сё рассказываю. А чтобы ты знал. Я педант, работаю как надо, не трус, воевать буду от и до, делово, потому что характер такой. Но говорить со мной о Родине, что её территории освободить надо, не стоит. Выбили из меня любое желание помогать. Я сюда за трофеями прибыл, что добуду, то моё. Война закончиться, хочу дом на берегу моря купить, катер, мотоцикл и жить заслуженным отдыхом. Я за него честно буду воевать. Чины и награды приятный бонус, но не более. Я честно признаюсь, на миномётчика не учился, училище пулемётное, всего шесть дней командовал миномётной ротой в конце сентября в Брянске, пока меня не сняли. Там один капитан подсидел, теплое место занял, нагретое мной. Сказал, что неправильно веду огонь и командую ротой. Не возражал, я чисто пулемётчик. Вот только когда я корректировал, мои мины накрыли в лесу, до них два километра было, и они разбегались, двенадцать диверсантов в нашей форме. Бойцы истребительного батальона всех нашли, они были поражены осколками. Потом комиссия там работала и признала, что такое точное накрытие невозможно, но оно есть, там деревья побиты минами. Наверху взрывались, о ветки детонируя. А новый командир роты, в следующий раз, когда батальон прикрывал, накрыл своих, с убитыми и ранеными. Что с ним не знаю, но такая замена командиру истребительного батальона сильно не понравилось. Говорят, орал на комфронта. Так что опыт управления миномётным подразделением у меня есть, но не большой. К вам направили из-за дикой нехватки командиров-миномётчиков. Как видите, я честен, не люблю юлить или скрывать. Сразу в лоб говорю, и правду. Или бью. Тоже с размахом. От всей души.
– Ты не один такой уникальный, – усмехнулся комиссар, и тут же вскочил, оказалось в тени стоял ещё один командир, вот тот ему и сказал. – Товарищ комдив, вот, новый командир у нас…
– Я всё слышал, – выходя в свет керосиновой лампы, кивнул тот, не френч имел, на рубаху куртку накинул, кожаную. – Оформляйте на роту. Знаю таких. Они без приказа не отступают. Сам такой.
Ну оформят меня утром, когда штабные работники будут на месте, просто пока озвучил комдив своё решение. Он остался в землянке, ему чай принесли, а комиссар велел капитану сходить со мной до схрона, где я трофеи с патруля оставил, принять по описи. Мы даже покинуть землянку не успели, как в неё с дикими глазами сержант заскочил.
– О, это один из тех, кто в ложном патруле был, – сообщил я. – Я говорил, семеро в сторону ушли, он там старшим был.
– Как Буров? – спросил комдив.
– Контужен, говорит заплетаясь и в глазах двоится, товарищ генерал, – насторожено поглядывая на меня, сразу ответил сержант. – Его в медсанбат понесли. Форма и оружие пропали. Документы.
После этого на нас махнули рукой, со мной капитан был, тот сержант из патруля и два бойца комендантского взвода. Показал холмик, маскировку откинули, и сержант всё принял. А капитан лично вернул меня в землянку. А я перед уходом попросил у комиссара помощи по его линии. Тот пообещал подождать, всё равно сна ни в одном глазу. Мы вернулись. Капитан снова за телефон, комдив не уходил, у входа курил, вот и пояснил комиссару:
– Тут дело деликатное. Вначале войны я попал в Пятнадцатый стрелковый полк, в пулемётную роту, сержантом был, командиром расчёта. По девкам ходок местным. Бегал в самоволки. Вот одна дивчина и сообщила о скорой войне, от брата услышала. Даже точное время. Я рапорт наверх подал, но ничего не делали. Я взял и своей властью всю роту вывел, за территорию. Тут снаряды и начали рваться, казарму разносить. До границы меньше шести километров было. Дальше в составе дивизии воевал, попал в окружении в Беловежской пуще. Наша дивизия соединилась с танкистами Тринадцатого механизированного корпуса, танкисты пробились, а нас отсекли, пришлось снова в лес отступить. Потери большие. Комдив отдал приказ уходить и прорываться малыми группами. Я свой расчёт взял, и девушку одну, военфельдшера Минаеву.
– Ларису? – оживился комдив у входа.
– Да, её. Вы её знаете?
– Старший лейтенант медицинской службы Минаева, состоит в штате медсанбата.
– Хорошо. В принципе пролог для понимая я описал, теперь само дело. Наша группа уходила не как все, в сторону Минска, а в сторону границы. Я решил, что нас там не ждут. И был прав. Там на опушке леса встретил трёх бойцов, двое несли третьего на шинели. Это бойцы нашего полка, даже нашего батальона. Когда рвались снаряды на крыше казармы, потолок завалился, многие так погибли. Красноармейцу Райнову балка попала по голове. Физически ничего нет, но он на тот момент восьмые сутки без сознания был, кома называется. Рядом хутор, бурелом вокруг, не зная о нём, не найдёшь, посоветовал бойцам отнести раненого туда, и укрыться. Даже дорогу показал, иначе заблудились бы. Ночь стояла. Хозяева хутора старики, их приняли. Я же вернулся к своей группе, сказал, что на разведке был и повёл из леса дальше. Там ползком, ещё мины снимал. Всё дело в Райнове. Я подал рапорт о нём, про кому указал. А что родным сообщили? Погиб или пропал без вести? Это не мой боец, другая рота, стрелок, но моим решением он был укрыт на хуторе. Бойцы с нами тогда не пошли. Я хочу написать письмо родным его. Он из Ярославля, там много Райновых. Он даже женат и имеет сына. Написать, как и что было. Чтобы хотя бы надежда была на его возращение после войны. Может он уже очнулся, партизанит, или до передовой дошёл и где к нашим вышел. Но я не знаю, что и как писать, это вы лекари душ, и прошу помочь.
