Очень вовремя. Измятый помповик, как бумеранг, просвистел прямо над моей головой. В воздухе сильно завоняло горелым капроновым тросом.
Вот уж это наверняка пластит, с каким-то идиотским удовлетворением подумал я.
44. БОЛЕСЛАВ
Казалось бы, чего проще? Набрать семь цифр. Дождаться, когда мне ответят. И быстрым деловитым тоном сообщить ей о переезде в Завидово. Да, Анечка, это и просьба отца. Нет, Анечка, всего лишь мера безопасности. Да, по линии ФСБ. Нет, обычный психопат. Да, держу на контроле. Нет, сам он очень занят. Да, обязательно передам. Да. Да. Да. Конечно. Не волнуйся. До свиданья.
Много раз я проигрывал этот мысленный разговор с Анной, оттачивая его до блеска. Несколько раз я уже принимался набирать ее номер: двести шестьдесят четыре, сорок девять... — но бросал это занятие на полпути. Вешал трубку и начинал заново, чтобы опять бросить.
Будь на ее месте чиновник любого ранга, я бы ни на секунду не затруднился. С чиновниками можно обходиться без церемоний, позволяя себе разные степени должностной неправды. У каждого есть свой уровень компетентности, определяемый свыше. Уровень диктуется, с одной стороны, ранжиром, с другой — личными качествами, с третьей — интересами ведомства и государства. Есть еще условия четвертого, пятого, даже шестого порядков, которые я обычно вычислял на глазок. Я служил провизором, отмеряющим дозы вранья — от гомеопатической до лошадиной. Иногда мне полагалось сводить ложь к минимуму. Гораздо чаще этого не требовалось.
С президентской дочерью все обстояло по-другому. Врать ей мне было попросту стыдно. Всякий раз, разговаривая с Анной, я чувствовал себя коварным волком на рандеву с Красной Шапочкой.
Понятно, что сравнение это хромало на все четыре лапы: и я был не таким уж хищником-людоедом, и она — далеко не старлеткой с васильковыми глазами. К своим тридцати трем президентская дочура успела родить и вынянчить двух пацанов, дать отставку двум мужьям, успешно закончить инъяз и сделаться неплохой переводчицей с французского. Характер у нее был упрямый, в папу. Но кое в чем она оставалась наивнее девочки из сказки Шарля Перро. Верила, что черное — всегда черное, белое — обязательно белое, а большие глаза и уши даны политикам только для того, чтобы лучше видеть и слышать чаяния народа. Мне она доверяла почти так же, как своему отцу. Обмануть се не составляло большого труда.
Именно поэтому мне так совестно было ее обманывать.
В пределах Садового кольца устойчиво циркулировали слухи о нашем с ней будто бы романе. Смаковались подробности наших тайных встреч за рубежом. Назывались даже страны, куда мы порознь улетали проводить совместные уикенды: Норвегия, Дания, Швеция и почему-то Непал. Я давно перестал бороться с безумными сплетнями. Раз чиновные люди так любят придумывать начальству скрытые пороки, гораздо логичнее бросить им резиновую кость. Пусть погрызут пустышку. К тому же — если отвлечься от моральной стороны — вся эта чушь приносила мне пользу, добавляя к моей репутации интригана незаслуженный титул первого любовника Всея Руси. Единственным человеком, кто не догадывался о роковой связи Главы администрации с дочерью Президента, была сама президентская дочь. Анне такая глупость даже в голову бы не пришла, и правильно. Как мог, я старался оберегать счастливое неведенье Красной Шапочки в дремучем лесу. Зачем ей знать, что волки питаются бабушками?..
Пальцы мои вновь легли на телефонную клавиатуру. Набрали двойку, шестерку, четверку, еще одну четверку — и опять кнопку отбоя. Не получается. Духу не хватает. С помощью усердного капитана я уже добился, чтобы в моем снадобье для Анны преобладала правда. Но этого мало. Отворотное зелье по-прежнему замешано на лжи.
Придется послать к ней парламентера, печально подумал я. Пускай соврет ей вместо меня. В конце концов, он за это жалованье получает...
Пресс-секретарь Баландин в своей безупречной черной тройке мигом прилетел на мой зов. Глаза его сверкали алчностью гробовщика, добывшего внеочередного клиента. Баландин нервно облизывал губы в ожидании новой тайны, к которой ему дозволено будет припасть. На, так возьми ее скорей.
Мы обменялись приветствиями, и пресс-секретарь упал в кресло, даже позабыв о стрелке на брюках.
— Иван Алексеевич, — произнес я с деланным смущением. — Вам предстоит в высшей степени деликатная миссия...
— Всегда готов! — по-пионерски взвился Баландин.
— Сейчас вы отправитесь домой к дочери нашего Президента... — Я выдержал паузу, чтобы пресс-секретарь успел подобрать слюни. — И передадите от моего имени просьбу... важную просьбу... Вы меня хорошо понимаете, Иван Алексеевич?
Баландин догадался закрыть рот и кивнуть.
— ... Очень важную просьбу, — в третий раз повторил я, глядя на помирающего от любопытства пресс-секретаря. — Переехать в Завидово. Сегодня же. И хотя бы до понедельника... Улавливаете?
— О да! — воскликнул Баландин. Он был счастлив. Новое доказательство наших с Анной сердечных отношений само легло ему прямо в руки.
