— Расквитались с долгами? — сообразил я.
— До копеечки. — Паша взмахнул очередным листком. — Накануне краевые власти изыскали средства для погашения всех задолженностей и даже выплат премий. По сведениям ИТАР-ТАСС, деньги перевели местные бизнесмены, сочувствующие Президенту.
Ай да Назаренко, весело подумал я. Ай да сукин сын! Выкрутился!
— Что там у соперников? — спросил я.
— Мертвый штиль. — Паша вновь перетасовал свою колоду, чтобы красные и зеленые бумажки легли сверху. — Наблюдателями по-прежнему не отмечено никакой активности наших основных конкурентов. Зубатовцы не шевелятся, словно их подморозило. По возвращении из колхоза «Заря» генсек больше нигде не возникал.
— Генерал?
— Еще на Кавказе. После пятничной пресс-конференции в Кара-Юрте он опять полез в горы и всю субботу оттуда не спускался...
Наш вояка совсем потерял голову, усмехнулся я про себя. Ну куда его понесло? Сейчас оставаться на Кавказе — просто политическое самоубийство. Если Генерал так крепко привязан к далеким горам, то победа ему не светит. Центральные регионы обижать опасно. Электорат терпит долго, но измен не прощает.
— Про Изюмова надо докладывать? — Паша уже держал наизготовку голубой листок.
— Есть что-нибудь интересное?
— Ничего из ряда вон, — признался мой референт. — Драка в ресторане, скандальчик на телевидении, мелкая потасовка с украинской диаспорой... Все как всегда. Изюмов есть Изюмов.
— Хоть этому фрукту в активности не откажешь. — Я поглядел на часы. — Ну хорошо. Павел остается на прямой связи с Центризбиркомом и нашими наблюдателями. Новые цифры по регионам жду через сорок пять минут... А что слышно из Брюсселя?
Выдвинулся Петя со своим блокнотиком.
— Пока без изменений, — доложил он. — Премьер Шлычков еще ведет переговоры с директором-распорядителем МВФ. Валютный транш нам практически дали, но итоговый пакет документов пока не подписан.
И не будет подписан до понедельника, подумал я. Это как дважды два. Международные финансисты не такие уж остолопы, чтобы связывать себя обязательствами прежде времени. Вдруг перевесит Товарищ Зубатов? Логичнее выждать.
Честно говоря, хитрые увертки МВФ меня сейчас меня устраивали. Я был рад, что Шлычков появится в Москве не раньше понедельника и уже после выборов. При всех своих несомненных достоинствах наш премьер имеет крупный недостаток: ему неважно удается прилюдное вранье. Лицо его каменеет, язык костенеет, и речь — довольно ладная в обычных обстоятельствах — сразу же напоминает перекатывание здоровенных булыжников по неровной поверхности.
Пускай Шлычков еще побудет в Брюсселе и в полном неведении, решил я. Если мы одолеем выборы и он прилетит на все готовенькое, особое вранье ему не понадобится. К тому же траурным церемониям высокое косноязычье первых государственных лиц отвечает как нельзя лучше.
— Ладно, мы подождем, — сказал я. — Хорошие финансовые документы обязаны готовиться без спешки. Сегодня делегации опять заседают?
— Полчаса назад начался третий раунд переговоров, — доложил референт Петя.
Слово «раунд» вызвало у меня в памяти собственные переговоры с президентской дочерью, которые завершились ее боксерским апперкотом и падением моего имиджа на асфальт. Разбитая губа ныла до сих пор. Надеюсь, получение Россией нового валютного транша не требует от премьера аналогичных жертв.
— Можете идти, — скомандовал я помощникам. — Теперь вы сюда являетесь строго по графику и делаете доклады в форс-мажорном ритме. Без лирики, три минуты на двоих.
Я нарочно выбрал быстрый темп, чтобы у Паши с Петей не осталось времени для обсуждения посторонних вопросов. Например, о состоянии здоровья Президента. В пятерку самых-самых посвященных оба референта не попали, а лицедействовать без крайней надобности не хотелось.
Даже гроссмейстеру вранья полезен скромный тайм-аут. И даже у матерого провизора обмана рука может случайно дрогнуть. Вот уже третий день я элементарно боялся перепутать, кому и что надлежало врать. Анне требовалось говорить одно, Козицкому другое, англичанину третье, помощникам четвертое, Баландину пятое...
Ах да, Баландин! Вот кто мне сейчас нужен. К дьяволу тайм-аут.
Как только мои референты скрылись за дверью, я вызвонил себе президентского пресс-секретаря. Черный ворон немедля примчался за поживой, широко разевая клюв. Со вчерашнего дня я посадил его на голодный паек. Теперь Баландин жаждал информации.
— Как... э-э... самочувствие Президента? — первым делом спросил он.
Воскресным утром Макин еще не выходил в коридор со своей бутылочной симфонией, и пресс-секретарь томился догадками: миновал запой или нет?
— Плохи дела, — объявил я с фальшиво-скорбной миной. — Очень плохи, Иван Алексеевич. Сердце, сами понимаете...
«Запой продолжается», немедленно понял Баландин и грустно склонил голову.
— Такое состояние, — заключил я, — конечно, не позволяет Президенту голосовать на своем избирательном участке в Крылатском. А ведь туда обязательно сбегутся журналисты... Что будем делать, Иван Алексеевич? Нужна толковая отговорка для прессы.
Баландин привычно поджал губы и закатил глаза.
