– Прялка «Дженни», – подсказал Свешников, слушавший рассуждения со снисходительностью профессионала к дилетанту.
– Ну, я и говорю – с колёсиком… Если бы нам ткацкий станок создать, да прялку механическую, мы бы тут такого наворотили! Никаких прогрессов не нужно!
– Денис, ты, никак, собираешься промышленную революцию произвести? – ехидно поинтересовался историк.
– Ну, а чего такого?
– В России промышленная революция через двести лет начнётся. А в Великобритании – через сто пятьдесят. Для того, чтобы случился переход от ручных орудий труда к машинным, нужен не только сумасшедший изобретатель, но и другие факторы. Думаешь, не смогли бы в Европе в Средние века механическую прялку изобрести? Да запросто! Другой вопрос – а для чего? Кому понадобится такое количество ткани? Помнишь про спрос и предложение?
– Спрос рождает предложение! – важно изрёк Денис, ещё не забывший уроки обществознания в школе.
– Вот именно, друг мой, вот именно! Но верно и обратное. Если не будет спроса, на кой хрен это предложение? Чтобы спрос на ткань увеличить, нужно обеспечить такие условия, чтобы эта ткань кому-то была нужна, так? А кому она будет нужна, если каждый второй сам лён выращивает и холсты ткёт?
– Ну ладно, – не сдавался Игорь. – Возьмём другой вопрос. Глянул я, как народ сено косит – сердце кровью обливается! Ручка у косы кривая, короткая. Косят в три погибели. Чего бы им нормальную косу не завести?
– Ну, кое-где «литовки» появились, – пожал плечами историк. – Тут дело привычки, а не технологий. Поймёт народ, что длинный черенок удобнее, – сам перейдёт.
– А цельные деревья на гробы переводить? – не унимался капитан. – Похороны на днях были – покойника в домовине хоронили. Это ж целый дуб извели! Что, трудно дуб на доски было разделать? Понимаю, деревьев на Руси много, но всё равно не по себе становится.
– Вот здесь ты прав, – кивнул Свешников. – Но до досок тоже дожить придётся. Пётр Первый запретит покойников в домовинах хоронить. Но, опять-таки, для этого пилы нужно изобрести, чтобы брёвна распиливать.
– Да, а почему пилы нет?! Я в музее видел – древние люди в сучок камни вставляли, чтобы что-то там пилить. А тут?
– И здесь имеются. Только как изготовить длинную пилу из плохого железа? Ты не заметил, что металл низкого качества?
– Да, как раз хотел об этом спросить. Помнится, когда мы в Козельске были, ты объяснял, что всё железо из болотной руды, только оружие из привозной – скандинавской. Вроде, Урал ещё в прошлом веке Ермак присоединил, а там хорошего железа выше крыши.
– Так его ещё отыскать надо, потом разрабатывать. Уральское железо во второй половине века появится. А своё серебро – только при Анне Иоанновне.
– Это что получается, Русь – богатейшая страна, а ничего своего нет?! – возмутился Павленко.
– Пока нет, – усмехнулся историк. – Ни железа хорошего нет, ни серебра. Все наши копейки из талеров чеканят. Поэтому у нас цены на серебро выше, чем в Европе. Помните, был такой кардинал Ришелье?
– Который с мушкетёрами враждовал?
– Он самый. Так вот, в году так… уж не помню, не то в одна тысяча шестьсот тридцать втором, не то в тридцать пятом, во Франции неурожай был. И, соответственно, голод. Соседи – немцы там, австрийцы – цены на зерно сразу взвинтили, так кардинал корабли в Россию отправил, туда, где теперь город Архангельск. Французы зерно закупили по дешёвке, как им казалось, а русские думали – вот, мол, как французов облапошили! А на самом деле никто никого не обманывал. Раз у нас серебра мало, оно дороже, а в Европе много – оно дешевле.
– Так что – плюнуть на всё и пустить на самотёк? – не сдавался упрямый Дениска.
– Ну почему? – не согласился Свешников. – Если сможешь что-то внедрить – внедряй. Глядишь, запустишь какие-то процессы чуть пораньше… Лишь бы с умом к этому делу подошёл, без скоропалительности.
– Так! – хлопнул по столу порядком уставший Дёмин. – Достали вы меня своим прогрессорством! Шли бы лучше спать…
Глава 11
Не подвёл барон, не обманул, когда скреплял рукопожатием договор и выторговывал для себя аванс. Постепенно гарнизон Дорогобужа пополнился наёмниками, причём не только из отряда фон Ноймарка, но и солдатами из других подразделений.
Бойцы стекались в город маленькими ручейками, группами по пять-десять человек. Нет, поляки не дураки. Если бы пресекли массовое снятие с позиций целой роты, быстро бы смекнули, что к чему, и вернули статус-кво, поэтому наёмное войско из-под Смоленска «рассасывалось» потихоньку-полегоньку.
И скоро на улочках Дорогобужа зазвучала не только русская и «сербская» речь, но и европейская разноголосица, ибо среди наёмного брата хватало представителей чуть ли не всех основных европейских наций. Впрочем, костяк ядра наёмного войска представляли сплочённые германцы, пусть и выходцы из многочисленных земель, которые потом с огромным трудом «упакует» в одну могучую державу Бисмарк.
