– Благодарю тебя, князь, но нет. И у Сергия дел осталось недоделанных прорва.
– Будь по-твоему, пришелец.
– Спросить позволь, – встрепенулся вдруг гость.
– Спрашивай.
– Человека повстречал, дружинником твоим представился, Слободаном. Без ноги остался и нищенствует.
– Так тебе беда какая? – равнодушно пожал тот плечами.
– Неладно это, когда тот, кто в руках меч держал за славу князя, милостыню спрашивает.
– Ох и неугомонен ты, чужеродец, – улыбнулся вдруг Сергий.
– А ведь будет с тебя толк, – расхохотался князь. – Тут у самого жизнь на волоске, а он за других спрашивает.
На том и расстались. Князь радушно распрощался с довольными гостями, надавав им наставлений в дорогу да даров. Гости же, воздав почести, вернулись в дом Тверда. Уже потом, когда разбрелись все по лавкам, Булыцкий еще долго вымеривал шагами сруб: от стены до стены. Не спалось ему. До сих пор мурашки по коже и от событий последних, и от разговора с князем, и от того, что поверили ему наконец-то. До самого утра колотило его, как в лихорадке, а едва лишь Сергий, проснувшись, отправился на утреннюю службу, увязался следом, рьяно крестясь, вознося благодарности Богу да свечки ставя. Там разошлись пути их. Николай Сергеевич после службы крепость осматривать отправился, а Сергий так и остался, службу отслуживая.
В столице тройку дней провели, в себя приходя да Сергия поджидая. В дом свой их Тверд принял, так что Булыцкий, уже успевший отвыкнуть от даже самых элементарных удобств, наслаждался и отдыхал. Чего греха таить, была даже мысль передумать да с князем перетолковать, чтобы остаться в столице, да все никак не получалось; и Тверд, и Милован с самого утра выходили куда-то, возвращаясь лишь под вечер. Угрюмые и неразговорчивые. Впрочем, мысль о новых культурах да о селекционировании уж больно грела душу пенсионера. Настолько, что решил он возвращаться к Сергию, а разговор с князем отложить. Потому и ограничился он тем, что, слоняясь по Москве, выменял пару своих безделушек на несколько мешков шерсти да инструменты нужные. А почему шерсть выискивал, так потому, что окончательно подметил штуку такую: несмотря на то что вроде как и исконно русскими считаются валенки, да ни у одного человека не увидел он их. Поначалу думал, что это только в небогатых землянках, ан нет! В Москве также никто про них и думать не думал. А ведь у крестьян, что у монастыря свои землянки поразбили, – Булыцкий был готов в этом поклясться – и козы, и вроде как бараны водились, хотя и не был пенсионер уверен в том. А еще сомневался, что в количествах нужных собрать сумеет он шерсти той. Потому и в столице решил заранее запастись. Тем более что идея освоить производство такого необходимого продукта раньше на несколько веков, во-первых, нисколько не нарушала план Булыцкого и, во-вторых, очень здорово укладывалась в рамки пункта о развитии технологии: новое ремесло, новые вещи, такие необходимые молодой Руси, а в перспективе – досрочное присоединение богатыми овчиной Татарии да Монголии. Ух!
– А чего ты там про нити, что кожу в мясо рвут, говаривал? – вырвал как-то его из размышлений Милован.
– А? – тот не сразу и сообразил, о чем товарищ его вопрошает.
– Ты как-то говаривал про то, что чесноку надобно бы наготовить против конницы Тохтамышевой, так ведь? – продолжал Тверд.
– Ну так, – не сразу вспомнил Николай Сергеевич.
– Так вот ты про нить металлическую вспоминал, что как еж иголками утыкана. Так не может оно быть такого. Вон, тебе даже и кольчужник скажет!
– Не можно нить стальную иглами утыкать! – проворчал Милован, подталкивая вперед крепыша. – Вон, для кузнеца диво это дивное, – мужик утвердительно затряс головой, подтверждая верность слов своих спутников.
– Да кто сказал, что утыкана-то?! – удивился преподаватель. – Проволока обычная, только во всю длину обрезки металлические, что стружка, навязаны. Главное, заострить как следует обрезки те с обоих концов.
– А толку-то? – оживленно поинтересовался Тверд, но Булыцкий, задумавшись о своем, как-то и не обратил внимания.
– Толку? Ну если муж в доспехах ладных, то немного. Задержит лишь, и то слава Богу. А вот если в легких охотничьих, то – беда. Особенно если не одна нить такая, а несколько протянуты.
– Ну так и что? Разбросать их по земле? Ну и будет валяться. Толк какой?
– А чего разбрасывать? Ты столбцы вбей, да натяни нити-то! Тебе-то чего?! Что за печаль?!
– Да какая печаль-то? – собеседник поспешил нацепить равнодушное выражение лица. – Оно иной раз уж слишком ты вещи чудные говариваешь. Вот оно и получается, что не всегда и сразуметь можно.
– Ну, сейчас уразумел?
– Сейчас – да.
– А на что тебе?
– Так от лихих штука ладная, – спокойно отвечал Тверд. – Я такую теперь буду мастерить.
– А кузнец твой чего молчит как рыба?
– Так немой!
– А приволок зачем тогда его?