— Речь идет о возможном теракте. — Я подпустил в голос немного фарисейской скорби. — Не исключена угроза нападения...
«Как же, вешай лапшу!» — прочел я по лицу пресс-секретаря.
— Террорист-одиночка пока не пойман. Ей будет лучше побыть вне города...
«Поссорились!» — перевел для себя Баландин.
— Президент тоже так думает...
«Папа в курсе? Вот это новость!» — Лицо пресс-секретаря уже ничем не отличалось от дисплея телесуфлера. Все его мысли проступали на лбу бегущей строкой.
— А как э-э... самочувствие Президента? — сглотнув слюну, спросил он. Собственно, ответ ему был известен и так: полчаса назад Макин опять звенел склянками возле самого кабинета Ивана Алексеевича. Бутылочная симфония исполнялась «на бис» для одного слушателя за дубовой дверью.
Не отвечая на вопрос, я лишь закатил глаза и глубоко вздохнул.
«Папа переживает их ссору! — тотчас побежала строка. — Потому и запил! Грандиозно!»
У Баландина был слегка очумелый вид именинника, который надеялся получить от друзей удочку и шоколадный торт «Аленка», а вместо этого обрел новенький «мерседес» и трехнедельную турпоездку на Багамы. Сегодняшней тайны ему хватит надолго, подумал я. Теперь на пресс-конфренциях он будет щеголять перед журналистами мефистофельской ухмылкой многознайки. К счастью, наши репортеры не умеют считывать с его лица государственные секреты. А может, Баландин перед брифингами обильно пудрит свою физиономию, чтобы потом всем остальным профессионально запудрить мозги. Какая мне разница? Технология меня не волнует, важен результат. Пусть он убедит Анну уехать. Он, а не я.
— Надеюсь на вас, Иван Алексеевич, — сказал я, вставая с места. Я добавил в голос щепотку доверительного интима. Пресс-секретарь обязан помнить, какое высокое доверие ему сейчас оказано. Будет о чем писать воспоминания на старости лет.
Именинник Баландин тоже вскочил, прощально потряс мою ладонь и вылетел из кабинета. Черной молнии подобный.
Я же возвратился к нашим предвыборным заботам, которые никто не отменял. Согласно графику, через семь минут должна была состояться полуторачасовая перекличка региональных штабов. Последняя перед воскресеньем — а потому самая важная. Референты Паша с Петей возникли в моем кабинете ровно за пять минут до начала. Оба моих помощника ожидали лишь команды, готовые сразу приступать.
— Новостей нет? — первым делом спросил я у Паши. Петя тем временем уже возился с автоматикой, проверяя электрифицированную карту России и налаживая ящик селектора.
Задавая вопрос, я имел в виду плохие известия. Хорошие новости мы сделаем сами, вот этими белыми мозолистыми ручками.
— По-прежнему тихо, — успокоил меня Паша. — Никто и ничего.
— А что с агитпродукцией?
— Вчера до полуночи наш вертолет отстрелялся календарями над Зюзино, Никулино и Тропарево, — сообщил мой референт. — Сегодня в девять пятьдесят наблюдатели от штаба провели скрытый осмотр мест вчерашнего сброса. Календарей на земле практически не осталось, несмотря на выходной. Расхватали.
— Вот и ладно. — Я поставил галочку в плане. — Не забудьте оплатить услуги дизайнеров. Мальчики Монахова внесли свой вклад. Что у нас еще?
— Еще полковник интересуется, нужен ли он сегодня, — доложил Паша. — Говорит, раз дело уже сделано...
— Полковник? — удивленно спросил я. У меня мелькнула дурная мысль, что главный стратег Генерала полковник Панин вдруг решил переметнуться на нашу сторону.
— То есть, пока майор, — поправился Паша. — Как вы и просили, представление на него ушло вчера министру обороны. В понедельник выйдет приказ... Майор с утра уже погоны новые прикупил.
Я сообразил, что речь идет о пилоте «Белого Аллигатора». Ну да, правильно, было такое дело. Свои обещания я привык выполнять — иначе надежной команды не соберешь. Но всякую награду нужно потом хорошенько отрабатывать.
— Пускай сегодня еще побудет здесь, — распорядился я. — На подхвате при вертолете, чтоб служба медом не казалась. Если надо, за самогоном нам слетает.
Паша прыснул, оценив юмор. Под моим влиянием в центральном штабе строго культивировались только дорогие благородные напитки и только в конце рабочего дня. Я воспитывал в помощниках изысканный вкус. Вдобавок, это была и мера безопасности: упиться в зюзю каким-нибудь коллекционным бордо урожая 1972 года моим референтам не позволили бы финансы.
— Ладно, шутки в сторону. — Я заметил, что помощник Петя отладил селектор. Можно пересесть лицом к карте и начинать.
Карта России над столом уже поблескивала гирляндами огоньков, вся похожая на новогоднюю елку без пяти полночь. Каждая лампочка означала регион, в каждом действовал предвыборный штаб. Примерно половиной моих штабов заправляли сами региональные вожди от вице-губернаторов и выше — для простоты общения с Кремлем. Лично им было удобнее выпрашивать у меня бюджетные субсидии, налоговые льготы либо что-нибудь в этом роде. Далеко не все областные и краевые начальники пытались брать нахрапом, как прибайкальский Назаренко, но их плаксивые интонации радовали ме