Глава Коминтерна — расстрельная должность. Он становится персоной нон грата во всех зарубежных капиталистических странах. Он мгновенно стал не выездным, а для его деятельности кордон, это просто рабочий кабинет. И вот этого кабинета он сейчас лишился.
Коминтерн был создан Лениным и Зиновьевым в 1919 году, а распущен в 1943 году. Роспуск Коминтерна был одним из условий открытия второго фронта, которые ставили Соединённые Штаты.
Американцы объясняли свою позицию тем, что не могут стать союзником страны, поддерживающей и взращивающей терроризм.
На съезде Коминтерна в Куйбышеве американская делегация предложила распустить организацию, а все представители компартий поддержали.
Однако координационные функции Коминтерна перешли к секретным структурам ЦК ВКПБ, а в 1947 году Иосиф Виссарионович возродил Коммунистическую международную организацию под названием «Коминформ». Сталин пытался расширить функции Комиинформа до масштабов Коминтерна и это у него получилось.
В этот же 1947 год ЦРУ США приняло новую стратегию борьбы с СССР и доктрину информационно-пропагандисткой и психологической войны против коммунизма. В США, Англии и Европе были созданы центры противодействия, с которыми боролся он, Питовранов. Боролся, внедряя свою агентуру, боролся, организовывая и поддерживая любые организации, ставящие перед собой цель — уничтожить капитализм, как пропагандистски, так и физически.
Боролся, используя и средства секретных служб СССР, и секретные структуры ЦК КПСС, и свою личную тайную агентурную сеть. Его секретные лаборатории и школы растили идейных и бескомпромиссных борцов за идеи коммунизма. Он, по его мнению, достойно продолжал дело его учителя Куусинена, и не его вина, что СССР, пока он занимался внешними врагами, пророс ими изнутри и пришёл к краху и политической и экономической систем.
И вот сейчас его грубо подставили. И он искренне не понимал, за что?
О том, что его назначили главой Нового Коминтерна, Евгению Петровичу сообщил по телефону с закрытой от прослушки линией Евгений Примаков, недавно приехавший из Британии и присутствовавший на заседании бюро.
— Ты бы зашёл, Женя…
— Пока не могу, Евгений Петрович, — словно перекатывая во рту камешки, проговорил его ученик. — Если позволите, вечером зайду.
— Заходи. Тогда и соберёмся малым кругом. Надо обсудить ситуёвину. Пойдёшь на моё место?
Примаков помолчал.
— Надо обсудить. Сейчас не готов что-либо отвечать. Здесь тоже интересно.
Питовранов понял, что Примаков, почувствовав, что организация под ударом, осторожничает.
Евгений Петрович сидел и смотрел в зелёное сукно стола, обдумывая слова Дроздова, сказанные им только что по той же закрытой линии.
— Доброго дня, Евгений Петрович.
Голос бывшего начальника нелегальной разведки всегда звучал мягко и проникновенно, не смотря на некоторую хрипотцу, вызванную многолетним курением.
— Доброго? — Переспросил Питовранов, не отвечая на приветствие.
Он ещё чувствовал свою силу и не хотел показывать слабость. Однако, произнеся это единственное слово, он понял, что своей грубостью опускается ниже Дроздова.
— Конечно доброго, Юрий Иванович! И вам того же! — Тут же исправил положение Евгений Петрович. Он был мастер выходить из сложных дискуссионных позиций. Дроздов с усмешкой оценил выверт и продолжил.
— Когда мы встретимся, чтобы обсудить нюансы передачи дел?
— Каких дел, Юрий Иванович? — Удивился Питовранов.
— Дел «Фирмы»…
— Какой «Фирмы», Юрий Иванович?
— Нашей, Евгений Петрович. Нашей «фирмы». Закрытого подразделения Комитета, созданного приказом Юрия Владимировича Андропова номер 00/13/ от 18 мая 1967, согласно которому вы Евгений Петрович подчиняетесь лично руководителю комитета.
— Не руководителю комитета, Юрий Иванович, а лично Юрию Владимировичу. Это две очень большие разницы.
— В чём разница, поясните? — Удивился Дроздов.
— Разница в том, что Андропов потом стал генеральным секретарём и, естественно, появился приказ о подчинении ему.
— То есть, вы хотите сказать, что сейчас подразделение «П» не подчиняется никому?
— Да, это самостоятельное подразделение и у меня на этот счёт имеется соответствующее официальное постановление.
Дроздов помолчал, обдумывая услышанное.
— Ну тогда тем более нам есть, что обсудить, — наконец проговорил он. — Я к вам, или вы ко мне?
— Давайте уж лучше вы к нам, Юрий Иванович. Когда вас ждать?
— Чего тянуть кота за хвост⁈ Подъеду сейчас.
От Лубянки до Ильинки полчаса неспешного пешего хода. И почти столько же на машине. Вот Евгений Петрович и обдумывал линию разговора с Юрием Ивановичем, уставившись в тёмно-зелёное сукно стола.
Закатные лучи пробивались сквозь толстые пуленепробиваемые стёкла окон. Одно выходило на площадь, остальные три — на старое разрушающееся здание гостиного двора. Луч света коснулся его рук и Евгений Петрович словно очнулся от дрёмы.
Он встал из-за стола и подошёл к окну.
