Я произвел умножение и вычитание в столбик на первой подвернувшейся под руку бумажке. Девять на двенадцать будет сто восемь, от ста восьми отнять двенадцать... Итого: девяносто шесть квадратов. Результат мне сразу понравился. Число выглядело основательным и устойчивым, как ванька-встанька. Хоть сверху смотри на него, хоть снизу — одно и то же. Обнадеживающая примета. Верный признак, что меня не скоро попрут с этого места. Стране нужны молодые толковые профессионалы, способные руководить коллективом и знающие дело снизу доверху. А я — как раз такой. Милейший Александр Яковлевич, нагревший мне это кресло, всем был хорош, кроме одного. Я вспомнил выражение его лица, когда со Старой площади приплыл неожиданный указ о его отставке. Дед никогда не был суеверен и обожал планировать всевозможные реформы и реорганизации с прицелом на будущее. Последний его проект, с которым он так много носился, был рассчитан на пять лет. Александр Яковлевич уже расписал эти пять лет чуть ли не по дням и самонадеянно об этом всем поведал. Вот и сглазил.
Число-перевертыш на бумажном листе тем временем отлично поделилось на три — порядковый номер месяца марта, в котором меня назначили. После деления получилось тридцать два, и я вновь обрадовался. Еще одно приятное совпадение: тридцать два плюс девять — сколько я работаю на ТВ — будет сорок один, а мне как раз сорок один год. Как хотите, в этом определенно что-то есть.
Я сложил бумажку со счастливым числом и спрятал ее в карман. Пригодится. Хорошими приметами нельзя разбрасываться, можно обидеть Фортуну. О, я умнее своего бывшего начальника! Я нарочно не загадываю далеко, а говоря о близком будущем, стараюсь вместо слова «когда» употреблять слово «если». Я верю в нумерологию и магию пасьянса, в приметы и мелкую мистику совпадений. Верю в судьбу. В талисманы. В кофейную гущу. Случайно рассыпав соль, я под любым предлогом отменяю производственные совещания. Тринадцатого числа каждого месяца беру бюллетень и сижу дома. Мой шофер уже привык, что для нашего авто черная кошка приравнена к запрещающему знаку-«кирпичу»: если животное нельзя отпугнуть, мы меняем маршрут. Гораздо спокойнее избежать ненужной встречи, чем потом трястись целый день, гадая, откуда ждать беды. И пускай себе скептики смеются и тянут пальчики к виску. Мой бывший Александр Яковлевич вот так просмеялся. Однажды он рассказал мне, что утром по дороге на службу ему встретились женщина с пустыми ведрами, поливальная машина и поп. Целая куча опасных предзнаменований. «Катастрофа!» — ужаснулся я. «Аркаша, — с улыбкой сказал начальник. — Ты вдвое моложе меня, а суеверен как деревенская бабка...» Сказал — и буквально через час получил с курьером тот самый приказ о своей отставке.
На секунду я зажмурился, прогоняя тягостное воспоминание, и для профилактики постучал по деревянной крышке стола. Под руку попалась заодно кнопка вызова секретарши.
— Звали, Аркадий Николаевич? — тут же возникла в дверях предупредительная Аглая. Очки в тонкой японской оправе прекрасно гармонировали с пышной прической, белый жакет облегал безупречный бюст. Этакая застенчивая девочка-гимназистка лет тридцати.
Секретарша досталась мне в наследство от шефа, вместе с кабинетом девять на двенадцать, широким двухтумбовым столом и портретом Президента, висящим на стене. Кажется, неформальные отношения с Аглаей мне тоже полагались по должности. Секретарша давно меня возбуждала, но я все еще остерегался с нею переспать. Я пока не решил, к добру это будет или к худу. В пользу того, чтобы переспать, говорила профессиональная биография Александра Яковлевича, который ухитрился высидеть в этом кресле почти десятилетие. Эта преемственность мне нравилась. Против того, чтобы переспать, была все та же карьера моего экс-начальника — вернее, ее внезапный закат. А вдруг секретарша его и сглазила? Просто ведь так, без причины, никому не попадутся по дороге и ведра, и поливалка, и поп. В мире все взаимосвязано: утром встал не с той ноги — вечером сложишь голову...
— Нет-нет, — проговорил я вслух. — Не будем торопиться.
— Простите, что? — вскинув тонкие брови, переспросила Аглая. Она идеально подходила на роль переходящего красного знамени. И все-таки воздержимся пока принимать эстафету.
— Ах, да! — сказал я. — Смените цветы в вазе, эти уже засохли.
— Сию минуту, Аркадий Николаевич. — Секретарша подхватила вазу с еще вполне годным веником и удалилась. Сзади она смотрелась так же привлекательно, как и спереди. У экс-начальника был хороший вкус. Из всех моих теперешних женщин конкуренцию Аглае могли бы составить только Вика, Наталья и Алла Евгеньевна. Катюша и Верочка уже не выдерживали сравнения — фигуры подкачали. А с Ольгой мне и навовсе пришлось расстаться: у нее была отменная грудь, зато плохой гороскоп. Водолея я бы еще как-нибудь стерпел, но она оказалась злостными Весами. Невидимый Ольгин недостаток перевесил более чем ощутимые ее достоинства. Что поделать, приходится чем-то жертвовать. Можете считать меня идеалистом.
