– Кстати, товарищ воевода, как минимум один из тех, кого вы повелели гнать за городские стены, – польский наушник, – заметил Морошкин, когда явился на вечерний доклад. – Думаю, уже сейчас улепётывает к какому-нибудь Стефану Баторию с вестями.
– Пусть улепётывает, – спокойно ответил подполковник. – Так или иначе, поляки о нас узнают. Но мне гораздо важнее, чтобы о нас узнали там, в Москве.
– Узнают, – усмехнулся Морошкин. – Мы бросили в воду такой камень, что круги и до Первопрестольной дойдут.
– Товарищ воевода, – не преминул вставить словечко Павленко, – город мы взяли, а что дальше?
– Накапливаем силы и ждём гостей.
– Поляков? – вопросительно поднял взор Дениска.
– Им какое-то время будет не до нас. Их больше Смоленск заботит, – ответил за Дёмина Свешников.
– Тогда кого мы ждём? – растерялся Дениска.
– Посланников от Михаила Борисовича Шеина – воеводы осаждённого Смоленска. Не знаю, насколько вы в курсе, но у Михаила Борисовича весьма неплохо налажена разведывательная работа. У него имеется агентурная сеть даже в Речи Посполитой, что уж говорить о наших краях… Как только услышит о нас, непременно отправит к нам своего человека, чтобы скоординировать действия.
– Почему так решили, товарищ воевода? – снова не понял Павленко.
– Потому что это в его интересах. Он сейчас как тот утопающий, что хватается за любую соломинку. Наше появление для Шеина – прямо-таки дар небес. Мы же сейчас самостоятельная боевая единица. Вполне себе можем нанести удар в тыл врага.
– Ну и сколько времени будем ждать этого посланника? – спросил Морошкин.
– От Смоленска до Дорогобужа сто вёрст, если по прямой, – принялся рассуждать Дёмин. – Но по прямым дорогам здесь не ходят, берём сто двадцать. Сто пудов, что воевода о нас уже знает, стало быть, его гонец уже в пути. Сколько времени потребуется? Дней пять? Ну, накинем ещё два-три дня. Стало быть, через восемь дней ждём парламентёров. Если по истечении этого срока никто не объявится, отправим уже своего, – объявил Дёмин. – Ладно, войники, утро вечера мудреней. С первыми петухами собираемся снова и разрабатываем план конкретных мероприятий. Не хочу позориться перед поляками, когда двинемся на помощь Смоленску. А пока всем спать!
Ждать да догонять – нет хуже. В ожидании посланников от воеводы в Дорогобуже развернулись бурные строительные работы. В первую очередь, следовало поставить новые ворота вместо старых, а заодно и надвратную башню.
Одно цепляло другое, третье – четвёртое.
Павленко, которому пришлось стать прорабом, с помощью Свешникова быстро выяснил, кто из обывателей отвечал за ту или иную башню или стену. Ну, скажем, за надвратную башню отвечали купцы, за южную куртину – кожемяки, ну и так далее.
Наверное, собери Павленко народ да прикажи им исполнять свои собственные обязанности, началось бы всё то же, что при ротмистре. Народ принялся бы отнекиваться и отмекиваться, но у спецназа был очень мощный материальный стимул. Не мудрствуя лукаво, каждому обывателю за работу предложили серебряную копеечку.
Поначалу предлагали талеры, но их народ напрочь отказывался брать. Мол, сдачи нет!
С деньгами вообще получалось сложно. С «экспроприированными» талерами выходить на городской рынок не стоило и пытаться. Если приводить аналогии двадцать первого века, то это было всё равно, что с купюрой в пять тысяч ехать в трамвае.
А если учесть, что в былые времена ремесленник получал за день серебряную копеечку, то талер (он же ефимок) стоил гораздо больше среднемесячной зарплаты. Вот и мучайся.
Правда, нашёлся «доброхот» из купечества, предложивший поменять талеры по тридцать копеек штука, но, получив от Павленко увесистую затрещину, повысил цену до сорока пяти. Но у «доброхота» оказалось копеечек только на десять талеров, и это погоды не сделало.
Очень выручил товарищ старшины оружейников Герасим Налимов, притащивший горшок с копеечками, среди которых Свешников отыскал чешуйки ещё тех времён, когда они именовались «копейными деньгами».
Впрочем, именами властителей России никто не заморачивался. Главное, чтобы серебро было настоящим.
Спецназ не особо разбирался в старинных монетах, но Свешников объяснял, что в ту пору фальшивую копеечку не бил только очень ленивый. А уж подделывали её все – и фальшивомонетчики, и государи.
Всё-таки с деньгами было гораздо лучше, нежели без оных. И не только в семнадцатом веке.
После того, как «прораб» пошелестел чешуйками (историк не велел ему произносить слово «монета», потому как оно на Руси ещё не появилось), народ повеселел.
Откуда-то появились телеги с брёвнами, сами по себе на стенах возникли плотники, и уже через неделю Дорогобуж стало не узнать – город был обнесён новёхонькими стенами с двенадцатью башнями.
На стенах, благодаря стараниям Герасима Налимова, отыскавшего, ко всему прочему, ещё и старую воеводскую роспись на случай осад и нападений, появились караульные из числа всё тех же городских обывателей. Стало быть, можно поберечь время и силы собственного войска.
Из каких-то закутков и погребов мужики вытащили десяток пушек, расставили их по башням.