Здание гостиного двора никогда толком не ремонтировали, лишь слегка «подмазывая» фасад. А ведь ему уже почти двести лет.
— Так и рухнет, к чёртовой бабушке, — горестно пробормотал Питовранов.
Эти слова он произносил не редко в присутствии кого-либо из советских чиновников и часто добавлял: «Вместе с советской экономикой». И эта фраза шокировала почти всех. Только Цзя Ши, председатель китайского комитета содействия развитию международной торговли, с которым они подписывали в 1986 году Соглашение об обмене торгово-экономическими выставками, на эти слова сказал:
— «Хорошо, что вы это понимаете. Но ещё есть время и возможность всё поправить». Цзя Ши сказал это очень серьёзно и глядя Питовранову прямо в глаза.
Евгений Петрович часто вспоминал слова китайского чиновника. Но уже тогда в 1986 году его игра пошла не по тем нотам, что они прописали ещё с Отто и Юрием Владимировичем, а по совершенно другому сценарию, больше похожему на политический детектив, у которого сюжет закручивается всё больше, чем дальше от начала.
Все пешки, фигуры и куклы, которым роли и тактика были расписаны едва ли не по минутам, вдруг оказались либо вне игры, либо по другую сторону игрового поля. И всё по воле новых игроков.
Запиликал интерком, и Питовранов нажал кнопку.
— С поста сообщили, что председатель комитета Дроздов вошёл в здание с парадного подъезда с тремя сопровождающими.
— Понятно. Спасибо, Ольга Николаевна. Подготовьте кипяток и заварите кофе.
— На всех?
— На всех.
Он прошёлся до одинокого окна и посмотрел на мокрую от дождя серую площадь, по которой под чёрными и пёстрыми зонтами шли люди.
Открылась дверь.
— Евгений Петрович, к вам товарищ Дроздов.
— Пусть заходит.
Дроздов зашёл один.
— Мои мальчики посидят у тебя в приёмной?
— Пусть сидят. Оля, угостите товарищей вашим печеньем, — чуть усилив голос, сказал Питовранов. — Проходи садись. Или в каморку?
— Папы Карлы?
Питовранов хмыкнул. У всех чиновников был тайных кабинет для отдыха.
— Это ты у нас добренький Карло, а я, получается, что Карабас Барабас. Чай, кофе?
Дроздов отрицательно покачал головой.
— Значит потанцуем, — скривился председатель палаты. — Чего ты хочешь, Юра? Говори прямо.
— Прямо? С тобой? — Спросил Дроздов, удивлённо вскинув брови. — Да я за свою жизнь ломаного гроша не поставлю. И даже мои «мальчики» меня не спасут, если что! Ведь у тебя по моим подсчётам около двух с половиной тысяч хорошо законспирированных боевиков. А ты говоришь — «прямо». Чистосердечное признание, приближает к концу.
Питовранов откинулся в кресле и молча смотрел на Дроздова.
Юрий Иванович тоже замолчал.
— Зачем же ты тогда пришёл? — Спросил Питовранов.
— На тебя посмотреть.
— И всё?
— Не знаю пока. Вот смотрю я на тебя и думаю. Всё, или не всё.
— У меня постановление бюро с резолюцией генерального секретаря, — чуть внутренне возбуждаясь, сказал Питовранов. По его лицу поползли красные пятна.
— Вот тебе ещё одно, — осторожно сказал Дроздов. — На передачу дел.
Он ловко вынул из внутреннего кармана сложенный в четверо лист белой бумаги с гербом и, небрежно его встряхнув, развернул.
Потом встал и, подойдя к Питовранову, протянул свежеотпечатанное постановление. И остался стоять рядом.
— Ты, Евгений Петрович, заигрался так, что не замечаешь, что тобой виляют хвосты твоих, как ты думаешь, собак. Они не твои собаки, Петрович. Это волки овечьей шкуре. Ты знаешь, кого мы прихватили в Латвии?
Питовранов понял голову.
— Шакала.
— Кого?
— Шакала. Рамиреса Санчеса.
— Ильича?
— Да. У него было и такое имя.
— Что он там делал?
— Готовил боевые бригады, учил, как эффективнее убивать наших ребят и противников контрреволюции.
— Я его туда не посылал.
— Он говорит другое. Он у нас уже двадцать шесть дней. И ещё таких же, как он, шестеро. Всего мы ликвидировали…
— Я знаю.
— Примаков доложил, или сам слушал, о чём я докладывал?
— И то и другое.
Дроздов снова вернулся в кресло.
— Их всё равно не удержать. Даже твоим ЧВК.
— Не согласен. Ты знаешь, что твориться в Прибалтике?
— Очень поверхностно. Каналы связи технически вами перекрыты, республики фактически в кольце.
— Правильно. Потому что мы вовремя отключили у себя синдром «Таньаньмэнь» и встречаем вооружённое сопротивление расстрелами. У нас только в Литве десять тысяч ЧВКашников и столько же местных добровольцев. Там сейчас тихо. Погибло всего сто шестьдесят человек, а начиналась гражданская война, в которой погибла бы половина населения. А это, между прочим, полтора миллиона человек. В Латвии тоже самое. На сегодня погибло пятьдесят, а погибло бы миллион триста. Если бы мы не разгромили ваши ячейки.
— Никто бы не погиб. Потому, что никто бы не посмел встать против национального движения.