ко, но голос подвёл, сорвался на фальцет:
– Я… Я люблю Ольгу Андреевну. Простите меня, если сможете, товарищ полковник.
Николай Александрович скривился. Прошипел:
– Чтоб ты сдох, сопляк. Ненавижу.
Толкнул плечом (Тагиров не удержался, упал на стул), вышел, грохнув дверью.
Столичные полковники всё происходящее наблюдали, откинувшись на стульях – будто в театральном партере. Тот, что повыше, толкнул второго локтем:
– Видал? Страсти, как на Таганке у Юры Любимова. А ты ехать сюда не хотел.
Тагиров ненавидяще глянул на варягов. Узкоплечий, хихикнув, заметил:
– Ты глазёнками-то не сверкай, донжуан. Легко отделался, считай.
Тагиров, ни к кому конкретно не обращаясь, спросил:
– Я так понял, что свободен. Разрешите идти?
И вышел, не дожидаясь ответа.
Глава десятая. Охота
Марат вошёл в прихожую, принялся сдирать сапоги. Из гостиной выглянул лохматый сосед – зенитчик:
– О, откинулся! Совсем отпустили или как?
– Сбежал, – Тагиров попытался скорчить зверскую рожу, – перегрыз решётку и придушил парочку конвоиров и коменданта. Ты лучше спрячься, а то я всех свидетелей – того…
Лохматый засмеялся:
– Шутишь – это хорошо. Значит, насовсем. А полстакана «чамбура» спасут нечаянных свидетелей от кровавой расправы?
– Наливай, а там посмотрим.
– Да не вопрос. Давай, проходи.
– Иди, я сейчас. Позвонить надо кое-куда.
Тагиров дождался, когда закроется дверь в гостиную, и набрал номер. Соединили сразу.
– Капитан Доржи у аппарата.
– Привет, это Тагиров.
Монгол помолчал. Осторожно спросил:
– У тебя всё нормально? Ты откуда звонишь?
– Да всё путём. Разобрались, выпустили. Слушай, я что хотел сказать… Когда ваша делегация по генеральскому люксу ходила… Помнишь, мы с тобой покурили в коридоре у картины с Брежневым, а потом пошли всех на выход звать?
– Ну и что?
– А то, – сказал Марат, – что в спальне торчали Басан со своим водителем. И водитель на карачках ползал возле кровати. Под которой я потом бомбу нашёл.
– Ну дела-а-а, – протянул Доржи. – Слушай, ты сейчас мне очень помог. Даже не представляешь как. Тут у меня торчит комиссия из Улан-Батора, расследующая это самое покушение на Гуррагча. Весь мозг уже выели: «Где зацепки, где идеи…» А твоя информация многое проясняет. Спасибо тебе, серьёзно. Я твой должник. Только очень прошу тебя – никому об этом. Ни слова.
– Почему? – удивленно спросил Марат. – Я хотел завтра нашему особисту рассказать.
– Не надо! – с нажимом сказал Доржи. – Есть основания полагать, что среди офицеров советского гарнизона есть… Ладно. Это не по телефону. Спасибо и удачи!
Гудки. Тагиров подивился тому, как резко Доржи оборвал разговор. Повесил шинель, прошёл в гостиную. Слоями плавал табачный дым, бормотал телевизор на тумбочке. Вместе с соседями по коммуналке было человек шесть. Ребята поднимались из-за стола, пожимали руки, хлопали по плечу. Странное дело – Марат никого близко не знал из гостей, но их радость была вполне искренней. И от этого чувства солидарности, настоящего офицерского братства становилось легче на душе.
– Разобрались, слава богу. С самого начала было ясно, что ты ни при чём, – сказал кареглазый брюнет в тельняшке. Кажется, из автомобильного рембата. Точно, оттуда. И звали его Артуром. – Давай, братишка, присаживайся. Или постоишь?
– Чего это я должен стоять? – удивился Марат.
– Ну дык насиделся небось, ха-ха-ха! – расхохотался Артур.
Марат улыбнулся. Уселся на продавленном диване – пружины застонали очень знакомо. Чёрт, сейчас лучше не вспоминать… Принял стакан из рук лохматого, спросил:
– По какому поводу сабантуй?
– Да вот, – Артур махнул на экран, – вывод из Афгана отмечаем. Пьём за ребят. Я там с четвёртого по шестой год пылил, в рембате 108-й мотострелковой дивизии, в Баграме. А Станислав – в Кабуле, в полку связи.
Тагиров пригляделся. Старенький телевизор показывал чёрно-белую картинку: бронетранспортёры идут через зарешеченный, как окно тюремной камеры, мост. На броне – ребята с усталыми, обветренными лицами.
– Ну, третий тост, – проговорил Артур.
Молча выпили, захрустели нехитрой закуской – нарезанным луком, заскребли вилками по вскрытым консервным банкам.
– А нас по указу Горбачёва ещё в восемьдесят шестом году вывели, – сообщил лохматый, – тогда все зенитно-ракетные полки из Афганистана убрали. Я всего четыре месяца зацепил.
Ребята продолжали говорить, сыпали названиями афганских гарнизонов и номерами войсковых частей, вспоминали общих знакомых, смеялись над каким-то Савой из кабульского госпиталя. Марат допил самогон, не дожидаясь тоста, молча протянул стакан лохматому – тот кивнул, налил ещё половину.
«Они никогда не вспоминают войну, как её описывают в кино, – подумал Марат. – Никаких боёв, подвигов и горящих колонн, попавших в засаду. Как на рынке у «духов» водку покупали, как за девчонками с узла связи ухлёстывали… Как жили. Потому, наверное, что война для нас – это просто работа. И жизнь».
