— Я не сказал — «расхлёбывает». Сказал — «доваривает». Двум кухаркам за плитой тесно.
— От вас, Пётр Иванович и от Дроздова, требуется не толкание задницами «за плитой», а работа на переферии. Выявление центров принятия решение и их уничтожение.
— Уничтожения⁈ Это что-то новенькое! — Ивашутин заводился. — Тут поподробнее, пожалуйста.
— Вы, товарищ Ивашутин, не заводитесь. Мы давно говорили, что с этими международными фондами Сороса-мороса и иже с ними, надо кончать. Не нашими руками, конечно. Ведь они же не только в Союзе «демократию» сеют. И в Центральной, и Восточной Европе, в Азии, на Ближнем Востоке, Африке, Латинской Америке. Где только они не нагадили. Неужели ни в одном этом регионе не найдётся понимающих патриотов?
— Мы работаем над этим, товарищ генеральный секретарь. Уже готовим.
— Долго! Долго! А вот Дроздов уже подготовил. Да, Юрий Иванович?
Дроздов поморщился. В последнее время отношения с начальником ГРУ итак не ладились, а тут ещё Гришин почти на каждом совещании сталкивал их лбами. Но сегодня Дроздов вдруг понял, что к этим «сталкиваниям» он уже привык, да и конфликтов с Ивашутиным стало меньше, а поначалу они, что называется, «рубились» за каждую пядь оперативного простора.
— Наши противники используют наши ошибки. Так всегда было, так всегда будет. Мы тоже используем их ошибки, но они не заявляют скорое светлое будущее для народа, как мы. Они говорят, хочешь хорошо жить — живи, сам рвись к своей мечте, отталкивая других. На этом сложно их поймать. И во всех кризисах они обвиняют нас.
Дроздов понял, что несколько увлёкся прелюдией.
— Наши аналитики полагают, что нарыв надо вскрывать хирургически, а именно… Мы предлагаем возобновить строительство ГЭС на Даугаве. Это вызовет общественный резонанс, митинги протеста, но мы готовы одномоментно с объявлением о строительстве провести аресты активистов. Как показал опыт, центры управления, или как правильно сказал товарищ Гришин, «центры принятия решений», реагируют на ситуацию моментально, пытаясь сразу использовать наши действия нам во вред. Вот мы сразу всех их и возьмём.
— Я ещё тогда говорил, что строительство Даугавпилской ГЭС нельзя останавливать, — слегка в нос пророкотал министр иностранных дел Примаков. — Без неё регион захиреет. А малые станции убыточны. Претензии защитников природы надуманы. Лес уже выпилен, дамбы от разлива построены, моря не будет. Река фактически остаётся в своих берегах. Я категорически «за» предложение Юрия Ивановича. Пора доделать то, что начали, и тогда все увидят…
Последняя недосказанная фраза прозвучала двусмысленно.
— Вы уверены, Юрий Иванович, что волнения не выплеснутся на улицы? — Спросил Боголюбов.
— На сто процентов не уверен! — Жёстко сказал Дроздов. — Но ждать, когда они подготовятся и сами выплеснуться на улицы, я не рекомендую.
— А если просто их всех арестовать? — Спросил Крючков.
— Без повода? — Удивился Гречко. — Да вы что, Владимир Алексеевич? Они же пока белые и пушистые. Одобряем, да, товарищи⁈ Так. Сегодня Владимир Сергеевич нас чем-то хочет порадовать…
— Да, ну, что вы, Виктор Васильевич, что там я могу… Чем там радовать? Американцы вцепились в наше золото и руками, и ногами. Мы едва смогли взять тонну. И хорошо, что прямо в Форт-Ноксе провели экспертизу. Сразу после подписания бумаг на отгрузку. Скандал, товарищи! Под слоем двухмиллиметрового слоя золота — вольфрамовый сплав. А клеймы наши стоят.
— Я всегда говорил, что нет там золота, — «прогудел» Примаков. — Забыть надо про него.
— Пятьсот тонн все-таки! — Председатель Госбанка СССР Алхимов аж заёрзал. — Жалко.
— Не получим мы нихрена, кроме санкций или очередной холодной войны, — махнул рукой Примаков.
— От санкций всё равно никуда не денемся, — проговорил Дроздов. — Только народными фронтами займёмся так и посыпятся.
— Да, а другие фронты? — Вспомнил Гришин.
— Так везде и возьмём. Литва, Эстония, Беларусия.
— Что-то хохлы зашухарились. Ох не к добру… — Покачал головой Ивашутин. — Никакой общественно-политической инициативы масс.
— Там Щербицкий всех диссидентов за причиндалы держит. Хотя, было дело, расстроился, что на пост генсека не заскочил. Мы с ним часто после съезда встречались и говорили. После диверсии на Чернобыле, не состоявшейся, слава КПСС, он ещё жёстче прошёлся по своим рядам. Да и вообще… Он и раньше активно давил диссидентов, запрещал националистическую идеологию и греко-католиков.
Примаков, при всей его интеллигентности, частенько позволял себе цветастые сексуальные образы по отношению к оппонентам.
— У них там полегче, чем Челябинске. Хлеба — во! Сала — во!
— Однако, Украину на особый контроль, товарищи. Это наша житница, как говорил классик. Чёрное море, Крым. Одеса!
Глава 3
В небольшой двухкомнатной квартире на улице Горького за десять лет ничего не изменилось. Показалось, что даже набор продуктов в холодильнике был тот же самый: сыр брынза, сыр твёрдый, оливки на развес, хранящиеся в пол-литровой стеклянной банке с полиэтиленовой крышкой, пол палки сухого сервелата. В морозилке серый хлеб в пакете (резерв), водка, сало, пластиковая бутылка с замёрзшей водой, шмат мяса, бутылка водки.
