Мусорщики разбирали всю эту гниль, откладывали, что может пригодиться – брошенный проигравшим в порыве досады оловянный стакан, прочный кусок ремня, целую перчатку, пуговицы и подковы… Мусор сортировали по разным мешкам – на свалку или на продажу. И разговоры были у них соответствующие: удалось ли сегодня чем-нибудь поживиться, да как везёт Носатому Каину, который нашёл целых три грошена, если, конечно, он не соврал, как обычно… Но то, что вполголоса говорили двое из них, резко отличалось от остальных разговоров.
– Так ты уверен, Ворон? Это точно он? – спрашивал крепкий мужчина, лицо которого скрывала тень капюшона, так что видна была только аккуратная окладистая борода, в которой уже блестело немало седых волос.
– Насчёт точности не скажу, Орел, – рассудительно отвечал его собеседник, который выглядел точно так же, только вместо ровно подстриженной бороды можно было рассмотреть лишь небритый подбородок. – Но Гвидо слышал, как он упомянул про Маутендорф, но тут же осекся и перевел разговор на другое. И мечом хорошо владеет. Несколько мужиков говорили, что он много лет скрывался и имена менял. И оруженосцы его ни с кем не водятся, даже на бесплатную выпивку не ведутся. Потому я его и заподозрил, как только он прислал заявку на участие. Но теперь-то он здесь, так что ты сам посмотришь, все и станет ясно!
Глядя под ноги и время от времени наклоняясь к земле, будто в поисках мусора, они направились к мрачному чёрному шатру. Двое слуг вместо богатой представительской доски установили перед входом чёрный щит со вздыбленным белым конем и скромную табличку с именем: «Безымянный».
– Вот значит как! – сказал тот, кого назвали Орлом. – Свое имя называть не хочет, чужое взять боится – на турнире «засветиться» легко, а это преступление перед короной… Но раз решился сюда приехать, значит, деньги позарез нужны, вот и приходится рисковать… Ну что ж, давай на него вблизи поглядим!
Они отошли в сторону полосатого шатра и принялись с увлечением искать что-то в траве, словно видели, как кто-то уронил здесь 10 крейцеров. Через некоторое время из канцелярии турнира вышел рыцарь в лёгком снаряжении: кольчуга, кожаные штаны для верховой езды, мягкие сапоги из дорогой кожи, чёрная шляпа с широкими полями и соколиным пером. Лицо заросло густой бородой по самые глаза, так что разобрать черты было довольно затруднительно. Несмотря на то что воин находился рядом со своим шатром, оружие он не оставил слугам: меч и кинжал квилон висели на поясе, под левой и правой рукой соответственно. Особенность квилона состоит в том, что он полностью повторяет форму и пропорции рыцарского меча и требует особых навыков фехтования. Орел и Ворон это хорошо знали, ибо квилоны находились у каждого под грубым плащом мусорщика, и оба владели ими в совершенстве.
Безымянный на ходу рассматривал договор об участии в турнире, на котором ещё не высохли чернила. Очевидно, увлечённый документом, он не обратил на мусорщиков никакого внимания, хотя и прошел совсем рядом. Зато они, незаметными короткими взглядами, которые не чувствуются кожей и не привлекают внимания, осмотрели его с головы до ног. Бородач скрылся в своем шатре, а мусорщики, так же неспешно, пошли прочь.
– Ну, что? – спросил Ворон. – Он?
– Он! – кивнул Орел. – Изменился, конечно… И эта борода… Но я его узнал! Глаза волчьи и походка, и украшенное оружие – он всегда любил такое… Видел, как внимательно договор читал?
– Ну, видел. И что?
– Разбирался в условиях призовых выплат, вот что! Из-за денег осторожность потерял, как я и думал!
Некоторое время они шли молча.
– В общем, оставайся здесь, привлеки Гвидо с его людьми, глаз с изменника не спускайте! – приказал, наконец, Орел. – А я доложу его сиятельству… Он машинально взглянул на солнце.
– Надо торопиться, в полдень важная процедура… Там я и увижу герцога Нойманна… Работай аккуратно, не упусти дичь!
– А что за процедура? – поинтересовался Ворон.
– Завтра узнаешь, – усмехнулся командир. – А может, уже к вечеру слухи дойдут…
Кремс огораживала высокая стена толщиной не менее шести метров, так что выезд из города напоминал тоннель, в начале и конце которого имелись крепкие, обитые железом, ворота. Но сейчас их толстые створки были раскрыты, и мусорщик в своей нелепой грубой хламиде, но на отличном вороном скакуне проехал через них беспрепятственно.
Явное несоответствие всадника коню, или коня всаднику, привлекло внимание стражников, несущих службу у внешних ворот. Они переглянулись.
– Смотри! – сказал один. – Недавно приехал, а уже уезжает! И откуда у него такой конь? Шерсть прямо лоснится, каждая жилка играет! У нашего командира и то похуже…
– Это арабский скакун, Тоби, – задумчиво ответил напарник. – Он может проскакать до заката сто миль, и так пять дней подряд – их так испытывают. У герра Андреаса денег не хватит его купить! Даже не всякий вор позарится на такую ценность – уж очень опасно… А видишь, как этот мусорщик гордо и уверенно сидит в седле? Уж он точно не конокрад!
– А кто же?
– И уж точно, это не нашего ума дело!
Некоторое время стражники смотрели вслед таинственному всаднику, который, вздымая облака пыли, нёсся по дороге в Вену. Он быстро превратился в точку, а вскоре и вовсе исчез из виду.
– Да, не нашего ума дело! – согласился Тобиас.
Напарник кивнул. И оба были правы.
Площадь Хельденплац перед дворцом Хофбург была окружена императорскими гвардейцами и заполнена народом, что говорило о каком-то важном и торжественном мероприятии. Военный оркестр громко играл бравурные марши, сияли начищенные шлемы и кирасы оцепления, на пахнущих свежим деревом, расположенных амфитеатром лавках сидела красиво и ярко наряженная публика из высшего света Вены. Разноцветные наряды дам разбавлялись однообразием парадной формы старших офицеров и строгими мундирами гражданских чиновников высокого ранга.
Уже чувствовалось дыхание осени. Солнце светило ярко, но не грело. Довольно сильный прохладный ветерок развевал флаги и вымпелы на флагштоках, норовил сбросить шляпки с дамских головок и сорвать шарфики с плеч, заставлял ёжиться и кутаться в пледы пожилые пары и тем несколько омрачал праздничную атмосферу. Но, как говорят в подобных случаях: «Пусть это будет самой большой неприятностью!» А других неприятностей сегодняшний день не сулил, по крайней мере для высокопоставленных гостей.
Простолюдины тоже ждали праздника, но гвардейцы пропускали их исключительно с северной стороны и разрешали стоять только на краю площади. Отсюда до места главного действа было далековато, да и трибуны знати частично перекрывали вид, но всё-таки предстоящее зрелище можно было рассмотреть, что радовало охочий до развлечений простой народ и поднимало ему настроение не меньше, чем выпитое с утра дешевое кукурузное пиво. В их рядах было тесно и шумно: то и дело кто-то наступал на ногу соседу или сильно толкался, тут же вспыхивали ссоры, но поскольку в давке трудно размахивать кулаками или добраться до лежащих в карманах больших складных ножей, то дело ограничивалось перебранкой, усиленной не острой сталью, а всего лишь нецензурной бранью. С учетом накаляющейся обстановки, караульные перестали пропускать новых зрителей, что вызвало среди тех недовольный ропот.
В то же время на трибуне важных гостей ещё оставалось много свободных мест, которые неспешно занимали то и дело вновь подходящие господа. А главная ложа, откуда до сцены было рукой подать и ничто не мешало рассмотреть спектакль в мельчайших подробностях, и вовсе пустовала: те, для кого она предназначалась, не должны были томиться в ожидании – они привыкли, что обычно терпеливо ждут их самих. К тому же без властей ни одно мероприятие не могло быть начато. Впрочем, имелся ещё один человек, уже не высокопоставленный, но без которого сегодняшний праздник никак не мог состояться: бывший князь и бывший Господин Неймотервица Готфрид фон Каппельхайм, который вовсе не хотел ничего праздновать, но мнение которого никого не интересовало: участие было обязательным и от его желания не зависело!
Между тем с южной стороны, откуда входили привилегированные гости, произошла небольшая заминка, на которую посторонние не обратили внимания. К гвардейцам подошёл человек, не похожий на представителя высшего света: он не приехал на карете в сопровождении слуг, а пришёл пешком, в одиночку, да и длинная хламида из мешковины со скрывающим лицо капюшоном не была похожа на одежду знати – так одеваются обычные подметальщики, мусорщики и прочая низшая обслуга. Не удивительно, что алебарды с лязгом скрестились перед ним, а грубый голос охранника приказал обходить площадь, с другой стороны. Удивительным стало то, что незнакомец поднес кулак к лицу гвардейца, а ещё удивительнее, что тот, увидев перстень на пальце «мусорщика», поспешно отодвинул алебарду и пропустил незнакомца.
В секторе благородных гостей на него бросали недоумевающие, а то и откровенно враждебные взгляды, но дальше взглядов дело не шло. Все знали существующий порядок: на мероприятиях такого уровня, – а поговаривали, что присутствовать будет сам император, – не может быть случайных людей, сюда не пройдет тот, кому не положено, и если мусорщик оказался здесь, значит, так и надо!
Перед входом на пустующую главную ложу, его вновь остановили скрещенные алебарды, и он снова то ли пригрозил караульным сунутым под нос кулаком, то ли показал особый пропуск, подтверждающий его исключительные права. Конечно, далеко не вся стража государства разбиралась в тайных знаках, но имперские гвардейцы хорошо знали, что означает перстень с пробитой стрелой головой волка…
Незнакомец прошел на особо охраняемую территорию, с проходами и скамьями, застеленными красными коврами, но топтать вычищенный ворс не стал, а скромно уселся на голые деревянные ступеньки и стал терпеливо ждать, глядя на эшафот с плахой, до которого отсюда было около десяти шагов. Капюшон он отбросил – Курт Шефер, по прозвищу Орел, уже давно был не секретным лазутчиком, а заместителем начальника Тайной стражи, важной политической фигурой империи, возможным преемником герцога Нойманна, хотя иногда выполнял конспиративные задания, в основном те, которые не смог довести до конца в свое время. Но сейчас, похоже, они подходили к концу…