– Это ты там, в Сербии – знатный боярин, а здесь, на Руси, свои правила. Мы тех чтим, кто у престола царского стоит.
Свешников, конечно же, читал о боярине Шеине. При всех своих достоинствах и таланте, был боярин очень чванлив и частенько затевал местнические споры.
Но что поделать, если он поступал в полном согласии со здешними обычаями?
Если верить историческим документам, даже Дмитрий Пожарский, которому Русь была обязана окончанием Смуты, был не лучше. Из-за таких вот местнических споров профукали наступление Лжедмитрия. А сколько раз русское войско бывало битым, если какой-нибудь воевода посчитал, что ему дали войско «не по роду-племени»…
Местнические книги сожгут только при царе Федоре – старшем брате Петра Великого, но и после этого споры утихнут не через год и не через два.
Свешников хотел сказать что-то уклончиво-дипломатическое, но тут влез Павленко.
Денис, имевший смутное представление о субординации в отношении средневековых военачальников, с совершенно серьёзным видом брякнул:
– Что ж, боярин, быть по-твоему. Коли ты пиписьками мериться собрался, пойдем мы отсюда.
– Пиписьками? – опешил боярин.
Поначалу до воеводы не дошло, что такое сказал молодой иноземец, но потом он нахмурился и… расхохотался, к вящему облегчению Свешникова, который мысленно успел проститься с головой.
– Пиписьками… Ну, брат…
Боярин долго не мог успокоиться, ржал едва не до слёз.
Свешников, успевший мысленно утопить Дениску в первой же подвернувшейся канаве, только подивился – вот ведь, брякнул варвар не подумав, а оказался прав.
Хотя, если судить по хитрой морде капитана, тот очень даже подумал. Что ж, у господ военных своя психология, штатским непонятная.
Просмеявшись, Шеин указал воеводам на лавку. Дождавшись, пока гости усядутся, он кивнул на нательный крест с образками.
– Знаю я сей крест, знаю. Алексея Ратникова, стольника моего нательник, что к вам был послан. Где нашли?
– В половине версты от Дорогобужа. Он там был, а с ним ещё двое. Вот, – сказал Павленко, вытаскивая из-за пазухи ещё два серебряных «нательника».
– Этих крестов не ведаю, но людей знаю, кто с ним послан был. Ну, Царствие им Небесное!
Воевода широко перекрестился на иконы, занимавшие добрую половину горницы. Свешников и Павленко поспешно подскочили, последовав примеру хозяина.
Учёный старался не показать вида, насколько ему интересен сидевший перед ним человек.
Для него воевода был воплощением ожившей легенды. Ещё бы! Боярин ещё в юном возрасте отличился в боях против татар, спас князя Мстиславского от поражения в боях с Лжедмитрием, громил Болотникова.
А чего стоила одна только оборона Смоленска!
В условиях, когда, казалось бы, не было возможности оборонять город, Шеин сумел создать действенную оборону! Из населения, скрывавшегося по лесам и болотам, воевода создал партизанские отряды, наносившие немалый урон полякам.
Шеин удерживал город почти два года, уступив, в конце концов, превосходящим силам врага.
А потом был плен, пытки, долгие годы тюремного заточения… Триумфальное возвращение в Россию, новая война за Смоленск. И позорная смерть на плахе, по надуманному обвинению!
Но, как у любого государственного мужа – тем более, большого военного чина, – у боярина была привычка подчинять своей власти всех, кто оказался рядом с ним.
Собственно говоря, хорошая привычка, потому что военное дело не терпит вольницы и партизанщины.
Этим воевода напоминал маршала Жукова, не терпевшего никакой самодеятельности и скручивавшего в бараний рог любого, кто осмеливался с ним спорить.
Боярин Шеин был совсем не похож на свои портреты. Художники изображали его кряжистым мужчиной среднего роста, с густой чёрной бородой.
Впрочем, почти такими же изображали и Пожарского с Мининым. Вон, спроси про памятник Мартоса на Красной площади – не каждый ответит, который здесь князь, а который зажиточный купец.
Да и это тоже неудивительно. Ну, что поделать, если портреты на Руси ещё не писали, да и парсуна, более напоминавшая икону, полагалась только царским особам. Удивительно ещё, что Скопина-Шуйского успели запечатлеть.
Воевода был на удивление молод – лет тридцати пяти, не больше, – довольно высоким, худощавым, с небольшой бородкой, с пронзительными глазами. А вот упрямства в нём было столько, что хватило бы на десятерых ослов или на двух пожилых бояр.
Вот уже битый час Свешников и Павленко вели разговор с воеводой, требовавшим, чтобы и сербы, и весь их отряд вошли в Смоленск. Разумеется, тут же перейдя под его бразды правления.
Ну, кое-какие уступки он обещал. Воевода даже был готов организовать вылазку, пошуметь как следует, чтобы отвлечь поляков от внезапно появившегося подкрепления.
Павленко, возведённый боярином в ранг «второго воеводы», пытался убедить Михаил Борисовича Шеина в том, что им лучше действовать в тылу.
– Ты пойми, господин воевода. Какой интерес тебе иметь внутри города лишние силы? Выгоднее, если мы со стороны станем удары наносить. Нас ведь и кормить надо, и порох тратить, и место для постоя потребуется.
– Нешто, в тесноте, да не в обиде, – усмехнулся боярин в густую бороду. – И место вам найдём, и хлеба-соли хватит. А со стороны есть кому ляхам перья трепать.
