, так того или тех, для кого вы пока мертвы. Но устроим очную ставку в другом месте. Где?
Штурмбаннфюрер буквально выплюнул этот вопрос, глядя Павлу прямо в глаза, и даже полумрак камеры не скрывал блеснувшего в них азарта.
– Раньше, чем после полуночи, не выйдет, – спокойно ответил Гайдук, не отводя взгляда.
– Почему?
– Сами же сказали – сейчас они засели в каком-то убежище. Засветло выходить не рискнут, да мы так и не договаривались. Предполагалось, что возвращаться будем не одни, пленного майора как-то нужно переправить без осложнений. Темное время суток для такого перехода вполне подходит.
– Разумно. Вы предусмотрели возможность, при которой Скифа не удастся найти?
– Не знаю. С начальством общался командир группы. Нам он довел: выходим, как бы карта ни легла. Конечно, вернуться обратно, не выполнив задание, равносильно его провалу. Но и не вернуться совсем, даже не дать знать о неудаче, при сложившейся ситуации намного хуже. Так хоть наше командование сможет дать положению верную оценку и принять то решение, которое сочтет верным.
– Итак, пути отхода предусмотрены при любом развитии событий?
– Да, господин штурмбаннфюрер. И одно такое место я определил сам. Главное – добраться до него. Потом мы должны были уйти по воде – такой возможности точно не предусмотрено, ведь верно?
Некоторое время Брюгген молчал, старательно прокручивая в голове услышанное и понимая, до какой степени прав сидящий перед ним коренной харьковчанин, как свой карман знающий родной город.
– По воде? – переспросил он, не находя других слов.
– По воде, – кивнул Гайдук. – Если вы принесете мне сюда подробную карту города, я покажу, в каком месте мы планировали подобраться к реке и тихо, без шума, спуститься вниз по течению за городскую черту, мимо ваших полицейских постов и контрольных пунктов.
– Вы хотите сказать, что это возможно?
– Если бы я не попался вам или, – пауза, – вам попался не я, это было бы очень даже возможно. Прошлой ночью никто уйти не мог. Этим днем – тоже. У вас остается только эта, последняя ночь. И единственная возможность взять всех.
Приплывут, как рыбки, подумал Брюгген. Их выловят из воды, как глупых карасей. Это будет операция «Улов»: так он ее назовет, вернее – уже назвал.
– Вы не просто укажете место, – Кнут поднялся, застегивая китель. – Вы пойдете туда вместе со мой и нашими людьми. Я все же хочу наблюдать, как вы стоите на берегу, а к вам подводят выловленных, мокрых…
– Я вас понял, господин Брюгген. Вы еще успеете насладиться свой победой и моим унижением тоже. Отказаться могу?
– Нет.
– Хотите, чтобы я оставался подонком до конца?
– А вы уже жалеете, Павел? – Брюгген подошел к двери, стукнул кулаком, подзывая охрану. – Я хочу, чтобы у вас совсем не осталось дороги назад. Думаю, вы хотите того же. У вас, – снова взгляд на часы, – еще будет время признаться в этом себе.
Примерно через час Гайдука все-таки вывели из камеры, надев наручники, которые сняли, когда ввели в кабинет Брюггена.
На столе уже разложили подробную карту города, Павел все понял и, внимательно рассмотрев ее, нашел наконец нужное место. Взял со стола отточенный карандаш и обвел небольшой участок.
– Тут.
Брюгген молча взглянул на Хойке, стоявшего чуть поодаль. Тот наклонился, близоруко щурясь, потом постучал пальцем внутри очерченной территории, чуть ближе к левому нижнему краю круга, и Гайдук отметил: у начальника гестапо пальцы тонкие, даже с маникюром на ногтях, кто бы мог подумать…
– Здесь контрольный пост. Мимо не пройдут.
– Вы не могли знать, что здесь пост, – Брюгген повернулся к Гайдуку всем корпусом. – Или блефуете, и я в вас разочаруюсь…
– Мы не знали, – оборвал его Павел. – У нас не было схемы расположения постов по всему периметру Харькова, правда. Когда я предложил вариант отхода по воде, возможность того, что придется пройти мимо постов еще на территории города, допускалась.
– И что?
– Решение задачи отложили, – Гайдук оставался спокойным. – Потом сами знаете же, как наши планы поменялись. Но, думаю, именно сейчас группа…
– То, что от нее осталось, – уточнил Хойке.
– …группа, – его замечание Павел пропустил мимо ушей, – ищет способ, как пройти контрольный пункт. Что это за способ – я, как вы понимаете, подсказать вам не могу. Разве повторюсь: договорились действовать по обстановке, так что наши вполне могут импровизировать.
За спиной Чубарова сухо щелкнул затвор.
– А ну, поглядим, кому ты тут свой!
Карабин, машинально определил Максим, мысленно уже понося себя последними словами за потерянную бдительность и даже не находя в этом ничего удивительного: отдыхать им сегодня все-таки пришлось очень мало.
Еще не видя неожиданно появившегося противника, Чубаров уже прикинул: инвалид не в счет, тот, за спиной, явно один, и даже если Митя поднимет крик, он успеет выстрелить. Полшага назад, бросок влево, чтобы выйти из сектора обстрела, пока противник поймет, что к чему, можно успеть выхватить пистолет, перекатиться уже по земле, выстрелить на звук снизу, не сразу уложить, так хотя бы зацепить пулей, добить всегда можно.
