Андрей вскочил, но подол непривычной одежды зацепился за что-то, а потом – в голове раздался взрыв…
Майор очнулся, с некоторым усилием открыл глаза. Попытался оценить ущерб, нанесённый организму, – болел затылок, ныл правый бок.
Потянулся было потрогать ушибленные места, но руки оказались связаны за спиной. Подёргал и понял, что узел завязан на совесть.
Голова кружилась, слегка подташнивало. Андрей постарался как можно глубже вздохнуть. Больно, но не чрезмерно.
«Так, – холодно констатировал разум, – имеет место черепно-мозговая травма, лёгкая. Переломов рёбер нет. Уже хорошо».
А находится он всё в той же лачужке, где они решили остаться на ночь. Свет уже пробился сквозь щели – значит, уже утро. А может, даже и день.
Вон там, в углу, грудами старого мятого тряпья лежат два покойника. Кто это? Хорошо бы, стрелец Онфим Жданов.
– Жив, боярин?
Перед ним на корточках сидел проводник.
Живой, скотина!
Рябой стрелец посмотрел на пленника, потрогал его затылок, крякнул:
– Ничё, коли котелок не пробит, до свадьбы заживёт.
Как учат в методичках, попавшим в плен следует наладить контакт со своим тюремщиком, а не изображать из себя героя. Герои долго не живут, а контакт может пригодиться для усыпления бдительности противника.
– Женатый я, а у нас, как и у вас, два раза жениться нельзя, – ответил майор, пытаясь сложить губы в улыбке.
Получилось плохо.
– Силён ты, боярин, – с уважением сказал стрелец. – Ты ж свояку моему напрочь кадык вынес. Не ведаю теперь – выживет али нет? А Фимку-охотника почто насмерть убил? У него же жёнка, дети малые. Из-за тебя бабу вдовой оставил, детишек осиротил. Ты ж Фимке глаз вовнутрь вдавил. Говорил Фимке – надобно на этого боярина шестерых, не мене, а он, дурак, – мол, вчетвером да какого-то серба не скрутим? Сотня ефимков на четверых делится лучше, чем на шестерых. Вот, на тот свет теперь одноглазым пойдёт. Если бы Матвей тебя по башке не саданул, всех бы устосал.
«Значит, их всего двое, – щёлкнуло в голове у майора. – Двое – это хорошо. Плохо только, что руки связаны».
Майор Морошкин не стал рефлексировать – мол, как же так, доверился человеку, ставшему предателем, куда смотрел и так далее. О промахах можно будет подумать потом. Покамест надо как-то выбираться.
– Ты, боярин, на меня не шибко серчай, – проникновенно и даже с долей раскаяния сказал рябой. – Сам посуди: за твою голову награду немалую положили – цельных сто ефимков! Это, почитай, мне надобно десять лет корячиться, в караулы да службы ходить. А денежку царскую то дадут, а то нет. Вот сам смекай, можно ли мимо такого подарка пройти? Мне ж ещё бани отстраивать. А Смоленск… Ну, с деньгами-то я бани отстрою, уж всяко народ мыться пойдёт. Вот мы тут с тобой сидим, а шурин за ляхами пошёл. Щас он придёт, денежки принесёт, мы тебя честь по чести и сдадим. Понимаю, дружки у тебя – ого-го! Но что вы впятером против поляков сможете? Ляхи – это сила!
По законам жанра майор Морошкин должен был сейчас плюнуть в морду предателя. Но не стал, потому что нужно было работать.
– А кто такие деньги сулит?
– Н-ну, есть добрые люди, – ушёл от ответа стрелец.
– В Дорогобуже?
– Ну, в Дорогобуже, не в Дорогобуже, какая тебе разница?
– Не хочешь – как хочешь, – смежил веки майор, делая вид, что ему неинтересно.
Стрелец один в хижине, и это хорошо. Но придётся немного сменить тактику.
– Ну, что ты молчишь-то? – вздохнул стрелец. – Сказал бы чё-нить, меня бы посволочил. Слышь, серб. Ведь сто ефимков сулят! Сто ефимков, не пито, ни едено! Я тут мозгой пораскинул – а ты мне кто? Ни сват, ни брат, так, сбоку припёка. Добро, коли б ты русским был, а то серб какой-то. Чем ты лучше немца, что крулю польскому служит? Или тем свеям, что в Клушино вместе с нами шли, а там нас и бросили?
Онфим распалял себя, искал оправдание собственному предательству. А Морошкин продолжал молчать.
– Ну, чё молчишь-то? Презираешь меня?
«Вот сейчас он должен рассердиться, схватит меня за грудки, – прикидывал майор, отключив на какое-то время боль. – Главное, чтобы приблизился».
Руки спецназовца связаны, но кое-что можно сделать и ногами.
А стрелец уже и впрямь собрался ухватить пленника за грудки, но тут в избушку вошёл ещё один мужик. Никак, тот самый шурин, ходивший за ляхами.
– Щас прибудут, – радостно сообщил шурин. – Велено серба стеречь, никакого увечья не чинить. Мол, они сами его бить будут.
Подойдя к Морошкину, шурин пнул его в бок, уже и так болевший.
– Э, не трожь боярина, – заступился за бывшего начальника рябой. – Сам же сказал – никакого увечья! Будет серб битым, денег меньше дадут!
– Увечий не чинить, – пробурчал Матвей. – Он, скотина такая, двоих наших прибил, мне чуть грудину не прошиб. Э, а ноги-то ему не спутали.