Тагиров откинулся на спинку дивана, закурил. Кассетный магнитофон крутил приличествующие случаю песни знаменитой в Афганистане группы «Каскад»:
Глупый, неразумный шурави,
Ты минуты радости лови…
Не получалось ловить минуты радости. Где Ольга, как её искать? Что вообще теперь будет? Как служить с Сундуковым, смотреть в глаза ребятам?
Впрочем, сижу ведь сейчас с ребятами. И никто и словом не коснулся неприятной темы, хотя ясно – все всё знают. Гарнизон маленький, новости распространяются мгновенно. Марат вздрогнул – в разговоре упомянули Дундука. Прислушался. Лохматый рассказывал:
– Пришёл на батальонное совещание, попрощался. Удивительное дело, даже извинился. Говорит, мол, «если кого обидел – простите, служба у меня такая, партийно-политическая. Нужна бдительность, от так от». Всех обошёл, руки пожал. Сказал, с концами, из отпуска уже не вернётся в Монголию.
– И куда он? – поинтересовался Артур.
– Не говорил. Но в штабе трепались: мол, выбил себе перевод на Кубу.
– Здорово! – восхитился Артур. – Океан, пляжи, мулатки. Курорт.
– Да ни фига, – подал кто-то голос, – жарища, духота, полгода – дожди. И с выпивкой напряги.
– А нашим туда попасть ох как трудно. Из вояк – только мотострелки, береговая артиллерия и военные советники. Из гражданских – строители, инженеры. Ну, ещё лётчики Аэрофлота прилетают на денёк. А, и торговые моряки, конечно.
– Эх, морякам хорошо-о-о, – протянул, жмурясь, Артур, – деньги лопатой гребут, командировочные в настоящей валюте, товар любой везут в Союз, даже автомашины! У меня дядька, майор запаса, как на пенсию ушёл – в Черноморское пароходство устроился. Хорошо!
– А что, – сказал лохматый зенитчик, – нам надо всем кагалом из армии свалить – и в торговый флот. Я вот хорошим электромехаником могу. И по навигационным приборам, и любой радиолокатор – пожалуйста.
– А я любой дизель – как свои пять пальцев, – обрадовался Артур.
Ребятам понравилась игра, все загалдели наперебой:
– Не, я только в коки! Там жратва – мама не горюй.
– А Стаське палубу драить и то не доверят…
– Комсомол, тебя кем пристроим?
– А Тагирову лучше всех, он первым помощником капитана пойдёт, на эту должность армейских берут с превеликим удовольствием, – авторитетно заметил Артур, – там зыко: вахту стоять не надо. Прочёл разок в день политинформацию – и дрыхнуть в персональной каюте. Вот соберём экипаж – и рванём на Кубу!
Ребята засмеялись. Марат молча встал, пошел к себе. Уже закрывая дверь, услышал за спиной:
– Любовь у него туда с Дундуком уехала, понял? Чужая жена. Теперь никогда не увидятся.
– Да уж, половина глобуса – это тебе не на «вертолётку» к подружке сбегать…
Тагиров, не раздеваясь, ничком упал на койку. Уткнулся в подушку. Вспомнил почему-то завёрнутого в наволочку мёртвого младенца, цифру «два», буквы «с», «л» и «в»… Вздрогнул, сбросил подушку на пол и положил голову на руки.
Начальник базы кивнул Морозову:
– Садись, подполковник. Разговор есть.
– Весь внимание, товарищ полковник.
– Не пора вам батальон переименовать, а?
Морозов удивился, поскрёб подбородок. Осторожно спросил:
– В каком смысле?
– В прямом. Не ремонтно-восстановительный батальон ракетно-артиллерийского вооружения, а Краснознамённый бордель. Или гвардейская психбольница. За полгода чрезвычайных происшествий – вагон, на хорошую дивизию хватит. Причём на любой вкус! Тут тебе и самоубийство, плавно перетекающее в убийство, и хищение оружия, и два бойца угоревших, и героические подвиги комсомольца вашего… Поезда спасает, диверсантов голыми руками ловит, мины находит, жён у начальников уводит… Страшные люди у тебя в батальоне. Как ты таких выращиваешь, а?
Морозов промолчал. Что тут ответишь?
Начальник махнул рукой:
– Ладно, теперь о серьёзном. Тут эти, столичные полковники, жаловались на скуку. Надо бы им отдых организовать, экзотический.
Роман Сергеевич поморщился:
– А почему вдруг мы – крайние? Вон пусть командир дивизии организует. И ещё правильнее – гарнизонный особист с прокурором. Какие у них там развлечения в моде? Пытки в расстрельных подвалах?
– Но-но. – Начальник базы испуганно перешел на шепот, оглянувшись на закрытую дверь. – Ты соображай, что несёшь.
– Виноват, был не прав, – вздохнул Морозов, – вырвалось. Так, кажется, пьяный говорил милиционеру, когда на ботинки ему наблевал? И всё-таки – почему? Что они вообще от нас хотят? Я, кстати, так и не понял, по какому ведомству эти полковники. Вроде и не контрразведка, и не прокурорские.
– Бери выше, – начальник продолжал шептать, озираясь, – они даже не из Министерства обороны. Из комитета.
– Того самого? – Морозов тоже перешел на шепот.
– Нет, хуже, – начбазы замахал руками, – то есть лучше. Тьфу ты, с тобой точно в блудняк попадёшь. Из Центрального Комитета партии. Какой-то или стратегический отдел, или геополитический.