– Да, задача непростая, – согласился комиссар. – Тут письмо от твоего имени и о тебя должно быть, а не официальное от Политуправления нашей дивизии. Просто всё что нам описал, так в письме и напиши. Как напишешь, мне принесёшь, почитаю, может что поменять потребуется. Я потом сам отправлю его, адрес знаешь?
– Да, запомнил.
Мы ещё немного пообщались, дальше дежурный, капитан Кринин, сам сопроводил меня в землянку комендантского взвода, на свободном месте устроил, утром поднимут, так что вскоре я уже спал. Скинул с себя всё, и дрых без задних ног. Вроде неплохо всё прошло.
Утром действительно подняли, я оделся, умылся у умывальников, даже позавтракал, кашу на рисовой крупе принесли, сечка. Кринин дежурство уже сдал, разведчиков своих так не дождался, хотя вернутся должны были. Боялся, что легли на той стороне. С ротным старшиной при штабе дивизии пообщался. Кладезь информации. Кто я такой тот уже отлично знал. Узнал, что Минаева под комдивом, военно-полевая жена. Не удивлён, та всегда искала себе защитников понадежнее, а комдив неплох, с характером. У нас действительно родственные души. Старшина советовал с ней не крутить, комдив стерёг её пуще овчарки. Да мне она и не интересна, главное навестить её, вспомнить былое. В общем, поздороваться. Ещё узнал, что наш участок довольно тихий, мы тут наступать не стремимся, и у немцев такого желания нет. Дивизия после боёв старается восстановиться, но так как участок тихий, второстепенное направление, пополнение идёт слабо, вооружение так почти и не идёт. Насчёт миномётных рот, тут я правильно узнал, новые штаты есть, но в уставы их ещё не вносили. В моей роте некомплект, после потерь в боях не восстановили, четыре орудия, вместо положенных шести. В роте одни сержанты, командует пока ротный старшина, я один средним командиром буду. Правду говорили, некомплект дичайший миномётчиков. Да уж, много что узнаешь за завтраком.
Потом было оформление документов, и в полк. До его штаба было восемь километров, дивизия занимала оборону на участке тридцати двух километров по берегу реки Жиздры, со стыками других дивизий. Да, участок великоват, да и дивизия личного состава на две трети имеет, а тяжёлого вооружения на половину, но держит оборону, пусть и не сплошную, а опорными пунктами. Сопроводить меня и познакомить с комполка, с командирами батальона, решил Кринин. У того красные глаза, не спит сутки, за бойцов переживает. Тому в полк надо, тем более машина была. В дивизии в основном конный транспорт, обозы, но около десятка автомобилей всё же было, так что взяв разъездную «полуторку», мы и поехали в нужный полк. По пути завернули медсанбат. Минаева оказывается про меня знала, особист расспрашивал. Ага, а я его ещё не видел. Так что пообнимались, повспоминали, пока Кринин не покашлял, мол, пора ехать. Минаева совсем не изменилась, только кубарь прибавился, да медаль «За боевые заслуги». Орден тот, «Красной Звезды», и сейчас при ней. Так добрались. До штаба полка пешком дошли, чтобы немцев не навести. Там и познакомились с командованием полка, батальона, комбат тоже старлей, Говорухин фамилия, ну и роту принял. Старшина, как передал мне командование, имущество роты и личный состав, всё как положено, пока изыскивал средства. Полевую форму мне искал, всё такое, даже личное оружие. А у меня ремень пустой. Должны выдать. Свои запасы использовать не собирался. Я заявку на пистолет и «ПП», сделал.
Вообще тихо было, а тут стрельба поднялась, но далёкая, у немцев. У них с этой стороны лес вплотную к берегу подходил, прорежен, но был. Уже зеленеть начал. Я в землянке устраивался. При мне только сидор был и командирская форма, та что синие галифе и зелёный френч, жду когда красноармейскую старшина добудет. А тут выйдя из землянки, прислушался. Ещё из перехода окопов бегом показались несколько командиров. До землянок штаба полка метров триста от моей землянки. И не стоит думать, что рота сосредоточена в одном месте. Нет, по одному орудию раскидана на шесть километров. Рядом с моей землянкой, всего в тридцати метрах, капонир с миномётом на дне. До окопов батальона ещё метров сто, и до берега речки шестьдесят. Сама речка шириной метров сто. Тут у нас не низина, довольно высокий берег, глубокие окопы роют бойцы. И сейчас земляные работы шли. Окапывались. А у немцев низина.
– Похоже твои, Саша, отбиваются, – сказал я. – Не отобьются, их явно окружили. Слышу «папаши» работают. Вот «ДП» лязгает. Был ручник у твоих?
– Был, – побелевшими губами пробормотал Кринин, нервно вслушиваясь в звуки боя.