О последствиях думать не хотелось, так же, как и не хотелось оставлять командира одного, да еще влетев вот так, по собственной неосторожности.
– Руки! – приказали сзади. – Ствол на землю! Повернись!
– Ты решай, баклан, руки в гору или ствол на землю, – процедил Чубаров сквозь зубы.
– Хорэ базланить, хмырь болотный! – послышалось в ответ. И сразу, одновременно с пониманием, что подловил его не кто иной, как закоренелый блатарь, донеслось удивленное: – Э, стой! А ну, повернись!
– Ты не разглядел? Женихаться хочешь, потрох дешевый?
– О-па! – тон блатаря внезапно изменился. – Какие люди без охраны! Соловей, ты, что ли?
Теперь и Максим понял: этот голос он уже где-то слышал. Давно, в прошлой жизни. Но когда жил ею, то слыхал его достаточно часто. Он повернулся, уже не опасаясь выстрела, понимая – ему удастся выиграть время для новой игры.
– Копыто? – удивление изображать не пришлось – оно и впрямь оказалось искренним.
– Кому Копыто, а кому – господин полицейский! – стоявший за спиной полицай, который сделал небольшой крюк, обошел развалины и подобрался к месту, где Чубаров поджидал Митю, с тыла, отвел ствол карабина в сторону.
Теперь Максим смог разглядеть его как следует и убедиться – бандит Венька Копытов, больше известный под кличкой Копыто, за те восемь лет, что они не виделись, совсем не изменился. Те же хитро бегающие прищуренные глазки, тот же нос в форме неправильной картофелины, те же густые, сросшиеся на переносице брови.
Нельзя сказать, что они дружили. Но и врагами тоже не были: познакомились как-то на «малине» под Ростовом, после пересекались время от времени по жизни, а потом полгода чалились в одном бараке – Копыто пришел с одним из новых этапов, а Соловью оставалось сидеть несколько месяцев.
– Здорово, что ли, – Максим первым шагнул навстречу старому знакомому, протягивая на ходу растопыренную пятерню.
– Целоваться не будем, – предупредил Копыто.
Жать протянутую руку он не спешил, так же, как и надевать на плечо карабин. Хотя стол уже не смотрел на Чубарова, оружие полицай все равно держал наизготовку. Вместо этого он посмотрел на Митю Инвалида, который с интересом наблюдал за происходящим, цыкнул сквозь зубы:
– Давай, вали отсюда. На атасе побудь, я тут, вишь, дружка старинного надыбал. Побазарим пока…
– Раз такое дело, Копыто – хромал бы он вообще отсюдова, – Чубаров не опускал руку. – Как я себе просекаю, этому убогому ты – пахан. Ну а мне как раз пахана и надо было.
Помолчав и немного подумав, полицай жестом велел Мите Инвалиду убираться. Тот, подчиняясь, пошел прочь, даже не пытаясь оглянуться.
– Слышь, Копыто, пускай бы он вообще тут не ошивался. Ему про наши дела знать без надобности. Время такое, пойдет звонить…
– Не пойдет, – прервал его полицай. – Ты мне хоть и корешок был до войны, да только я ведь разное про тебя слышал, Соловейка. Ходили слухи, вроде как перековался ты, краснопузым заделался… Теперь вот форма на тебе немецкая… Ты как тут вообще нарисовался, а, Соловей?
– Здоровкаться будем или как?
– Ствол бросай.
– Ладно.
Легко выдернув из кармана брюк «вальтер», Максим кинул пистолет себе под ноги, переступил через него, снова протягивая руку:
– Теперь – здорово, или как?
Не спеша, заметно выдерживая марку и демонстрируя, кто тут хозяин положения, Копыто закинул ремень карабина через плечо, принял руку, коротко и крепко пожал.
– Ну, так может, теперь расскажешь, чего ты тут тихаришься? Да еще в этом вот немецком барахле?
– А ты как стал господином полицейским, а, Копыто? Это ж сучье дело, законы ведь знаешь…
– Мы с тобой, Соловей, сейчас не на сходняке и не на правилке, чтобы ты вот так мне предъявлял, – Копыто многозначительно скинул карабин с плеча, но не взял наперевес, лишь опер приклад о битый кирпич. – И потом, сейчас я банкую, так что тебе первому и отвечать.
– Нам же нечего делить, Копыто, скажи?
– Нечего, тут правда твоя. Фраер ты честный был, сколько я тебя знаю и сколько слыхал. Правда, опять же другие чутки про тебя гуляли…
– Доказать здесь, – Соловей обвел рукой развалины, – никто ничего не может. Хочешь верить – верь. Не хочешь – давай, бери на мушку и веди, куда собирался. Только выгода тебе с этого, Копыто, будет малая. Может, немецкий крест, может – деньгами дадут. Может – шнапсом. К марухам сходишь, Копыто, есть тут, в Харькове, марухи-то?
– Времени у меня мало, Соловей. Сам понимаешь, время сейчас такое и работа у меня такая: не могу я даже старого корешка вот так, запросто, на все четыре отпустить, если немцы постоянно краснопузых диверсантов шукают. Кто знает, вот форма на тебе ихняя, опять же слухи про тебя – перековался, то, се…
«А вот здесь ты прав, – подумал Чубаров, – времени действительно мало. Даже меньше, чем ты, Копыто, думаешь».