Под покровом темноты, которой враг, наверно, сегодня ждал как избавления от напастей, «Единорог» на полной скорости ворвался в польский лагерь. Функция «Хамелеон» сейчас была, возможно, не очень нужна, но Воднев всё-таки её включил.
Под прикрытием поля машина неслась напролом, тараня, снося на пути палатки и шатры, подвернувшихся пеших, конных, лошадей, а капитаны, распахнув дверцы, строчили по сторонам из автоматов. Хаос возник почище, чем днём…
Уже ночью возвращались на базу в Дорогобуж на автопилоте по просекам, прорубленным через лес ещё во время поездки под началом Морошкина. Опять был включён ночной режим, и за окнами машины проносился сумрачный лес – будто в пасмурный, всего лишь не очень яркий день.
– А боковые стёкла можно отключить? – поинтересовался Денис. – Обычными сделать?
– Можно, – кивнул Игорь.
И мгновенно день по сторонам машины померк. Там сначала была полная темнота, чернота угольная. Только минуту-другую спустя Денис, вперившийся в боковое окно, стал различать мелькавшие за обочиной стволы деревьев, тёмные тяжёлые ветки…
– Всё равно не то, – буркнул он разочарованно, поворачиваясь снова лицом к лобовому стеклу.
– Знаешь, люблю ночную езду, – вдруг признался он после недолгой заминки. – О бате напоминает. Он любил гонять в темноте. И меня брал. Я тогда ещё вот таким был. – Денис показал ладонью на уровне чуть повыше колена. – На машине, на мотике… Он же байкер был.
Игорь молча кивнул, продолжая смотреть прямо вперёд, хотя машина и мчалась совсем без его участия на огромной скорости. Он знал, что отец Дениса разбился, гоняя на байке…
Пользуясь темнотой, заехали прямо в Дорогобуж, на двор дома, где квартировали. Морошкин подошёл к машине, спустившись с крыльца.
– Ну как? – негромко спросил он.
– Нормалёк! – небрежно бросил Павленко.
– Жрать, небось, хотите? – поинтересовался майор.
– Ещё как! – в один голос гаркнули капитаны.
– Ну, можно так и не орать… – поморщился Морошкин. – Давайте сначала ко мне. Аппетит вам слегка подниму.
Поднялись в комнату Андрея, уселись вокруг стола. Морошкин выложил перед ними свой смартфон. Мобильной связи, конечно, на Руси XVII века не было. Использовали другие функции телефона – фоткали, снимали видео. Музыку можно было послушать иногда, или почитать книжки, тоже нечасто.
Сейчас майор включил какое-то приложение. Аудиоплеер.
Денис и Игорь не сразу поняли, кто говорит. Хотя голос показался знакомым.
– Бур… Бурбот вызывает Гэндальфа, Бурбот вызывает Гэндальфа…
– Что за аудиокнижка? – перебил Денис. – Андрей, ты что, голосовыми имитаторами балуешься? Ведь это же…
– Тс-с! – шикнул на него Морошкин. – Слушай!
В телефоне ответил другой голос:
– Гэндальф слушает!
Голос был незнакомый, властный, с металлическими нотками. И какой-то неявный акцент сквозил в нём. Как если бы… как если бы говорил иностранец, отлично владеющий русским языком.
– Господин, ваше поручение выполнено! Я отрядил самых верных людей, можете быть спокойны…
– А что урук-хаи? – перебил его собеседник.
– Урук… урук… – неведомому Бурботу с ужасно знакомым голосом как-то тяжело давались явно непривычные для него слова, в том числе и собственный позывной.
Наконец он выговорил:
– Главный урук-хай, как вы знаете, поехал в Мо… в Мордор! Остальные…
– Хорошо! – лязгнул своим металлическим голосом тот, кого звали Гэндальфом. – Мне понятно… Докладывай обо всём! Следующий разговор – в урочное время. Если не будет горячих новостей.
