– А то! – довольно хмыкнул Валерий Павлович. – Я же не пальцем деланный.
Морозов остановился. Окинул москвича ненавидящим взглядом медленно, сверху вниз. Сказал:
– Нет, не пальцем. Человеческими пальцами такого урода вряд ли состряпаешь. Ты, полковник, этого старого вожака жрать не будешь – мясо у него жёсткое и вонючее.
Столичный пропустил оскорбление мимо ушей, хмыкнул:
– Ну, мне тогда шкуру сними и голову с рогами. На память.
Морозов вытащил из чехла охотничий нож, протянул рукояткой вперёд:
– На. Сам давай. Я не буду.
Полковник взял нож. Ловко покрутил, сверкая лезвием. Холодно улыбнулся:
– Думаешь, не смогу? Да легко.
Насвистывая, пошёл к вытянутому телу.
Марат шёл с отобранным у карлика автоматом. Подходил к джейранам, заглядывал в распахнутые ужасом глаза – и добивал подранков выстрелом в голову. Одного. Второго. Третьего…
Нежных самочек с распёртыми нерождёнными детьми боками.
Молодых драчунов с коричневыми полосками на мордах – будто дорожками кровавых слёз.
Шёл и добивал.
Ещё.
И ещё.
Очень хотелось плакать, но было нечем.
Начальник отделения Второго управления Генерального штаба НОАК товарищ Ши Пин ничем не выказывал волнения, хотя дикая дрожь так и норовила прорваться, подвести трясущимися пальцами или дёргающимся веком.
Изящная операция подходила к концу. Силки расставлены, и глупый зверёк идёт в петлю, не в силах свернуть с приготовленной для него гибельной тропы.
Хотя нет, какие силки? Ловчая яма с кольями на дне. Громадный пещерный медведь свалится в неё, и останется лишь добить камнями. Была такая картинка в учебнике по истории в средней школе. Гигантский разъярённый зверь царапает кривыми, как турецкие ятаганы, когтями стенки ямы, а земля осыпается, не даёт зацепиться, выбраться наружу. Ощерил в оглушающем рёве пасть, выпятив жёлтые клыки. А лохматые первобытные люди в завшивленных шкурах кривляются наверху, пританцовывая от нетерпения. Ещё пара булыжников в огромную, как котёл, голову – и чудовище свалится и затихнет. Останется спуститься вниз, освежевать тушу, порубить мясо на куски тупыми кремниевыми топорами…
Наука история очень нравилась юному Ши Пину. Гораздо больше нравилась, чем зубрёжка наизусть цитатника Мао. Но мальчику уже тогда хватало ума никому об этом не рассказывать.
Начальник отделения в очередной раз обошёл позицию. Место для засады было выбрано идеально: дорога проходила между двумя холмами, поднималась к седловине. Бронетранспортёру никуда не деться. Пока внимание русских будет отвлечено – сзади помогут Басан и Тэрбиш. От первого, конечно, толку мало. Трус и подготовки никакой. Зато Тэрбиш стоит многих. И плюс русский агент внутри бронетранспортёра.
Но даже если все трое будут нейтрализованы, главная сила здесь. Тридцать лучших бойцов полка специального назначения «Волшебный меч Востока». Пулемёты, автоматы, снайперские винтовки, гранатомёты… Только они не нужны. Брать русских надо живыми.
Потому что советский бронетранспортёр на китайской территории, в десяти километрах от границы, а внутри восемь советских военнослужащих с оружием – это ли не наглая провокация? Грубейшее нарушение китайского суверенитета! И всё будет чётко зафиксировано: наготове съемочная бригада пекинского телеканала, два корреспондента «Жэньминь Жибао», фотограф из Сингапура.
Но главное не в этом! Два полковника из Москвы, из секретного отдела Центрального Комитета КПСС – вот истинные драгоценности! С такими козырями на руках Китай сможет требовать от Советов чего угодно – вывода войск из Монголии, передачи спорных островов на Амуре, сокращения контингентов в Забайкалье и на Дальнем Востоке…
Соблюдая строжайший режим радиомолчания, передовой наблюдатель замахал сигнальными флажками – «едут». Ши Пин и сам уже услышал натужный рёв двух стареньких автомобильных двигателей, втиснутых в бронированную коробку БТР-60.
Нервно зевнул, повесил на плечо «калашников», подхватил мегафон и начал спускаться к дороге, торопливо вспоминая нужные русские слова.
В бэтээр загрузили четыре туши джейранов. Разделывать и готовить решили по возвращении в лагерь в урочище Оол.
Хотя сейчас офицерам было не до свежатины – неподходящее настроение. Только москвичам всё было по барабану, они нарочито не замечали мрачности рембазовцев. Возбуждённо смеялись, вспоминали подробности расстрела маленького племени газелей. Разливали водку, раздавали стаканы, заставляли чокаться.
Морозов хмуро отказался. Тагиров выпил и не почувствовал вкуса. Серёжа Викулов глотнул, закашлялся. Попросил у Марата сигарету.
Воробей огляделся, сверился с картой. Махнул рукой:
– Фарухов, давай туда. Вот, дорога уходит в распадок.
Роман Сергеевич мрачно заметил:
– Слышь, Сусанин, ты куда нас тащишь? Смотри, не заблудись, тут до китайской территории рукой подать.
Лёха искусственно рассмеялся. Бодро ответил:
– Не волнуйтесь, товарищ подполковник. Всё будет путём. Немного осталось.
