Свадьба превратилась в грандиозный скандал.
Елисейский дворец испытывал осаду журналистов и киношников. Я был вынужден высаживаться на внутренней вертолётной площадке дворца. И даже в нём мы с Мари то и дело натыкались на как-то проникших на абсолютно закрытую территорию журналистов.
Свадьба проходила в зале приёмов. Вдоль трёх окон одной стены был установлен стол для родственников и молодожёнов, а в зале около двадцати небольших овальных столов для гостей. Восемь больших люстр, изображавших свечи, и настенные бра горели. Окна чуть прикрыты массивными бордовыми шторами, гармонировавшими с двухсотлетним ковром. Золотая лепнина сверкала, шампанское пенилось и искрилось в свете электрических свечей, лишь я сидел с тяжёлым сердцем. Хотя внешне улыбался, мать их ети.
Принц Филипп, почтивший своей персоной нашу свадьбу, подняв фужер с игристым напитком выразил в своём тосте надежду на дальнейшее взаимопонимание между Францией и Британией в деле созидания Европейского Союза и единой валюты. Присутствующий тут же лорд Гамильтон, он тогда был правой рукой Филиппа и не мог, пропустить ни одно с ним мероприятие, витиевато посетовал на жизненные коллизии и пожелал молодожёнам счастливых лет.
Говорили много и часто. Хорошо хоть у французов не имелось традиции вставать молодожёнам и целоваться на счёт «раз, два, три…» И пить до дна… Однако русско-еврейский бизнесмен Аркадий Гайдамак, подаривший хрустально-бриллиантовую фужерную пару, исполненную в виде дух дамских туфелек, предложил жениху, то есть мне, выпить из одной из туфелек, назвав это русской традицией. И предупредил, что сколько останется в бокале капель, столько будет и ссор в жизни молодых.
Я прикинул, что в туфельку вольётся не менее трёхсот грамм и предложил Аркадию поддержать меня. Он попытался выкрутиться, но я уже мигнул персоналу, и они шустро наполнили туфельки коньяком.
Мы с Мари сидели почти «сухие», едва пригубливая из фужеров, а мне вдруг захотелось надраться до чёртиков, так мне было тоскливо.
— Ты что, с ума сошёл? — Спросила молодая жена.
— Фигня вопрос, — сказал я и хватанул одну из туфелек двумя руками.
Обведя взглядом гостей и чуть склонив голову в сторону удивлённого Миттерана и улыбающегося принца Филиппа, с которым мы несколько раз играли «блиц» на выпивку, я поблагодарил Гайдамака за оригинальный подарок и высосал весь коньяк до капли. Тягучую каплю выкатившуюся из перевёрнутого бокала я поймал губами. Потом я отставил руку за спину, ближе к окну ковёр заканчивался и лежали каменные плиты, и уронил бокал на пол.
— На счастье, — сказал я. — Это тоже одна из русских традиций.
Гайдамак давился коньяком долго и его в конце концов увлекли за собой слуги.
— Проследите за ним, чтобы не оставил нам бед! — Крикнул я.
— Вот ты гад! — Шепнула Мари. — Не мог мне немного оставить!
— Тебе⁈ — Удивился я. — Слёзы⁈ Хочешь выпить?
— Конечно! — Фыркнула Мари.
— Так на!
Я взял, «случайно» оставленный на нашей половине стола хрустальный графин с коньяком, и плеснул из него в фужер Мари. Она выпучила глаза.
— Как это ты?
Я поднял свой.
— За тебя, дорогая!
Меня конечно немного развезло, но в перерыве застолья я ополовинил чайник с крепкой заваркой и через час ваш покорный слуга был уже трезв, как стекло. Никогда не подводившие меня ферменты печени стояли на страже и привычно перерабатывали алкоголь по мере поступления в организм.
Герцог Гамильтон мои привычки знал и поймал меня возле сервировочного столика с чайными принадлежностями. Он тихо сказал:
— Привет, Джон! Надо поговорить!
Уловив недоумение в моих глазах, он добавил:
— Я пришлю. За тобой завтра вертолёт.
— Долгий разговор?
— Долгий, Джон. — Он вздохнул. — Элли хочет видеть тебя.
— Она здесь?
— В Париже.
— Хорошо, — пожал я плечами, понимая, что огребусь не я, а папа-лорд. И уже, скорее всего, огрёбся, ибо, выглядел сэр Алан Гамильтон скверно.
Мы лежали с Элли на полу на простыне, сдёрнутой с кровати, обессиленные и грустные. Элли то и дело всхлипывала, уже не отворачиваясь от меня. Она молча смотрела в потолок.
Как только мы с Аланом вошли в её гостиничный номер, Эли вытолкала отца в коридор и заперла за ним дверь. Потом она обернулась и впилась в меня сумасшедшими глазами, а потом… Потом всё закружилось и завертелось. Наша одежда разлетелась в стороны, и я пропал в её страсти словно в водовороте. Если Мари была огонь, то Элли была бурным водным потоком.
Она почти всегда была холодна, и это мне нравилось. Я тоже родился под знаком Рыб и наши энергетические потоки лились почти синхронно. Именно за это она меня полюбила. Нам нравились одни и те же песни, танцы, литература и художники. Мне не приходилось притворяться и Элли это чувствовала.