– Ну приволок, – развел тот руками, видимо, не ожидавши такого вопроса. – Ладить-то змею эту ему, а не мне. – А после этого снова исчезли товарищи его. И только и видывал он их разве что по утрам да по вечерам, ну и в день отъезда. Явились оба в ноги поклониться Сергию и спутнику его да благословение получить.
Обратно ехали гружеными. Дары княжьи да приобретения Николая Сергеевича: мешки с шерстью, слюда, инструмент. Наверху громоздилась неуклюжая коробка теплицы, за которой, как за дитем, приглядывал пенсионер.
Уже там, в пути, разглядывая окрестные пейзажи да за свечкой поглядывая, Булыцкий все-таки решил для себя: валенки – после боя с Тохтамышем; все одно даже если сейчас их сделать, никто не оценит. Не по сезону. А вот то, без чего совсем беда, – стекло. Без него и парник не парник, и рассаду не уберечь от холодов весенних. А пузырь бычий, да тьфу он, а не защита. Да и свечек с углями не напасешься, все чтобы всходы каждый раз согревать. Да и летом-то как? Не угадаешь. А со свечами еще, чего доброго, и вправду спалишь монастырь Троицкий. Надежда на слюду была, конечно, но слабая. Ясно уже было, что производство стекла осваивать придется, да вот только беда: технология ну совсем неведома была пришельцу. И так, и сяк вспоминал тот, собирая осколки полученных когда-то знаний по химии да физике. Вон, даже «Таинственный остров», там инженер производство наладил из песка пляжного вроде. Так у него вроде и песок не простой был. Но только все это без толку. Эта головоломка ну никак не хотела складываться воедино! Ну хоть ты тресни! За думками этими невеселыми и прошла дорога вся их от Москвы до самого Троицкого монастыря, где, встреченные всей братией, оба – и Николай Сергеевич, и Сергий – вернулись к делам своим. Старец – к молитвам, пришелец – к ожиданиям воевод да к головоломкам своим – что да как еще сладить бы!
Шестая часть
Дни потянулись медленно. Едва-едва. Время словно нехотя перекатывалось от утреннего молебна к занятиям по грамоте. Затем – обедня и следующие за ней уроки по арифметике да геометрии, где монахи с Сергиева благословения осваивали непривычные им арабские цифры да фигуры строили.
Вообще-то внедрение арабских цифр чуть с самого начала не запнулось о стену непонимания со стороны святого отца, тем более что пришелец имел неосторожность проговориться об их источнике.
– Не позволю! – гневно ударил посохом тот. – В обители православной науки лукавые! Сразу бы сказал, так я бы и Тимохе не позволил! А то и сам грешен, и других в блуд тянешь!
– Да какая беда-то? – без сил развел руками пенсионер.
– Да в том и беда, что в православном месте и науки Богу угодные давались! Тимохе вон грехов теперь полжизни отмаливать, что знаний неверных вкусил!
– А арифметика чем тебе не угодила, отче? Оно все одно; что здесь, что еще где: один да один – два будет! И чем огород городить, так проще сразу систему понятную использовать! Ты у Тимохи-то поспрошай, как ему проще: на пальцах да камешках подсчеты вести или по цифрам, тебе неугодным?
– Ты мне Бога-то не гневи, да меня в грех не вгоняй! Что не от веры чистой, то от лукавого.
– Да нет здесь ничего от лукавого! И от Бога нет! Что буквы, звук у каждой свой, и все тут!
– Тем более негоже! Раз не от Бога, так и не надо оно православным!
– А вот латиняне ох как быстро их примут! И по миру всему разнесут как свое! И по звездам пути рассчитывать начнут шибко, ибо цифры простые приняли в расчет!
– Ты мне латинянами не тычь! А то, я смотрю, чуть что, так все о них!
– Конечно, о них! А о ком еще?! Вон и Литовское вскоре княжество подастся к ним – и Царьград не указ будет. Да тем более что и век Царьграда уж скоро закончится. Оно, как солнце старое, на исходе уже. Вот-вот закатится навсегда: османы к рукам приберут да жемчужиной своей переладят. Так вместо того, чтобы уже сейчас все лучшее собирать да с латинянами за первенство тягаться, ты о науках рассуждаешь: что угодно Богу, а что – нет.
– А ты смуту-то не разводи, – разгневался Сергий. – Мало того что беды находишь вечно, так еще и язык ох как длинен!
– Да что же мне еще сделать-то, чтобы поверил ты мне? – уже без сил опустил руки тот.
– Ты, чужеродец, наказ мой хорошенько запомни, – негромко начал схимник. – Ты, ежели вещи и глаголешь такие, да так, чтобы, кроме меня, и не слыхивал никто. Или тебе с Тимохой наука попусту прошла? Сам же говорил: люд серый. Кто не так поймет да не то услышит, так вот тебе и смута! Ты о Тохтамыше помалкивай; кому надобно было, тебя услышали, а кому не надобно, так пусть и дальше не ведают ничего.
– Спасибо тебе, отче, – растерявшись от такого поворота, опешил пришелец.
– Ольгердовичи, – все так же негромко продолжал Сергий, – меж огнями давно уже маются. Им что так, что эдак: своего не упустят!
– И правильно, что не упустят, – так же устало отвечал ему Булыцкий. – Смотри вон на диковины мои. Так ты думаешь, на Руси они сделаны все? Ан нет. К тому придем, что своего и не будет ничего, хоть и полмира до этого кормили. Не срам, что ли? Да я тебе вот чего скажу: срам.