Бэтээр ехал по старой колее, покачиваясь. Полковники открыли уже третью бутылку, Денис Владимирович опять быстро захмелел. Плёл какую-то ерунду, хихикал. Быкадорову обещал перевод в Москву, Викулову – отдельную квартиру к приезду молодой жены. Потом пристал к Морозову:
– А ты чего хочешь, Сергеич? Давай, мы тебе службу в НИИ организуем? Лафа!
– Я одного хочу, товарищи полковники. Побыстрее до гарнизона довезти, сдать с рук на руки и не видеть вас больше никогда в жизни.
– Ну чего ты, Рома, такой мрачный? – ухмыльнулся Валерий Павлович. – Или обидел кто?
Морозов вскочил, навис над лысоватым:
– Да чтобы вы сдохли оба, скоты! Я же вижу – вам что газели, что живые люди – один хрен. Пристрелите, растопчите и не заметите.
Маленький полковник дёрнулся было что-то сказать и получил персональную порцию:
– А ты, недомерок, вообще заткнись. Клоун ты, а не полковник.
Валерий Павлович прищурился, сказал совершенно трезвым голосом:
– Придётся тебе пожалеть о своих словах, Морозов. Дай только до Москвы добраться. Проклянешь тот день, когда на свет родился. Будешь на берегу моря Лаптевых моржам радоваться.
– Да что ты мне сделаешь, а? – неожиданно широко улыбнулся Роман Сергеевич, оскалив крепкие жёлтые зубы. – Офицером и человеком я в любом случае останусь. Нет у вас методов против Ромы Морозова.
Марату стало тошно от этих столичных харь – он пролез вперёд, сел рядом с водителем. Бездумно глядел вперёд. Дорога ложилась под брюхо бэтээра, приближаясь к седловине между двумя холмами.
Шухрат поглядел на Марата. Сказал:
– Тебе вам надо щека вытирать. В крови весь. Ранился?
– Что? А, это не моя кровь. Это я когда джейранов…
– Щас чистый тряпка дам, – решил Фарухов. Не отпуская левой рукой руля, нагнулся и начал правой шарить в вещмешке. Достал сложенный кусок белой ткани, протянул: – Возьми, пожалста.
Марат вытер щёку, поглядел на испачканную бурым тряпку.
Он держал в руках солдатскую наволочку. С самодельным клеймом: цифра «два» и буквы «с», «л», «в».
В такую же была завернута мёртвая девочка, найденная у помойки в гарнизоне.
Повернулся к водителю и, стараясь говорить медленно и чётко, спросил:
– Шухрат, откуда это у тебя?
– Эта? Наволочка мой рота, я ж каптёр. С собой брал – вдруг надо?
– А эта надпись откуда?
– Сам писал, – гордо сказал Фарухов, – цифер «икки». Эта. «Два». Наша рота номер «два».
– А буквы? – спросил Марат, – что буквы обозначают?
Шухрат хихикнул. Объяснил:
– Это мой имя по-русски. «Шухрат» по-русски значит «слава».
Тагиров выдохнул. Снова спросил:
– Слушай меня очень внимательно, Слава – Шухрат. Ты такую же наволочку давал кому-нибудь? Из офицеров или прапорщиков?
Фарухов замолчал. Смотрел на дорогу, нахмурившись.
Тагиров положил водителю руку на плечо. Сдавил. Нагнулся близко к лицу Шухрата:
– Послушай меня, это очень важно. В такую же наволочку был завернут труп. Труп ребёнка. Кому ты давал наволочки?
Фарухов испуганно посмотрел на Марата, забормотал:
– Какая труп, я не знаю. Старшему лейтенанту из штаба давал, он всё время берёт. Сигареты берёт, наволочку берёт, солдатский сгущёнка берёт. А как не давать? Дембель пойду – он документы пишет. Нельзя не давать.
Тагиров произнёс медленно, останавливаясь на каждом слове:
– Как. Его. Фамилия.
– Тебе вы сам знаешь, да. Воробей. Вон, сзади в бэтээре сидит.
Тагиров поднялся. Шатаясь, пошёл по качающемуся полу. Мимо сидящего с закрытыми глазами Морозова, мимо удивлённо взглянувшего на него Викулова.
Подошёл к болтающему о чём-то с Валерием Павловичем Воробью. К своему другу, старшему лейтенанту Лёхе Воробью, помощнику начальника штаба батальона, бывшему «дэзэ».
Взял за воротник комбинезона, рывком поднял. Посмотрел в глаза. Сунул под нос наволочку, прохрипел:
– Ты вот такую наволочку брал во второй роте? Отвечать, сука! Смотреть в глаза!
– Ты чего, чего, Маратик? – заблеял Воробей. – Какую наволочку, эту? Ну брал, ну и что?
– Веселая у вас рембаза, – заметил Валерий Павлович, – подполковники хамят, лейтенанты за грязное бельё дерутся. Цирк!
– Хлебало завали, полковник, – сказал Тагиров, даже не повернув головы. И опять – Воробью:
– А то, что в такую же была завёрнута новорождённая девочка, выброшенная на мороз. А ты гондоны искал с июня месяца. Ну как, нашёл? Отвечай, сука!
Полковник прошептал: «Теперь гондоны делят, трындец». Нарвался на взгляд Тагирова, осёкся.
Марат двинул коленом в пах. Воробей охнул, начал сгибаться. Тагиров не дал, вновь встряхнул:
– Смотреть в глаза! Твоей Ленке нельзя же в декрет идти, так? Большую зарплату перестанет получать. В чеках. Расскажи-ка нам, Воробей, как ты родное дитя угробил, чтобы в чеках не потерять.
Внимательно слушавший Быкадоров охнул, растерянно поглядел на Воробья. Морозов открыл глаза, начал подниматься.