— Почему жену не вызвал? — Спросил Юрий Иванович, доставая из большого бумажного пакета маленькие. — Разворачивай и на стол.
— Не захотела. Побоялась. Новое место. Она у меня бояка.
— Бояка? Понятно. Может домой поедешь?
Иваныч с прищуром посмотрел на меня.
— Тут пока дел по гланды. Она в курсе про мою работу. Я ей сразу сказал. С ней по-другому нельзя. Узнает, что обманул, убьёт сразу.
— А шпионки с крепким телом её не смущают? — Иваныч усмехнулся. — У нас такая работа…
— Я же аналитик, а не вербовщик.
— Ну-ну… Давай скорее! Ну его, этот сыр! Резать его… Брынзу положи, маслины и разливай.
— О! Вы перешли на Коктебель⁈
— Коньяк, он любой хорош. На счёт коньяка я всеяден. Его можно выбирать под настроение. Сегодня я своё кислое настроение слащу. А тебе не всё равно?
— Да, наверное, всё равно.
Выпили три раза, причём третий по-афгански, за павших, предварительно коснувшись рюмкой стола. Именно оттуда пошёл этот тост. Раньше мы пили за тех, кто не с нами, а моряки за тех, кто в море.
— Раз уж вспомнили про Афган, то, что ты там про ваххабизм имел ввиду?
Юрий Иванович откинулся на кресле и покрутил головой, разминая шею.
— Только в темпе, а то я засну. Кстати, спишь сегодня здесь.
— Не вопрос. Про ваххабизм скажу, что это экстремистское течение залезло к нам на Кавказ и начало диктовать правила местному населению. Ваххабизм — детище империалистов, культивиру… бля… Созданное для разрушения государственности в исламских странах. Он запрещает контакты мусульман с любыми светскими и административными структурами. Только шариат. У нас на северном Кавказе… Про Азербайджан не помню, но и в Иране тоже… Короче, у нас распространён суфизм. Это более менее мирное и толерантное к государству течение.
— Какое?
— Толерантное. Терпимое значит. Так вот, если начнётся джихад против России. Ой… Против Союза. То суфии вынуждены будут поддержать его, иначе их сметут. Там уже есть сторонники ваххабизма. Яндарбиев, кстати. Поэтому надо как-то перетянуть суфиев на свою сторону. Но! Кавказ — дело такое же тонкое, как и восток. Им перевернуться ничего не стоит. Сегодня ты их учишь убивать ваххабитов, а завтра они уже убивают тебя. Так уже было.
Иваныч слушал меня внимательно.
— Когда было, Миша? — Спросил он спокойно, глядя на меня всё с тем же прищуром.
— Давно было, Юрий Иванович, — ответил я, не отводя взгляд. — Очень давно.
Иваныч дёрнул головой из стороны в сторону, одновременно хмыкнув.
— Ты себя ведёшь, как старый ветеран, а я себя ощущаю рядом с тобой «первопогонником». А ведь у нас с тобой наоборот, Миша. Ты, или запутался в своих снах, или просто чудишь. Тебе не кажется?
— Я не чудю. А запутался я или нет, жизнь покажет. Если не попытаться её исправить. Конечно, если СССР не рухнет, то и Чечня, возможно, не станет Ичкерией. Но ведь ваххабизм никуда не денется, если его не сковырнуть и будет разрастаться, как плесень. Мы ведь ничего не теряем, убрав экстремистов и оставив лояльных светским властям муфтиев.
— И давно там этот ваххабизм?
— Давно, но выползает только сейчас. Как по команде. Ислам ведь почти запрещён. В Ташкентском и других исламских институтах очень мало учебных мест. Мусульмане уезжают учиться за рубеж. И чему их, как вы думаете, там учат?
— Да, уж… Не поспоришь. Рано мы коминтерн развалили. Наливай четвертую. Чтобы за нас долго не пили третью.
Мы выпили и доели котлеты по-киевски, прихваченные Иванычем из ЦКовской «столовки», как он назвал тамошний буфет.
— Расскажи ещё что-нибудь, Миша, но только не про ислам. Из увиденного тобой в будущем.
Это прозвучало у Иваныча так легко, что я вздрогнул, поперхнулся и вынужден был откашляться.
— Не знаю, что ты со своей головой сделал? И мы так и не смогли разобраться с помощью новейших приборов. Но пока, всё то, что ты нам сообщил совпало с настоящим. И если к тебе что-то приходит, ты записывай, пожалуйста, эти ведения. Вон, даже священники говорят, что случается такое… Ясновидение. Давай. Рассказывай…
— Как космические корабли бороздят просторы Большого Театра?
Дроздов кивнул.
— Я тогда расскажу вам всё по порядку. Думаю, вы не заснёте.
И я начал говорить. В моей голове события уже давно были выстроены хронологически и логически. Я всю жизнь готовился к этому разговору.
Рассказал про Горбачёвскую перестройку, Ельцина, Гайдара и Чубайса, про «парад суверенитетов», про голод и торговлю сигаретными «бычками» пол-литровыми банками, про войны в Абхазии, в Осетии, про две войны в Чечне, про Украину 2014 года, про Крым, про Донбас, обстреливаемый нацистами восемь лет, про спецоперацию 2022 года.
— А про Басаева вы лично, Юрий Иванович, авторитетно и с полной уверенностью сказали, что его готовило ГРУ. А он потом взрывал высотки, газопровод в Подмосковье и устроил теракт на Дубровке.