И кто знает, о чем они вели этот разговор…
О чем вообще можно говорить в день развода, который ставит финальную точку в отношениях с сорокалетней историей, плодом которых стал прекрасный сын, многомиллионное состояние и семейный бизнес.
Несколько минут отсутствия Галины Яковлевны и Григория Борисовича показались вечностью. Никто не рискнул проронить ни слова, чтобы не нарушать повисшую в переговорной звенящую тишину.
И это был не тот случай, когда даже молчать было комфортно.
Уверена, что в голове каждого из присутствующих ураганом пролетали рои мыслей. Но мы были вынуждены молчать в попытках найти за что бы уцепиться взглядом, чтобы снизить градус неловкости.
– Мы готовы поставить подписи.
Спустя десять минут, тянувшихся вечность, пока что действующие супруги вернулись в переговорную.
Эти десять минут отняли у них десять лет жизни, и сейчас они оба выглядели ужасно уставшими и замученными.
Я едва узнавала Галину Яковлевну, которая вошла сюда сильной и роковой женщиной, а сейчас смотрела в пустоту стеклянным взглядом, судя по всему, осознав происходящее окончательно.
– В таком случае, давайте еще раз пройдемся по требованиям сторон, – пухлый адвокат с очках с тонкой оправой прочистил горло и принялся зачитывать содержимое бумаг как приговор.
Я не слушала его, а если и слушала, то не отражала содержания речи. Тоскливым взглядом я смотрела на свекровь и думала, что очень скоро я окажусь на ее месте и буду сидеть над бумагами о бракоразводном процессе с занесенными над ними ручкой.
– Григорий Борисович, вот здесь Ваша подпись. И здесь, Галина Яковлевна.
Синие чернила всего на мгновение зависли в миллиметре от бумаги, но один взмах ресниц, и две подписи украшали официальный документ, по которому Миролюбов Григорий Борисович и Миролюбова Галина Яковлевна больше не приходились друг другу мужем и женой.
– Ну вот и все, – новоиспеченный мужчина в разводе первым нарушил тишину и саркастично хмыкнул. – Сорока лет как не бывало.
– Нельзя так говорить. Эти сорок лет были в нашей жизни, и я бесконечно этому рада. Ты помог мне стать той, кем я являюсь.
– Мои успехи – это наши успехи. Прости, если что было не так.
– Бог простит, – женщина смахнула со щеки несуществующую слезу и первой вышла из-за стола.
Мы с Настей синхронно переглянулись, взглядом попрощались с присутствующими и поспешили вслед за нашей сегодняшней подопечной, пока ее не разорвали на кусочки журналисты.
Женщина шла впереди, делая широкие шаги, а мы поспевали следом, постукивая тонкими каблуками по кафельным плиткам.
– Галина Яковлевна, водителя попросить отвезти Вас домой?
– С ума сошла? – я ответила своей помощнице за свекровь. – Мы поедем ко мне. Сейчас лучше не оставаться в одиночестве.
– Только не надо вот этой жалости. Я теперь свободная, а не одинокая.
– Ваш настрой мне определенно нравится.
Отправив Галину Яковлевну с Настей к машине под покровительством двух охранников, сама я устремилась к толпе журналистов, которых наши люди едва сдерживали.
На улице стоял ужасный холод. Короткая шуба едва спасала от пронизывающего ветра, и я глубже куталась в нее, чтобы не промерзнуть до костей и не продемонстрировать на камеру свой округлившийся живот.
Представители печатных и электронных изданий наперебой выкрикивали вопросы, тыкали в меня микрофонами и щелкали объективами камер.
Будучи человеком привыкшим, я заняла позицию в нескольких метрах от толпы и одним жестом успокоила акул пера.
– Добрый день, коллеги. Развод Миролюбова Григория Борисовича и Миролюбовой Галины Яковлевны только что состоялся на взаимно согласованных условиях. Стороны претензий друг к другу не имеют и разошлись мирно как взрослые люди.
– А что с холдингом? – перебил меня кто-то из толпы.
– Произошедшее сегодня никак не повлияет на деятельность компании, точно так же, как и на состав руководства.
– Что Вы скажете о второй семье Вашего свекра? Они здесь?
– Сказанное мной прошу считать официальным комментарием представительства холдинга, все остальное будет выпущено позже в статьях или в интервью Галины Яковлевны и Григория Борисовича. На данный момент это вся необходимая информация. Всем спасибо.
И хоть вопросы на меня сыпались градом – тактичные и не очень – я предпочла развернуться и уверенно удалиться к машине.
Охранники начали разгонять толпу журналистов, которые, конечно, хотели дождаться появления Григория Борисовича и его команды, чтобы задать вопросы, ответы на которые не получили, но я точно знала, что свекр сделает все возможное, чтобы даже не пересечься с этими писаками.
Моя работа была закончена, так что я с облегчением села в такси, где могла почувствовать себя не пиарщиком, а обычной женщиной, свекровь которой только что развелась.
– Ну что, девочки, поедем отмечать? – хитро предложила я с переднего сидения. – Я заказываю доставку. Настя, на тебе алкоголь!
– Я тоже приглашена? – девчонка немного смутилась, но Галина Яковлевна по-матерински взяла ее за руку и мягко улыбнулась.
