А я вечером, третьего мая купил сотню батонов, мне даже тридцать сделали французских булок, заказал за пять часов до выдачи, пекарь умел их делать, хорошего качества, сразу с хлебопекарни. И десять ржаных буханок. Всё, хранилище полное. Добрался до окраин, как раз темнеть начало, и вылетел в сторону местоположения дивизии. Где она, я знал примерно. Ничего, поищем. А пока летел, размышлял. Знаете, а я ведь не предупредил родных Райнова, что он жив. Нет, рапорт составил, что контуженного красноармейца Райнова, впавшего в кому, пять дней без сознания, оставил на белорусском хуторе, в глубине леса, хозяева присмотреть обещали, но что с ним, мне неизвестно. А что военное ведомство сообщило его родным? Пропал без вести? Скорее всего. Нет, надо написать им своё письмо. Доберусь до дивизии, так и сделаю. Чёрт, пока в Москве был, там бы написал и отправил, да почему-то мысль на это свернула, когда я удалился от Москвы уже километров на сто пятьдесят.
Знаете, искать свою дивизию в темноте, зная только примерные координаты, а мне сообщили лишь название деревни где стоит её искать, я всю карту облазил с лупой, пока не нашёл это крохотное название. На берегу реки кстати. Дивизия похоже держит оборону, встав на берегу реки. Водное препятствие является линией фронта на этом участке. Я сначала речку нашёл, изгибы реки, и потом деревню поначалу не опознал, пролетел мимо, но потом вернулся и отлетев, совершил посадку на лугу. Причём я сперва сделал заход, чуть брюхом травы не коснувшись, но этого хватило мне вызвать голема, что осмотрел поле, пока я круги над ним крутил. Не походит, а левее, сканер показал подходящее место, где я и сел. Даже не трясло особо. Едва успел убрать самолёт, и направился к накатанной дороге, там два остова сгоревших грузовиков видно, ночным зрением голема рассмотрел, как увидел, что в мою сторону патруль бежит. На шум посадки самолёта видимо. Там командир был, вроде лейтенант, и десяток бойцов. Я не прятался, подсвечивая тропу фонариком выходил к дороге, так что те скорректировали курс бега, и направились ко мне.
– Стой! Патруль охраны тыла, – стараясь вернуть дыхание, немного полный лейтенант, не ошибся со званием, быстро протараторил это.
– Стою и жду, – подтвердил я.
Подойдя, бойцы нас уже окружили, семеро с сержантом по моим следам на поле побежали.
– Кто такой?
– Старший лейтенант Никитин, назначен в Триста Двадцать Четвёртую стрелковую дивизию, командиром минометной роты. Завтра заканчивается срок прибытия, пришлось поторопиться чтобы не опоздать.
– Самолёт слышали? – изучая мои документы, направление, спросил тот.
Свой фонарик я погасил, убрав в хранилище, лейтенант свой использовал, осветив заодно мне лицо и задержавшись на наградах на груди. Кстати, Боевик теперь тоже копия.
– Не только слышал, но прилетел на нём. Не имей сто рублей, а имей сто друзей. Мой приятель, лётчик, на трофейном связном «мессере» привёз. Опаздывал.
– Что за лётчик? Звание? Фамилия? Часть?
– Лейтенант, не гони. Ты думаешь я тебе скажу? Использование техники незаконным было, ему ещё бензин списывать. Узнают, это же трибунал. Так что забудь, улетел самолёт и улетел. А сейчас сообщи в какой стороне штаб моей дивизии, мне ещё оформиться надо.
– Никуда вы не пойдёте. Вы задержаны как подозрительное лицо, – выпятив губу, сообщил старший патруля, убирая мои документы в свою планшетку.
Отреагировал я сразу. Два голема сработали, аккуратно их вырубив. Дальше я собрал трофеи, документы свои вернул, оставил пять обнажённых тел на месте, другие, те что поле изучали, ничего не видели. Большую часть груза големы несли, в хранилище пока три кило накачалось, топлива тоже мало потратил, десять кило всего освободилось, вот и так и побежал по дороге в сторону штаба дивизии. Где он находиться я разобрался. А нет, ошибся. Не в деревне, а в трёх километрах от неё, и в пяти от передовой, тут на опушке и в глубине леса землянки, там он и находился. Хорошо зарылись. Трофеи я сложил в кустарнике, замаскировав дёрном. Так что пройдя проверку у часового, тот разводящего вызвал, а уже он в штабную землянку, к дежурному командиру. Им капитан был, помощник начальника штаба дивизии по разведке. Изучая документы, тот вскочил, когда в землянку спустился полковник. А нет, ошибся, полковой комиссар это был. Морщась, тот держался за щёку.
– Что, зубы, товарищ комиссар? – участливо спросил капитан.
– Зубы, – подтвердил тот, и изучая меня спросил у капитана. – Это кто?
– К Афанасьеву в полк, командиром миномётной роты. Старший лейтенант Никитин. Герой Советского Союза.
– Не тот Никитин, что генерала в сорок первом взял?
– Тот, товарищ комиссар, – подтвердил я.
– Ясно. Есть что доложить?
– Есть. Когда к штабу дивизии шёл, был остановлен странными людьми. Одеты в советскую форму, вооружены, утверждали, что они патруль. Вели себя нагло, требовательно и развязно. Хотели меня задержать. Раздал им люлей, собрал трофеи и вот до штаба дивизии дошёл.
– Раздал люлей, – покачал комиссар головой. – Подожди, а что за трофеи?