Вот с порохом была беда, но скоро и этот вопрос был решён. И помогли его решить вездесущие купцы, прознавшие о «твёрдой» городской власти, да ещё и с серебром.
За пушки, порох – всё, что стреляет и взрывается, – отвечал Игоряша Воднев, который сумел договориться с купцами. А уж откуда те брали порох и боеприпасы, они не говорили. Было подозрение, что у поляков. А что такого? Во все времена нечистоплотные интенданты подворовывали и умудрялись продавать боеприпасы противнику. За примерами далеко ходить не надо, достаточно вспомнить ту же Чечню.
Город стало не узнать. На городском базаре, где раньше продавали только банные веники, неотбелённые холсты да солёные огурцы, вдруг появились возы с сеном и соломой, мешки с зерном.
Гончары привозили крынки и корчаги, кузнецы – железные поковки, кожемяки – свежевыделанные шкуры.
А скоро поблизости появились брадобреи и открылись три кабака, откуда по вечерам разносились пьяные песни. На рыночной площади появилось аж два «мастера грамоты», которые за немалую плату (аж целую копейку!) читали и писали письма, а к ним ещё и очередь стояла.
Кому могли писать письма дорогобужане? Ну, кое-какие опусы доходили до воеводы. Были и откровенные кляузы, типа «…а оный жеребец мою кобылу без спросу покрыл, а хозяин грит, что у него не жеребец, а мерин вовсе», или душераздирающее «Прикажи, воевода, Христа ради, моего шалопая в стрельцы взять, бо устала уже от девок брюхатых».
Были вельми забавные: «Били меня пьяного двое, насмерть убили, да Бог спас!» Просмотром писем занимался Свешников, владевший искусством чтения скорописи.
Над кое-какими хихикал, а кое-что отдавал Морошкину.
Ну, как пройти мимо сообщения о том, что у соседа дома «запас селитры, из коей тот порох наловчился делать»? Или о том, что «видел намедни мужика, пролезавшего в город через подкоп»?
Кстати, информация об изготовлении пороха оказалась туфтой. Сосед селитру копил не для изготовления пороха (для него ещё и сера нужна), а для травления клинков.
А вот с подкопом было куда интереснее. Благодаря письму, обнаружился старый потайной ход, выкопанный невесть когда.
Дёмин поначалу хотел его заложить, но потом передумал. Мало ли что. Но приказал к тому ходу поставить караул.
Словом, город оживал.
И не беда, что из-за нехватки наличных средств «бартерные» сделки проистекали в таких фантастических вариантах, что диву давался и господин Свешников.
О том, что горшки меняли на зерно по принципу «сколько войдёт», он знал. Но как соотнести, скажем, две меры проса с подковой, а впридачу десяток куриных яиц, при обмене на бусы из чешского граната?
И в страшном сне бы не приснилось, что воз сена и хороший кус сала можно поменять на крошечное зеркальце, да ещё и остаться должным.
А новый топор стоил как четырёхмесячный бычок.
Всё-таки мудрый был человек, что изобрел деньги как единый эквивалент стоимости товаров.
Самым дорогим товаром была соль. На базаре её меняли едва ли не по весу серебра. Тоже неудивительно: соль везли либо с Поморья, либо из Крыма.
Она и раньше-то была недешёвая, а уж теперь и подавно. А в хозяйстве, где соления-копчения-квашения, ввиду отсутствия холодильников, – это основа всех основ, соль была синонимом выживания.
Павленко, в котором проснулись дремавшие прежде сельские лавочники, поедом ел Свешникова. Мол, должен историк был сунуть в багаж килограмм, а ещё лучше – с десяток килограммов соли. Вот они бы тут развернулись!..
Но Свешников лишь пожимал плечами и говорил, что знать-то он знал, но кто же предполагал, что всё так обернётся? Им самим за глаза и за уши хватало соли, приложенной к сухпайкам (по 5 грамм на каждый), а кто же мог предусмотреть, как причудливо изменится ситуация? Кабы знать, где упасть… Можно было бы не только соли, но и зеркал, скажем, и железно-скобяных изделий с собой прихватить.
Но у них-то изначально были совсем иные планы… Ну, а в причинах, почему всё вдруг пошло наперекосяк, ещё предстояло разобраться.
Имелись у Дёмина чёрные мысли на сей счёт, правда, до поры до времени он гнал их прочь.
Войники обитали в доме воеводы, благо, места там хватало. По вечерам любо-дорого было послушать рассуждения Дениски о перспективах развития Дорогобужа и ответные реплики историка.
– Вот, скажем, был я недавно в гостях, – разглагольствовал Павленко, – вроде, по здешним меркам дом немалый, а повернуться негде. Половину ткацкий станок занимает – как их там, кросна? Что в Козельске такие кросна стояли, что тут. Это что, за столько лет ничего нового не смогли изобрести?
– И ещё до середины двадцатого века кросна стоять будут, – хмыкнул историк.
– Вот-вот, – обрадовался Денис. – Страна отсталая, понимаю. Так почему бы нам её чуть-чуть не расшевелить? И начать можно с самого малого. Почему бы нам ткацкий станок не изобрести? Игорёк поколдует малость, будет народу облегчение. Был бы Интернет под рукой, сам бы занялся. А пряжу прясть? Бабы всё вручную да вручную. В учебнике истории картинку видел, там штуковина такая, с колёсиком. Какой-то англичанин создал.