Родственники переглянулись и споро принялись вязать ноги майору. Тот вздохнул – только-только примерился…
Онфим с Матвеем, увязав пленника, принялись с интересом изучать содержимое его мешка. Вытащив рацию, отложили в сторону, где уже лежали пистолет и десантный нож. Кроме куска хлеба с салом, завёрнутого в тряпицу, ничего интересного не нашли.
– Крестик дай, – попросил Андрей.
– А на кой он тебе? – насторожился Онфим.
– Так помолиться хочу. Кода вы меня ляхам сдадите, молиться-то не придётся. А так хотя бы «Отче наш» прочитаю.
Жданов вытащил из-под рубахи нательный крест, поднёс его к губам Морошкина Майор, прежде чем приступить к молитве, сказал: «На спас».
Глава 17
Караульная служба и так нелегка, но она становится тяжела вдвойне, когда твой пост и «караульное помещёние» – это одно и то же пространство, к тому же весьма ограниченного объёма. Например, салон вездехода, бесколёсника «Единорогъ».
Когда остались в машине втроём, разбили время каждому по два часа и садились по очереди на место оператора орудия. Экран, который в боевой обстановке был прицельным, сейчас работал от локатора. Причём, даже Воднев не мог толком объяснить, какого именно. Радиолокатора ли, эхо- или ещё какого.
Как бы там ни было, на экране отслеживалось движение вокруг бесколёсника в радиусе метров трёхсот. Человек, даже ребёнок, не мог пройти через эту зону незамеченным.
Время тянулось медленно. По очереди усаживались за экран локатора. Те двое, что были в этот момент свободны от дежурства, кемарили, сидя в креслах, иногда выходили из бесколёсника, чтобы размяться. Так наступил вечер.
– Долгонько Андрей ходит, – рассуждая вслух, заметил Воднев.
– А ты чего хотел? – завёлся было Павленко. – Разведка, как и снайперское дело, – это тебе не по автобанам носиться… Терпения требует!
– У него самый сложный отрезок пути, – вступил в разговор Свешников. – Первый эшелон осаждающих. Ляхов там должно быть полно на каждом квадратном метре. И через эту территорию надо незаметно пройти!
– Вот и я про что… – буркнул Павленко.
– Ладно, давайте-ка почивать! – сказал Свешников примирительно. – Я на смене. Через полтора часа – очередь Игоря…
Перед рассветом дежурить выпало Денису. Самые трудные часы, когда спать дико хочется. И он, кажется, в самом деле задремал. Да и подойди кто к «Единорогу» ближе, чем на сто метров, умная автоматика его бы разбудила.
Так и получилось, что в первый момент Денис, которому вдруг начала сниться оставленная дома жена, решил, что противный писк, что вдруг внедрился в его сладкий сон и стряхнул дремоту, – сигнал локатора. Но уже в следующую секунду он понял, что сработал пеленгатор маячка, с которым ушёл майор Морошкин. И на дисплее прибора пульсировала сербская надпись «На спас!»
– Тревога! – негромко крикнул Павленко.
Воднев и Свешников, тоже спавшие чутко, мгновенно сгруппировались в своих креслах, выпрямились.
– У Морошкина проблемы! – доложил Денис. – Что делать будем?
– Что делать? – переспросил Алексей. – Вызывай «воеводу»! Ты, Игорь, заводи машину! Андрея надо спасать!
– Что, опять будем скрытно? – хмыкнул Павленко.
– Да не до скрытности теперь, – процедил Воднев, запуская подъёмное поле. – Напрямик пойдём. По пеленгу.
– Да толком и не рассвело ещё, – добавил Свешников.
– Тут ноктовизор имеется, – мотнул головой Игорь. – Денис, как там направление? Правильно идём?
– Сигнал вроде усиливается… Нет, чуть правее… Так… – корректировал тот.
Машина неслась вперёд, набирая скорость. В считанные секунды полянка, на которой они по очереди дежурили, осталась далеко позади. По сторонам мелькали кусты, деревья; расступались, падали с треском. Машину трясло, подбрасывало иногда не по-детски.
Игорь покрикивал Денису: «Курс?!»
Тот так же резко отвечал: «Правее! Левее!»
Вырвались на равнину. Смоленск открылся впереди, едва различимый в предрассветной дымке. Правее и левее маячили лагеря и позиции вражеских войск. Там уже происходило загадочное шевеление. Вырисовывались и пропадали в стелющемся по земле тумане фигурки пеших и конных.
– Эх, по ним бы! – в сердцах выпалил Денис.
– После! – буркнул Игорь. – Никакой стрельбы, пока Морошкина не найдём!
Уже мимо ляхов, выехавших, как на прогулку, и ещё зевавших в сёдлах, мимо пронеслись.
– Денис, что с сигналом? – не унимался Игорь.
– Всё нормально! Уже совсем сильный! Сам ведь слышишь! Вон, на ту хибару цель! Оттуда, по ходу, идёт!
– Блин! – ругнулся Воднев. – Да ведь там же Онфим! Никак, по нужде вышел?
Он резко затормозил, пропахав полем грунт под бесколёсником. Его и сидевших рядом товарищей удержали в креслах ремни. Но защитным полем «Единорогъ» коснулся не ожидавшего такого появления Жданова и сшиб его с ног.
Денис выскочил из машины с автоматом в руках.
– Где Андрей? Говори! Что с Андреем? – рыкнул он, наставив оружие на барахтающегося в грязи Онфима.
– Ляхи, дак ляхи его забрали! – лепетал тот, размазывая по лицу сопли с земляною жижею пополам.
– Ляхи? А ты где был? Куда они его повезли?!