— Интересы безопасности, — после кратких размышлений предложил он. — Это, пожалуй, будет весомо.
Умница, нежно подумал я о пресс-секретаре. Не забыл моих россказней про террориста. Смекнул, как их применить наилучшим образом. Теперь каждое лыко у нас аккуратненько ложится в строку. Все очень правдиво и натурально. Есть даже подлинное письмо с угрозами, для прикрытия нашей версии.
— Пойдет, — вслух одобрил я. — Теперь конкретизируйте.
Пресс-секретарь включил свой стрекочущий аппаратик для придумывания нужных формулировок. На голых косточках казенной версии стало нарастать особого сорта канцелярское мясо. Рацион для журналистской братии.
— «Пресс-служба Президента Российской Федерации уполномочена сообщить, что в связи с осложнившейся накануне выборов криминогенной обстановкой в районе Крылатское и по соображениям безопасности Президент посчитал необходимым перенести процедуру своего волеизъявления из Крылатского в поселок Завидово, где Президент и проголосовал на местном избирательном участке в десять часов утра по московскому времени», — выдал готовый текст баландинский аппаратик.
— Годится, — похвалил я. — Но только почему именно в Завидово? Почему не в Барвиху, Ново-Огарево или Горки-9?
— Убедительнее, — сказал пресс-секретарь. — Прецедент уже имеется. Он ведь там голосовал однажды. Три с половиной года назад, зимою, когда были выборы в Московскую областную Думу. Тогда мы еще придумали про сильный насморк, не помните?
Зимой позапозапрошлого года у Президента был еще другой Глава администрации, а я набирался вице-премьерского опыта на Краснопресненской. В ту пору Баландин сочинял весомые отговорки для журналистов по заказу моего предшественника. Спектакли с треньканьем бутылок собственноручно разыгрывал Президент. Место Макина считалось высшей номенклатурой СБ, и занимал его сам генерал-полковник Сухарев... Как же давно это было!
— Ваш текст принят, Иван Алексеевич, — сказал я. — Озвучите его на специальном брифинге — не позднее полудня. И «поселок Завидово» замените на «одну из подмосковных резиденций». Будет солиднее. Пусть журналисты сами гадают, где именно Президент отдал свой голос. Безопасность так безопасность.
Называть Завидово мне абсолютно не хотелось: заподозрив неладное, Анна могла примчаться оттуда в Кремль. Обтекаемая формулировка устраивала меня куда больше. У нас этих подмосковных резиденций — около десятка, не считая бункеров на случай ядерной войны.
Я обговорил с Баландиным последние детали, а затем тактично спровадил его. Чтобы пресс-секретарю жилось веселее, я вручил ему на дорожку немного старых, еще майских, сплетен о школьных двойках президентских внуков. «Неужели и по поведению?» — удивился Иван Алексеевич. «Дергали за косы девочек из класса, — объяснил я. — Только смотрите, как бы журнал «Форбс» не узнал и не раздул сенсации. У них ведь, в Штатах, это уже считается сексуальным домогательством. Там за такие дела могут теперь привлечь уже с девяти лет...»
После ухода пресс-секретаря я сразу же велел Ксении соединить меня с Центральной клинической больницей. Школьные двойки, возникшие в разговоре с Баландиным, напомнили мне о Лелике Гурвиче, министре финансов и бывшем моем соседе по парте. Еще с пятницы мнимый больной Гурвич отлеживался в ЦКБ. Как ему там, страдальцу?
Услышав зуммер, я поднял трубку серенького дежурного аппарата.
— Привет, — сказал я. — Лелик, ты?
— Здравствуйте, Болеслав Янович, — раздалось из трубки. — Это Кукушин на связи. Вы только не волнуйтесь, все в полнейшем порядке...
Академик Кукушин с допотопных времен командовал Центральной клинической больницей. Генсеки приходили и уходили, а неизменный Ульян Кукушин пребывал вовеки.
— Здравствуйте, Ульян Петрович, — ответил я. — Я и не волнуюсь. Мне бы Гурвича к телефону.
— Лучше его пока не тревожить, — мягко попросил Кукушин. — Он отдыхает после операции...
— Операции?! — Я чуть не выронил трубку.
— Непростой был случай, — признался академик. — Но сейчас уже все хорошо. Вы его вовремя сюда направили. Такая разновидность порока сердца обычно плохо диагностируется и не дает симптомов, до самого последнего момента... А теперь с новым сердечным клапаном ваш министр в футбол будет играть!
— Спасибо, хотя навряд ли... — ошеломленно пробормотал я.
Чего-чего, но играть в футбол Лелика Гурвича нельзя было вынудить даже под угрозой отставки.
54. «МСТИТЕЛЬ»
Самый обыкновенный кнопочный электровзрыватель я выбрал как наиболее надежный. Не доверять химии обучил нас еще сержант.
«Усвойте же, чморики, — говорил он, отхлебывая свое адское пойло. — Химии сейчас великий крантец. Единый стандарт отливки мембран екнулся вместе с Союзом нерушимым, и каждая дерьмовая минная фабричонка заимела личные прибамбасы в смысле технологии. Это значит что? Это значит, что секундный интервал срабатывания минного устройства с химвзрывателем точно определить не... Ну-ка, повторяйте по слогам!» Сержант впивался в нас требовательным взглядом маньяка. «Не-воз-мож-но», — злым простуженным хором гнусавили мы. Дружно ненавидя нашего взводного мучителя,