Товарищ Басан шипел, ругаясь на водителя. С выездом задержались. Пока шофёр нашёл запасную канистру, пока погрузили в «уазик» всё нужное… Вот время и прошло.
Водитель успокаивал начальника: мол, успеем к назначенному времени. Русские идут колонной, там грузовик и старый БТР, еле ползут. И едут через Сайн-Шанд. А мы напрямую срежем, через степь…
Наконец, уселись. Завелись, поехали. Басан искоса посмотрел на умиротворённого Тэрбиша. Ни одна жилка не дёрнется на невыразительном лице. Будто и не волнуется, гад. Имя-то какое у него! В переводе означает «не тот». Вот именно, что не тот. Для посторонних – послушный и исполнительный личный водитель товарища Басана. А самом деле – опаснее степной гадюки в сапоге. Посмотрит ласково своими узкими глазёнками и прибьёт одним ударом – пикнуть не успеешь. Чёрт его знает, чего ему настоящие начальники приказывают…
На выезде из Сумбэра товарищ Басан разглядел стоящий у обочины старенький «ГАЗ-69». Треугольный язык капота откинут к лобовому стеклу, из-под него свешивается до земли что-то огромное, серое. Рядом топчется фигурка в милицейской шинели. Басан присмотрелся и узнал начальника чойренской милиции. Фигурка повернулась к дороге, замахала руками, останавливая.
– Чего там у него стряслось? – удивился товарищ Басан. Приказал водителю: – Тормози. Не видишь – помочь надо.
Тэрбиш зыркнул своими щёлками-амбразурами. Но возражать не стал, аккуратно подъехал к газику, нажал на тормоз.
Басан вылез из машины, подошёл к капитану:
– Что тут у вас, товарищ Доржи?
– Да вот, – капитан расстроенно махнул рукой, – машина старая, не чета вашей, товарищ Басан. Заглохли, а сержант бестолковый, не понимает ничего в технике. Пусть ваш Тэрбиш поможет.
Гигантская серая куча выбралась из-под капота и превратилась в сержанта милиции Тумура. Басан аж крякнул, в очередной раз поразившись: создаст же природа такую громадину! Тумур весил больше полутора центнеров, был выше ростом на две головы самого высокого жителя Сумбэра и являлся достопримечательностью и предметом гордости всего Чойренского аймака. Особого ума и красноречия боги ему не дали, зато на пятьсот километров вокруг не было ему равного в национальной борьбе «бех». Да что там – округа! Вот поедет в июле на национальный чемпионат в Улан-Батор и точно выиграет. Жаль, на Олимпийских играх нет такого вида спорта, как монгольская борьба. Иначе быть Тумуру абсолютным чемпионом всей планеты.
Басан расплылся в улыбке, шагнул навстречу человеку-горе, протянул руку:
– Здравствуй, Тумур! Как твои дела, наш уважаемый победитель?
Сначала лицо широкое, как блюдо с сырым тестом, приготовленным для раскатки под лапшу, никак не изменилось. Маленькие свинцовые шарики-глаза перекатились, остановились и зафиксировали присутствие товарища Басана. Наконец, где-то в нижней половине необъятной физиономии возникла узкая щель маленького рта и выдавила:
– Дравстуте.
Огромной лапой Тумур предельно аккуратно взял руку Басана и осторожно встряхнул.
Басан выдернул смятую ладонь, потряс, подул на пальцы. Рассмеялся:
– Здоров же ты, друг!
И, обернувшись к своему шофёру, прикрикнул:
– Давай, шевелись! Помоги товарищам.
Тэрбиш хмуро окинул долгим взглядом необъятную фигуру Тумура. Подошел к газику, нагнулся над двигателем, начал щупать руками проводки и трубочки.
Товарищ Басан повернулся к товарищу Доржи и только открыл рот, чтобы продолжить разговор, как произошло что-то невообразимое. Тумур с какой-то непостижимой для его габаритов грацией бесшумно переместился, встал за спиной копающегося в автомобильном нутре шофёра. Протянул огромную руку, схватил капот и обрушил на голову Тэрбиша. Потом навалился всей тушей сверху, лёг на зелёную поцарапанную крышку, вминая визжащего и сучащего ногами водителя в железо.
Товарищ Басан так и стоял с отваленной челюстью. И зря, потому что именно в эту челюсть прилетел крепкий кулачок товарища Доржи, в голове у партийного функционера вспыхнули и заплясали весёлые огоньки, а ноги сами собой подкосились.
Потом он пришёл в себя, чувствуя, как Доржи лупит его по щекам. Руки за спиной были сцеплены жёсткими холодными наручниками. Капитан, увидев, что Басан очнулся, закряхтел, приподнял тело и прислонил к машине. Басан с трудом смог разлепить губы и промычать:
– Что-о-о… Что это значит? Ты чего себе позволяешь?
Покачнулся и начал падать – голова всё ещё сильно кружилась. Капитан поймал его, ловко двинул под рёбра и гаркнул:
– Ровно стой, мешок с навозом! Падать будешь, когда мы тебя расстреляем за шпионаж.
Тумур тем временем поднял капот газика. Легко, как застрявшее мясо из зубов, выковырял измятого Тэрбиша. Положил бездвижное тело на землю, прижал коленом, начал возиться с наручниками. Доржи, не оборачиваясь, спросил:
– Ну чего, он там хоть живой?
Борец замер. Пожал плечами – будто громадные пустынные барханы перекатились. Прогудел:
– Н-не знаю…
– Ладно, в отделении разберёмся. Грузи его в уазик.