– Ты мне уже почти как дочь. Так что будем отмечать мой развод все вместе. И, Оля, я хочу стриптизера!
– У Вас развод, а не девичник, – усмехнулась я.
На автомобиле, предоставленном холдингом, водитель довез нас до жилого комплекса, где находилась моя квартира.
Пока Настя оформляла доставку продуктов и готовых блюд из ресторана, мы с Галиной Яковлевной изучали ассортимент ближайшей винотеки.
И все равно, что на часах было едва за полдень. Развод, который поставил точку в отношениях с сорокалетней историей, позволял нам устроить застолье прямо посреди дня.
– Настенька, наливай винцо, будем дегустировать. Да куда ты льешь? – недовольная женщина выхватила из рук моей помощницы миниатюрные хрустальные бокалы и достала из стеклянного шкафчика стаканы. – Мы, что, школьницы, чтобы этими наперстками пить?
– Только не напейтесь как школьницы на выпускном, очень вас прошу.
– А ты завидуй молча, – Галина Яковлевна сунула мне в руки стакан с апельсиновым соком и одним глотком осушила содержимое своей тары. – Мне сегодня можно всё.
Как ни странно, у этих посиделок не было налета грусти или печали. Пару раз горестно всхлипнув о днях минувших, Галина Яковлевна утерла слезы и пообещала превратить этот день в праздник.
– Не представляю, что смогу так же, – сказала я, когда моя свекровь от души насмеялась вместе с Настей, вспоминая историю времен романтической молодости.
– Сможешь лучше! Ну не грустить ведь, ей богу. Время назад не вернешь, а все что ни делается, все к лучшему.
– Да, но… – я потупила взгляд в пустой стакан и отрицательно качнула головой. – Мы с Борисом будем разводиться меньше, чем через месяц. Я отпустила его, но не могу отпустить наш брак.
– Было бы за что держаться…
– Нужно просто признать, что ваш брак получился… бракованным.
– Настюша, звучит как тост! – две подвыпившие женщины отсалютовали друг другу стаканами с вином, а я только хмыкнула, подыгрывая им апельсиновым соком.
Почему-то мне и впрямь делалось грустно, когда я задумывалась о разводе. Но, конечно, мыслей остановить процесс у меня не возникало.
Чувства к Борису прошли, наш брак превратился в настоящий ад, и ничего больше не держало вместе. Но было обидно, что десять лет совместной жизни и взаимных усилий пошли насмарку.
Теперь нужно было начинать новую жизнь с чистого листа, с той самой точки, от которой почти что пятнадцать лет назад я свернула в направлении семьи Миролюбовых.
И кто знает, смогу ли я в свои без трех лет тридцать с маленьким ребенком на руках найти в себе силы построить семью вновь? Найдется ли человек, который всерьез захочет пройти нелегкий путь начала отношений со мной и моим ребенком?
Все это казалось мне очень сложным…. Как будто перспектива навсегда остаться разведенной не казалась мне такой уж невозможной.
Из мыслей меня выдернул телефонный звонок, от которого комната наполнилась громкой навязчивой мелодией.
– Я отвечу, – сказала своим сегодняшним подругам по несчастью, уходя в гардеробную, чтобы поговорить.
И нет, мне было нечего скрывать, просто звонил Борис. Впрочем…
Я не знала с какой целью он звонит, поэтому предпочла скрыться от посторонних ушей.
– Привет, – ответила я спустя несметное количество гудков.
– Привет, – голос Бориса звучал тихо, как будто он тоже прятался от кого-то в гардеробной. – Мама с тобой?
– Да, мы у меня, – я обернулась на закрытую дверь, как будто сквозь нее могла увидеть свекровь со своей помощницей, которые, судя по звуку, откупорили третью бутылку вина. – Она в порядке, если ты об этом.
– Да, хорошо. Спасибо, что поддерживаешь ее сейчас и вообще… Ты сейчас для нее, наверное, даже ближе, чем я.
– Ерунда. Все нормально. Как Григорий Борисович? Я свяжусь с ним на неделе насчет официальных комментариев…
– Папа держится, – Борис перебил меня на полуслове, как будто хотел поскорее сказать что-то важное. – В глубине души переживает, но не показывает этого. В ближайшее время он будет писать отказ от части своих акций в мою пользу…
– Мы это уже обсудили, – теперь настала моя очередь перебивать. – На ребенка ничего переписывать не нужно, на меня тоже. Избавь меня от этих проблем.
Я опустилась на кожаных пуфик в углу у зеркального шкафа и устало положила голову на скрещенные руки.
В последнее время дележка имущества походила на перетягивание каната, где пока не было ни победителей, ни проигравших, ни видения конечной цели этой игры.
Кто-то желал откусить кусок от семейного имущества побольше, кто-то, как я, хотел только спокойствия и тишины.
– Да, да, тебя это всё не коснется, я обещаю. Хотел только спросить… Отцу рассказать, что ребенок от Корнева?
От волнения я закусила губу и отрицательно мотнула головой, как будто мужчина мог это видеть.
Одно упоминание об этом вызвало тянущее чувство внизу живота, от чего меня затошнило.