Пять минут спустя Аглая вернулась в кабинет и поставила мне на стол вазу, полную свежих гладиолусов. Особняком в букете торчала крупная белая ромашка. Секретарша точно знала мои требования к икебане.
— Что-нибудь еще, Аркадий Николаевич? — осведомилась она, глядя на меня. Я не исключал, что вышколенная Аглая готова хоть сейчас пойти навстречу новому начальству, и притом очень далеко. Да только я пока не готов. Левая моя рука соскользнула на подлокотник кресла, куда я в первый же день приколотил маленькую серебряную подковку.
— Нет, спасибо, — поблагодарил я и незаметно коснулся подковки. Холодный металл успокаивал. — Впрочем, конечно да! — Я вовремя сообразил, что мой зам Юра Шустов что-то запаздывает с отчетом.
Секретарша, уже сделавшая шаг к дверям, совершила поворот вокруг своей оси. Я вновь получил возможность оценить ее неоспоримые достоинства. Чур меня, чур!
— Поторопите Шустова, — распорядился я, поглаживая пальцем спасительное серебро. — И пусть захватит репортажную сетку на ближайшие шесть часов. Что уже подписано к эфиру, что еще монтируется. Кто из корреспондентов где будет, поминутно.
— Предвыборные блоки? — Умница Аглая поняла меня с полуслова.
— Их в первую очередь, — кивнул я.
Как только секретарша скрылась за дверью, я выдернул из букета ромашку и начал сосредоточенно обрывать лепестки. По очереди, один за другим. Выйдя из возраста, когда играют в «любит — не любит», я вступил в пору начальственной зрелости, когда пристало гадать на «выгонят — не выгонят». В прошлом месяце исход гадания был неблагоприятным три ромашки подряд. Из-за этого пришлось два дня носить кроличью лапку в верхнем кармане пиджака и даже переложить ее в смокинг, отправляясь на прием в Кремль. Лапка очень некстати выпала из кармана во время беседы с Главой администрации, но тот, по-моему, принял ее за сложенный носовой платок... И все обошлось.
Последний лепесток, к моему удовольствию, совпал с «не выгонят». Я бережно положил его в боковое отделение бумажника, рядом с визитками и двумя стодолларовыми купюрами. Остальные лепестки и стебель смахнул в ящик стола. Затем из жилетного карманчика мной был извлечен пластмассовый игральный кубик. Надо выяснить, что же кроется за опозданием Юры Шустова: досадная производственная мелочь или серьезная проблема. Выпавшая грань с единицей означала бы первое, с шестеркой — второе и худшее. Я примерился и подбросил кубик над полированной поверхностью стола, надеясь на одно или два очка... Четыре! Хорошее мое настроение резко пошло на убыль. Где они там напортачили, хотел бы я знать.
— Разрешите войти? — Мой заместитель наконец-то возник в дверях. Шустов страдал хроническим насморком, был сутул, конопат и близорук. Из-за своей близорукости он часто надевал свитера и фуфайки наизнанку, спотыкался на ровном месте, не замечал на пути черных кошек. К тому же он был Козерогом, рожденным в год Свиньи и в час Быка. Готовый громоотвод для чужих неприятностей. Девяносто процентов из ста, что такой зам тебя не подсидит.
— Разрешаю, — нетерпеливо проговорил я. — Докладывайте, что у нас с кандидатами... — Четыре очка на пластмассовой грани кубика не давали мне покоя.
— Все идет по графику, — доложил конопатый Шустов. — Команда Журавлева уже поехала в Кремль, обещано пять минут протокольной съемки встречи Президента с украинским премьером. Рокотов заранее набросал подтекстовку: мир, стабильность, цивилизованный раздел имущества, добрые пожелания от их стола — нашему столу. Две фразы о том, что не все в России хотят стабильности. Это на фоне кадров из Госдумы... И сразу, встык — оплаченный ролик «Сделай правильный выбор».
— Так, ясно, — сказал я, поглаживая подковку. — Дальше. Наш Генерал уже в Москве? Бьет копытом?
— Он еще на Кавказе, — помотал головой Шустов. — Где-то между Кара-Юртом и Махачкалой. Вовсю агитирует за себя среди горцев. Час назад нам перегнали пленку из Минвод, она сейчас в монтажной. Три минуты на фоне гор, усов и папах. Полторы — комментарий, полторы — выбранные места из выступлений. Лейтмотив: не забудьте, аксакалы, кто принес вам мир в эти края...
— Помним-помним, — проговорил я. — Бывший посланник Большого Белого Царя, который сам теперь баллотируется в цари... Генеральская реклама вся уже оплачена?
— Вся, — подтвердил мой заместитель. — Полковник Панин, правая рука Генерала, утром лично прискакал в бухгалтерию на лихом «Вольво» и вручил последние платежки. На тамошних дам он произвел сильное впечатление. Офицер, седой красавчик, вдовец... — Шустов печально шмыгнул носом. Конопатому сутулому Юре внимание бухгалтерш не светило даже в день зарплаты. Судьба-индейка.
— А Панин разве не с ним на Кавказе? — поинтересовался я. Обычно этот полковник таскался за своим боссом как приклеенный. Вся агитпродукция была сработана под его руководством, в том числе и брошюра Генерала «С чего начинается Родина?». Я был уверен, что Панин — личный генеральский талисман, типа моей кроличьей лапки.