Тумур наконец-то закончил с наручниками. Поднялся, взял тело Тэрбиша под мышку, понёс к машине. Второй рукой распахнул заднюю дверцу, начал пристраивать на сиденье туловище с болтающейся головой в бурых потёках.
А потом всё внезапно закрутилось. Тэрбиш очнулся, боднул бритой головой и вцепился зубами в щёку гиганта, оторвал приличный лоскут кожи. Тумур завыл, отшатнулся от машины, прижимая к лицу огромные ладони. Водитель скатился с сиденья. Движения его были невероятно быстрыми, нечеловеческими – будто змея скользила, утекая стремительным ручейком.
Доржи уже стоял в трёх шагах, наводя выхваченный пистолет, – Тэрбиш, несмотря на скованные за спиной руки, ловко перетёк под машину. Пуля ударила в пустоту, подняв фонтанчик мелких камешков. Доржи упал на колени, высматривая врага под уазиком, – тот уже выкатился с обратной стороны, причём без наручников. Снова выстрел, и снова – мимо.
Басан глядел на это действие завороженно, будто во сне, только жмурясь от выстрелов.
– Ба-бах! Ба-бах!
Тэрбиш не останавливался ни на миг: крутился, приседал, падал и вскакивал, и всё это одновременно, не издавая звуков. Тумур продолжал выть, пряча огромное лицо в ладонях – то ли от боли, то ли от ужаса. Доржи, пыхтя от напряжения, ловил на мушку размытый силуэт.
– Ба-бах!
Тэрбиш вновь присел, распахнул заднюю дверцу, ввинтился внутрь уазика. Обратно выскочил уже с автоматом – одним из тех, что они с Басаном спрятали в багажнике. Автоматный ремень неожиданно зацепился за внутреннюю ручку дверцы – это задержало Тэрбиша на мгновение и всё решило.
– Ба-бах!
Пуля попала в лицо, выломала кусок затылка, выплеснула наружу розовый фонтан и унеслась в степь.
Звякнул железом выпущенный мёртвой рукой автомат. Глухо упало тело.
Доржи присел на корточки, утирая вспотевший лоб. Сказал:
– Вот ведь скотина, а? Возьмешь такого живым, пожалуй. Эй, Тумур, хватит выть!
Гигант отлепил от лица окровавленные руки. Посмотрел на ладони, закатил свинцовые глазки и начал валиться набок. Грохнулся с таким звуком, будто рухнуло столетнее дерево. Затих.
– Так-то лучше, а то голова уже гудит от воя, – удовлетворённо сказал Доржи. Вздохнул: – Эх, Тумур, не падал бы ты в обморок от вида крови – цены бы тебе не было.
Когда колонна добралась до урочища Оол, солнце уже начало сползать вниз, к западу. За три часа дороги через пустыню не встретили ни машины, ни человека – места здесь были самые первобытные. Водители установили палатку, запалили костёр из привезённых с собой дров, принялись стряпать. Пока ждали горячего, Морозов вытащил первую бутылку монгольской фабричной водки (начальник гарнизонного военторга подсуетился, помог с угощением столичных «шишек»). Выпили, разговорились.
Полковники оказались вполне компанейскими ребятами. Сразу потребовали перейти на имена и забыть временно о воинских званиях. Лысоватого звали Валерием Павловичем, в этой паре он был явно ведущим и слегка подтрунивал над маленьким тёмно-русым Денисом Владимировичем.
Разговор сам собой перешёл на последние события в Союзе – «табачные» бунты в Забайкалье, где отечественное и болгарское курево исчезло с прилавков, а суровые местные мужики вынуждены были давиться северокорейскими суррогатными сигаретами, называемыми в народе «носками Ким Ир Сена». Бурно обсуждали последние статьи в «Огоньке», обстановку на Кавказе и в Прибалтике. Москвичи высказывались на удивление смело, критикуя самую высокую власть. Может, и вправду были такими современными и демократичными. Но Марату почему-то казалось, что они специально провоцируют на откровенность, прощупывают собеседников.
Принесенные Шухратом шашлыки в палатке встретили восторженным рёвом, открыли очередную бутылочку «под горячее». Атмосфера за самодельным столом (доски, положенные на ящики и застелённые плащ-палаткой) стала совсем уже дружеской и благожелательной. Только мрачный Воробей то и дело выскакивал из палатки, высматривая какую-то монгольскую машину: в урочище была назначена точка рандеву, приближалась ночь, а туземцев всё не было.
Наконец, Роман Сергеевич не выдержал, прикрикнул на Лёху:
– Хватит туда-сюда сновать, словно болт сам знаешь где. Голова от тебя уже кругом.
– Так это, темно совсем. Вдруг они нас не найдут? – проговорил расстроенный Воробей.
– Ну и что? Да хоть вообще не приедут – и чего случится? – поинтересовался Морозов.
Воробей поёжился, как будто замёрз. Хотя в палатке было даже жарко от раскалённой буржуйки. Пробурчал:
– Ну, они же местные. С ними не заблудимся в пустыне, да и на джейранов быстрее выведут, наверное.
– Ну а ты кто, хрен с бугра? – пророкотал раскрасневшийся Морозов. – Или всё-таки советский офицер? Карта у тебя есть, не потеряешься. Если монголы до рассвета не появятся – их проблемы. Одни охотиться поедем. Ты же опытный вроде. Чай, не в первый раз егерем. Или чего боишься?
– Ничего я не боюсь, – пробормотал Воробей, – сам всё сделаю. Деваться мне некуда.