Правда, фон Ноймарк шепнул Дёмину, что специально оставил под Смоленском несколько надёжных людей, чтобы те при необходимости служили глазами и ушами в неприятельском лагере.
Вливание свежей крови в гарнизон помогло снять с бойцов, приведённых спецназовцами, главное напряжение. Теперь город окружили полноценные разъезды и стационарные посты, а караульная служба внутри города неслась так, что никакое сверхбдительное начальство бы не придралось.
Дорогобуж ожил, как никогда прежде. Денисенко прикалывался на эту тему, называя их «столицу» Нью-Васюками.
Свешников неспешно шёл по рыночной площади, размышляя, что трижды прав был Карл Маркс, расположивший «надстройку» над «базисом». За примером не надо далеко ходить: появились в Дорогобуже средства – и вылезли на свет божий не только материальные, но и духовные ценности.
Пару дней назад он обнаружил подслеповатого старичка, одетого в ветхий подрясник, пристроившегося продавать книги на бочке, поставленной «на попа». В прошлый раз историк рассматривал товар, но ничего интересного не приглянулось. Сумел лишь разобрать, что были рукописные «Триодь цветная», «Общие минея» и «Житие Николая Чудотворца».
Понятное дело, что эти книги представляют огромную ценность и с художественной, и с научной точки зрения. Кто знает, может, их переписывал сам Кирилл Белозерский? Но ему, человеку светскому до мозга костей (не атеист, но и не ревностный христианин), религиозные книги были не очень интересны. К тому же он их прекрасно мог прочесть и в современном издании, где предложения делятся на слова, а не пишутся в одну строку. Историк мечтал отыскать на книжном развале что-нибудь этакое – может, неизвестный список «Повести временных лет», а то и изначальное «Слово о полку Игореве»!
– Добар дан, воивода Блекса, – поприветствовал Свешникова старик-книготорговец.
– Поздрав, – отозвался историк.
Слегка поддержав игру, поинтересовался:
– Незнам, како се зовеш?
– Скромни брат Арсени, – склонил главу книготорговец.
Значит, точно из бывших монахов. Возможно, продаёт книги из монастырской библиотеки. Бывало и такое. Обитель ляхи сожгли, монастырские крестьяне разбежались, а жить-то надо.
В опасении, что старый полиглот примется беседовать с ним по-сербски, Алексей Михайлович поспешно спросил:
– Что нового?
Брат Арсений заговорщически прищурился, вытащил увесистый том, переплетённый в побитую червяками кожу, с медными застежками. Такой книгой не то что мужика, а быка убить можно.
Свешников в великом предвкушении открыл книгу и слегка остолбенел. Сверху чётким уставом было выведено: «Владари српских земаља».
М-да… А что ещё мог приготовить книжник для серба? Книга, возможно, написана ещё до завоевания Сербии османами.
«Владари», сиречь правители Сербии – конечно же, штука замечательная, но если бы инок вытащил «Сказание о князьях Владимирских», пусть даже не XVI столетия, а «свеженькое», начала XVII века, вот это было бы – да.
– Три рубля.
Свешников присвистнул. Книготорговец заломил цену, сопоставимую со стоимостью пятистенка. Наверное, рукописная книга столько и стоила – а может, даже и дороже, но не то нынче время, чтобы ухайдакать за пергамент, исписанный незнакомыми письменами, три рубля. За такие деньги можно нанять двух, а то и трёх казаков[7] или одного немецкого мушкетёра.
Книготорговец понял его колебания по-своему:
– Ты, боярин, сам посуди – кому нынче книги переписывать?
– На Соловках переписывают, в Кирилло-Белозерской обители, – принялся перечислять историк, вспоминая монастыри, не разрушенные при Смуте.
– Хм… – усмехнулся старик. – Вестимо, на Белоозере да в Поморье пишут, да где они, книги-то эти? Им бы свои либереи пополнить, а на продажу да на заказ – мнихов нет. Да и бумагу перестали везти, а на пергамен копеек не напасёшься.
– На Соловки бумагу по Белому морю возят, из Франции, – парировал Свешников. – Ладно, так уж и быть, за пятьдесят копеек возьму.
– Да ты, боярин, Бога побойся, – возмутился монах. – Нешто в вашей Сербии совсем о своих государях забыли? Знавал я сербов, знавал. Совестливые они были, пращуров уважали! Срамота[8], боярин!
– Стыдно, это у кого видно, – ответил Свешников. – А у кого не видно, тогда не стыдно. В Сербии я такой манускрипт за… – Тут Свешников замешкался, пытаясь вспомнить название сербских монет, но, так и не вспомнив, махнул рукой:
– За двадцать денег куплю.
– Ладно, боярин, за два рубля отдам, – сказал старик. – Нигде не купишь дешевле.
У историка был всего один ефимок, выданный каждому из членов группы на карманные расходы. Правда, за эти расходы приходилось отчитываться не только перед командиром, но и перед Павленко, на которого была возложена обязанность казначея. А Дениска – тот душу вынет, если посчитает расходы напрасными.
Решив, что дальше торговаться нет смысла, Свешников уже собрался уйти, как вдруг услышал за спиной: