговорил:
– Итак, сегодня в двенадцать часов дня меня, как руководителя особой следственной группы, пригласил к себе дежурный врач гарнизонного госпиталя. Одна из пациенток заявила, что хочет дать важные показания по делу о готовившемся теракте в генеральском люксе. По состоянию здоровья свидетельница не могла самостоятельно явиться в прокуратуру.
– Скотина. Девочку мою довёл, – вдруг сказал Сундуков. И всхлипнул. Тагирову стало страшно: плачущий Дундук был совершенно невозможным, нереальным явлением.
Прокурор никак не отреагировал на это. Продолжил тем же равнодушным голосом:
– Свидетельница, Сундукова Ольга Андреевна, показала, что именно она была инициатором встречи с лейтенантом Тагировым, для чего предварительно похитила ключи от генеральского номера…
Марату будто врезали по лбу кувалдой. Он сидел, ошарашенный, а в голове крутилась одна мысль: «Господи, ну зачем? Зачем она рассказала?» И с ужасом понимал зачем. Маленькая, испугалась за него и бросилась спасать – ценой репутации, чести… Храбрый воробушек, затыкающий телом пушечное жерло.
Ухмылялись москвичи. Сопел простуженный Морозов. Дундук сморкался в несвежий платок, моргал красными глазами. Подполковник продолжал вещать скучным голосом, без интонаций. Марат воспринимал его слова как серый бессмысленный поток и лишь вздрогнул при словах «имела место постоянная внебрачная связь». Господи, какие деревянные, казённые слова…
Прокурор наконец закончил пытку и добрался до финальной части:
– Итак, можно сделать однозначный вывод: вины никакой за лейтенантом Тагировым не имеется. Теракт предотвращён по случайной причине. Расследование относительно его истинных организаторов будет продолжено компетентными органами, что не может являться предметом нашего обсуждения. Уголовное дело против Тагирова возбуждаться не будет в связи с отсутствием состава преступления. Что касается дисциплинарной и, так сказать… кхм… моральной стороны данного дела – эти моменты находятся в компетенции командования и политических органов армейской ремонтной базы. У меня всё. Лейтенант, у вас есть вопросы?
– Да, – Марат умоляюще посмотрел на прокурора: – Что с Ольгой Андреевной? Почему она в госпитале?
– Щенок, подонок, он ещё спрашивает! – Сундуков рванулся, на его плечах повис Морозов. Подскочил Пименов, ещё кто-то… Тагиров сидел, не шелохнувшись, закрыв глаза. Ему очень хотелось, чтобы сейчас Дундук добрался до него, разбил морду – Марат даже не стал бы уклоняться. Только бы ответили – что с Ольгой?
Николая Александровича всем миром усадили на место, кто-то протянул стакан воды. Сундуков, стуча зубами по стеклу, давился, захлёбываясь. Струйки сбегали по тройному подбородку, расплывались пятнами по кителю.
Сундуков поставил опустошенный стакан на стол. Стряхнул руку Пименова с плеча, повернулся всем грузным телом к Тагирову. Прохрипел:
– Она… Ольгу отправили сегодня в Союз. Не пытайся её искать. И не потому, что я убью тебя, – для тебя, скота, нет ничего святого, это я уже понял. Ты не ценишь ни свою паршивую никчемную жизнь, ни честь, которой у тебя нет. Но если у тебя есть хоть капля сострадания к обманутой тобой женщине – не добивай её. Пока идёт лечение. А потом я увезу её так далеко, что смогу защитить от твоих гнусных приставаний.
Сундуков подошёл к Марату. Навис огромной глыбой. Сзади маячили обеспокоенные Пименов и Морозов. Тагиров сжал кулаки, поднялся. Принял сверлящий, ненавидящий взгляд маленьких глаз. Хотел сказать громко и чёт