— Я не знаю, как я буду жить без тебя, — сказала она и всхлипнула. — Но хорошо, что ты живой. Пусть даже и с этой…
— Но ведь и ты уже с этим…
— И я, — она снова всхлипнула.
— У вас наладилось… Он лорд… И сын уже к нему привык.
— Привык…
К обеду мы с Элли всё порешали. Она успокоилась и приняла достойное аристократки решение — всё забыть и дружить домами. Я мысленно перекрестился, подумав, что моему «коню», тянущему воз моей семейной жизни, стало несколько легче.
— Ну, что, поговорили? — Спросила Мари.
— Поговорили, — ответил я.
— О чём договорились?
— Попрощались.
— И всё? — Удивилась молодая жена.
— Она же леди Гамильтон.
— Ты мне потом расскажешь вашу историю? — Спросила Мари, подлизываясь.
— Потом? Расскажу.
Болтая согнутыми в коленях ногами и лёжа на животе на постели Мари смотрела на меня, щурясь от солнца.
— А я бы глаза за тебя выцарапала.
Я сидел в кресле уставший морально и физически. Меня не терзали чужие эмоции, поэтому на душе моей было спокойно. Сердце моё было очень далеко.
Как оказалось, у Франсуа Миттерана был рак простаты в конечной фазе и именно поэтому он попытался добиться для Анны и Мазарин статуса и уважения. Но, по-моему, сделал только хуже.
Общество возмутилось не от того, что у Миттерана была вторая семья, а от того, что эта семья содержалась за счет налогоплательщиков. А потом журналисты раскопали третью семью и ещё двенадцать его любовниц, работавших в Елисейском дворце. Это был такой скандал, что мы с Мари вынуждены были перебраться в Британию.
Вернее, перебрались мы оба, но проживала она там одна, потому что я мотался по миру, как… Ну, вы поняли. Оно самое.
Через три месяца я получил свои тридцать миллионов и снова вложил их в оружие, но уже Советское. Однако тут я уже действовал самостоятельно. Вокруг Жана-Кристофа Миттерана крутилось много бывших Ангольцев, пытавшихся замутить бизнес в Африке. Однако Жан формально был вынужден помогать не действующему правительству, а сопротивлению в виде «Национального союза за полную интеграцию Анголы» (УНИТА), возглавляемого Жонасом Савимби и поддерживаемого Южной Африкой и Соединенными Штатами.
Я же обратил внимание на Пьера Фальконе, французского бизнесмена ангольского происхождения, сочувствовавшего Жозе Эдуарду душ Сантушу и имевшему через китайцев выходы на СССР. Вот с ним мы и «замутили» бизнес, подключив, конечно Жана-Кристофа Миттерана.
Миттеран болел, но узнав о намечающейся сделке, вызвал меня к себе.
— Ты уверен, что сделка не вылезет наружу? — Спросил он меня без обиняков.
— Как она может вылезти, если русские берут на себя всё? Наша задача только не мешать подходу российского судна с оружием, а для этого отозвать диверсантов ЮАР, и вовремя прикрыть глаза «Национальному союзу».
— Диверсанты ЮАР это к Билу Клинтону. Ими мы не управляем. А если заявим наш интерес, то они специально взорвут. Но, думаю, судно под флагом СССР он взрывать остерегутся.
Он посмотрел на меня.
— Смотри, Джон, деньги вложены большие. Ты уверен, что русские не подведут?
— Я с ними на эту тему не общался, — рассмеялся я. — Но, по-моему, всё будет в порядке. Они сами заинтересованы в экспансии.
— Да… А нам нужна ангольская нефть. А без официального правительства нам её не добыть.
В 1996 году Миттерана не стало и на всех его детей, жён и любовниц обрушились чиновники нового правительства, коммунисты и журналисты. Мать Мари выселили из Елисейского дворца. Мари в Лондоне загуляла с арабами, и мы мирно развелись. Совместных детей, слава богу, не нажили.
Глава 22
В 1992 году наша австралийская компания «Бритиш и Рус Нефть Индастриал» приобрела за десять миллионов долларов США судно «Трентвуд». Сухогруз имел грузоподъемность около 130000 тонн, грузового пространства 139,800 м³, и усиленные трюма для перевозки руды.
«BR Nafto-Ind» заключила контракт на переоборудование судна в трубоукладчик с верфями Sembawang в Сингапуре.
В ходе работ в конструкцию корабля было смонтировано 9000 тонн стали, 4000 тонн оборудования, 3000 тонн трубопроводов и 1200 км кабелей. Верфь также провела испытания, ввод в эксплуатацию и поддержала «BR Nafto-Ind» в проведении ходовых испытаний и испытаний по прокладке трубопровода. По завершении он установил новые стандарты с точки зрения производительности и глубины прокладки трубопроводов. В отличие от других трубоукладчиков, которые выполнены полупогружными или с плоскими корпусами, судно имело обычную форму корпуса. Таким образом, «Трентвуд» обеспечивал высокую скорость передачи, хорошие мореходные качества и предлагал много места для работы в корпусе и на палубе. Емкость хранения 22 000 т труб, делает его менее зависимым от судов снабжения, особенно при развертывании в море.
В 1995 году «Трентвуд» начал прокладку первой нитки трубопровода от Сахалинской нефтяной платформы «Моликпак».