– Ну, это пока хватит, – осторожно сказал Свешников. – А если затянется осада? У тебя, воевода, каждый рот на счету будет.
– У меня, боярин, уже на башни скоро некого будет ставить. От тридцати восьми башен всего двадцать пять осталось. Ладно, ляхи про то не знают. Раньше наряд на башне в пятьдесят человек был, а теперь – где двадцать, а где десять. Я уже вместо стрельцов к бойницам посадских мужиков ставлю. Ещё чуть-чуть, так и до баб дело дойдёт.
Шеин с трудом перевёл дух, чтобы продолжить тираду:
– Вы мне не за городом, а здесь нужны. К тому ж не хочу я, чтобы какой-то воевода безродный в Смоленской земле командовал. Тем паче – иноземец… От кого он Дорогобуж на кормление получил? Ежели от царя, так пусть грамоту предъявит. Не слыхали на Москве такого, чтобы сербскому воеводе Олеку Дундичу русские земли давали.
Свешников и Павленко слушали боярина и не понимали: что для того было важнее: то ли желание получить в ряды защитников города лишнюю сотню, то ли подчинить себе пришлых. Складывалось впечатление, что второе.
Устав спорить, Свешников спросил:
– А хочешь, боярин, я тебе расскажу, как дальше дела на Руси пойдут?
– А ты, серб, чернокнижник? – усмехнулся Шеин. – Или по полёту вороны гадать умеешь?
– Я даже куру резать не стану. Не обязательно быть чернокнижником, чтобы понять, что за чем следует, – спокойно ответил Свешников. – Я в прежние времена историю изучал. А кто прошлое знает, тому и будущее открыто.
– Ну, реки, – с лёгкой усмешкой разрешил Шеин.
– Что ж, если ты чванство своё – не обижайся, боярин, говорю как думаю – выше всего прочего ставишь, пусть будет по-твоему. Ты станешь честью боярской чваниться. А мы… Ну, а мы просто уйдём. Вообще с Руси уйдём. Думаешь, нас на службу к Римскому кесарю не возьмут, или к французскому королю? – задал риторический вопрос Свешников и сам же продолжил:
– Но мы к вам пришли, к братьям-славянам! Нам ведь ничего от тебя не надо. Ни денег не надо, ни земель. Да ты ни денег, ни земель дать и не сможешь. Мы ж вам просто помочь хотим. А коли мы со всем отрядом уйдём, что дальше будет? Одна только заноза останется у ляхов – воевода Шеин со Смоленском. Так? Сколько тогда царь Шуйский на Москве усидит?
Воевода Шеин помрачнел.
Не могло быть такого, чтобы боярин не знал о готовящемся (ну, если говорить о прежней истории – то уже о свершившемся) заговоре. Наверняка предлагали Шеину поддержать бояр, собравшихся свергать Василия.
– Кто Москву возглавит? Верно, князья-бояре, такие как Фёдор Мстиславский, Иван Воротынский, Голицын. Ну, ещё кто-нибудь. Как думаешь, кого они на царство звать станут?
– Известно кого, – усмехнулся Шеин. – Крулевича Владислава звать станут.
– А коли они крулевича на русский престол звать станут, что тогда от боярина Шеина потребуют? А потребуют они город сдать. И Москву ляхи возьмут без единого выстрела. Сами же бояре ворота откроют.
– Пока я жив, Смоленск врагу не отдам, – глухо сказал воевода.
– А какому врагу? Смоленск от тебя русский царь Владислав потребует. Скажет – мол, обязан ты, боярин Шеин, выю свою предо мной склонить, да родителя моего, короля Сигизмунда с войском в город впустить.
– Коли Владислава в цари изберут, да коли он на Москву приедет, православие примет, на царство сядет – вот тогда я Смоленск под его руку отдам. Вот тут его царская воля. Захочет – может и Смоленск своему батюшке отдать. Слова поперёк не скажу.
Михаил Борисович встал, прошёлся по горнице – четыре шага в одну сторону, четыре в обратную: больше из-за тесноты не получалось. Чувствовалось, что зацепило его не на шутку.
Наконец снова сел:
– Я вот одного не могу понять, бояре сербские. А за каким лешим вы в Смоленск пришли? Вроде от меня вам ничего не нужно, под мою руку вы тоже пойти не хотите?
– Хотим, – поспешно сказал Свешников, опасаясь, что Дениска опять что-нибудь ляпнет. – Мы с нашим воеводой готовы тебе, боярин Шеин, на верность присягнуть.
– Что же это за верность такая, ежели вы мои приказания выполнять не хотите? – хмыкнул Шеин. – На кой хрен мне такие воины?
– Так хрен тут простой, не кривой, не косой, – влез-таки Павленко, заработав тычок от историка, чем позабавил воеводу.
Похоже, Шеин благоволил к разгильдяям, в духе Васьки Буслаева.
– Да всё просто, боярин. Пока мы сами по себе, то кто мы есть? Мы ж только наёмники, не пойми не пристегни. Но если в округе будут знать, что мы люди самого боярина Шеина, – совсем другой коленкор. А уж мы там, у себя, много тебе пользы принесём. Авось, ляхи от стен часть войск оттянут. Оружия бы ещё, да пороха…
За «коленкор» Свешников мысленно прикусил себе язык, но воевода не придал значения странному слову. Наверное, слово сербское, но смысл понятен и без перевода.