– Меня так учили, всё что есть на противнике взятым тобой, принадлежит тебе. Воинские трофеи, как с меча взятые.
– Конкретно, что снял?
– Ну-у, тела обнажённые остались лежать.
Капитан поперхнулся, а комиссар снова вздохнул, и уточнил:
– Как выглядел патруль?
– Лейтенант, не представился, полный такой. О, с синяком на лбу. Пять бойцов с ним было, ещё семеро убежало в сторону, откуда я пришёл. Вот лейтенанта и пять бойцов, аккуратно оглушил, без травм, остальные далеко, мне не мешали.
– Буров, – опознал лейтенанта капитан. – Всё не научиться дверь сортира открывать, лбом ловит.
– Ясно, – комиссар с силой потёр лицо, как будто проснутся хотел и спросил. – Где трофеи?
– Мои, законно добытые, честно снятые трофеи, со слезами радости выстраданные, тут рядом, в кустарнике, дёрном прикрыл. Моё.
– Скажи, лейтенант, а тебе уголовные законы не знакомы?
– Знакомы. К вам прибыл прямиком из Пермского ИТЛ. Полгода отсидел, десять лет дали. За попытку убийства командира дивизии. Две пули в грудь всадил. Выжил, гад такой.
– Заинтересовал. Рассказывай.
Капитан нам всем троим чая принёс и тоже сел, внимательно слушая, пару раз ответив на телефонные звонки. По разговору понял, тот разведгруппу с той стороны ждёт.
– Да что там рассказывать? Был разжалован в лейтенанты, из старших. Судом Брянского фронта. Там так получилось, я не конфликтный, но если достают, и полковнику в рожу дам. В общем, меня в Москву, там получил назначение в танковую бригаду, Четвёртую, в мотострелковый батальон, командиром пулеметной роты. Командовал ею полковник Катуков. Та ещё гни*а. Это моё личное мнение. Как прибыл, тот сходу спросил, не танкист ли? Я ответил, что нет, пулемётчик. Тот сказал: «– у меня танк без командира, все в разгоне, танк застрял в болоте, его экипаж вытаскивает. Бегом к нему, и поддержи атаку пехоты». Делать нечего, приказ есть приказ, меня ещё и командиром танкового взвода оформили. Получил у старшины что надо, и бегом к танку. Пять километров отмахал. Его экипаж уже сам вытащил, после ремонта был. В общем, двинули к деревне. Добрались, я на разведку сбегал, встретил двух лыжников из полка НКВД, заблудились, договорились на совместные действия. Помощь в деревне уже не нужна была, бригада танками выбила немцев. Да те бой не приняли, сами ушли. А я слышу гаубицы работают, и поле ровное, метель началась. Думаю, рвану к гаубицам, снег скроет. Так лыжники впереди, смотрели чтобы мы в овраг не свалились. Именно лыжники наблюдали, как три немецких грузовика остановились, там ещё вроде бронетранспортёр был. Из машин посыплись советские бойцы и командиры. Немцы с ними попрощались, а те двинули в сторону наших. Понятно, что диверсанты. Только я не мог разорваться, мне гаубицы бить надо. Жаль рация у танка не работала, сообщил бы о них. Дальше атаковал орудия, двадцать штук. Гонял артиллеристов, бронебойными снарядами в казённики бил. Осколочными по личному составу. В общем, орудия все уничтожил, только на переправку, а тут немцы сдались. Ну приняли, двух танкистов отправил разоружить, лыжники пропали куда-то, и повёл их в тыл, почти двести солдат и пять офицеров. Так до штаба и довёл. Уже стемнело, а смотрю Катуков с полковником разговор ведёт, и по описанию один в один из тех, что немцы высадили. И остальные рядом, у костров греются. Ну я подошёл и выстрелил ему дважды в грудь, крича что это диверсанты. Меня так учили, командира сразу надо из строя выбивать. Скрутили меня, доставили и в Москву, где и был суд. Быстро всё решили. Меня даже не допрашивали, в рапорте всё и так было, оказалось полковник настоящий, он с остатками штаба дивизии вышел и вынес знамя дивизии. Катуков его лично знал, ещё до войны. Понятно поверили ему. И Катукову, что стоял на своём, полковник свой, а этого лейтенанта я впервые вижу, только сегодня в часть прибыл. Мне десять лет дали, в Пермь сослали. А в Перми меня освободили в апреле этого года. Тот полковник, которому Катуков отличное алиби сделал, после госпиталя генерала получил, корпус под командование, и сдал оборону в том районе, немцы почти на двести километров продвинулись, и повторно взяли Калинин. Недавно только их выбили, ценой больших потерь. Меня освободили, всё вернули. Причём эта гни*а Катуков старался реабилитироваться. Вон, старшего за гаубицы и пленных дал, орден. И направление в его бригаду. Я направление порвал, и меня к вам. Вот такие дела.
– Да, дела, – сказал комиссар. – Но хорошо, что разобрались.
– Комиссар, погляди в мои глаза, ты там видишь радость от реабилитации? Смотри сам, у меня на зоне три любовницы было, пусть еврейки, но страстные и красивые. Я работал мастером мебельного цеха, научился мебель делать, мне двойные пайки шли. Я вон ряху какую наел. Я когда узнал что меня с зоны пинком, очень захотел найти того, кто это всё сделал и пожать, крепко пожать ему шею. Со всей благодарностью. Так что нет, я не особо рад всё вернуть и оказаться на передовой. Я почему тебе это в