Морошкин выключил запись.
– Что за бред?! – выпалил Денис. – Ведь этот… Бур… Бурбон, или как его там, говорил голосом Налимова! Голосовой имитатор, да?
– Бурбот, – с нажимом сказал Морошкин.
На губах его змеилась усмешка, не предвещавшая ничего хорошего.
– У тебя как с английским?
– С английским… А при чём здесь английский? – растерянно спросил Денис.
Все в пятёрке знали, что английский у него самый слабенький. Свешников и Морошкин говорили на этом языке с оксфордским прононсом, Воднев – с лёгким русским акцентом, но очень бегло. Дёмин мог предъявить собеседнику transatlantic drawl[19].
Денис же довольно успешно имитировал гнусавый выговор афроамериканцев, но не очень хорошо понимал чужую речь на слух, да и сам не отличался красноречием, переходя на «инглиш».
– Бурбот – тебе это имя ни о чём не говорит? – наседал на него Морошкин. – Ладно, посмотрим видео.
Он повернул экран телефона к капитанам и снова включил плеер, теперь с изображением.
На экране появился сидевший спиной к камере человек. Сначала не очень понятно было, кто это.
– Ракурс, конечно, не самый лучший, – заметил Морошкин.
И тут оба капитана наконец-то разглядели, что видят Налимова. Тот держал в руке портативную рацию с логотипом «Windtalker»[20].
А далее он заговорил – и повторился диалог, который они только что слышали.
Денис присвистнул.
– Так стало быть, Налим?..
– Ага, – кивнул Морошкин. – Это крот.
– А Гэндальф кто? – спросил Павленко.
– Ну, наверно, какой-то Бонд, засланный сюда по нашу душу, – пожал плечами Морошкин. – И, судя по всему, кто-то из числа наиболее вероятного противника, то бишь наглосаксов.
– Думаешь, они тоже смогли пробить портал в прошлое? – предположил Павленко.
– Тут и думать нечего. Рано или поздно они бы тоже освоили эту технологию. И, скорее всего, проблемы с нашим переносом – дело их рук.
– А про какое поручение они говорили? – вклинился в разговор Воднев.
– Хрен его знает… – хмыкнул Морошкин.
Усмешка сошла с его лица. Сейчас он, скорее, выглядел мрачным, встревоженным.
– А если этого Налима-Бурбота как следует прижать? – рубанул кулаком по столу Игорь.
– И затеять радиоигру… – мечтательно протянул Морошкин. – Через Налима поводить Гэндальфа-Бонда за нос.
– Ага! – неожиданно скривился Денис. – А вдруг такой Бурбон здесь не один? Может, ещё какая гнида скрывается?! Мы Бурбона прижмём, радиоигру начнём. Только этот, второй, Бильбо Бэггинс, или как его там, Гэндальфу своему стуканёт, и тогда уже он нас за нос в радиоигре будет водить!
– А вот это ты верно баешь, – серьёзно, без улыбки согласился Морошкин. – Пока мы можем только слушать, как Бурбот с Гэндальфом гутарят. И мотать на ус. Жаль, что маловато они говорят…
– А командир знает? – быстро спросил Воднев.
– Уже доложено! – отчеканил Андрей.
– Ну, поднял ты, товарищ майор, нам аппетит! – покачал головой Павленко.
Глава 3
Дорога от Смоленска до Москвы была хорошо накатанной. Если по прямой – четыреста километров, а в вёрстах – так и того меньше. Только где это видано, чтобы на Руси дороги шли «по прямой»? И в двадцать первом-то веке они далеки от совершенства, а уж в семнадцатом, когда лошадь идет со скоростью, едва превышавшей скорость пешехода, прямых отрезков – раз-два и обчёлся.
«Малое посольство», как обозвал языкастый Павленко команду, отправившуюся в Москву, со стороны выглядело не таким и малочисленным. Десять конных стрельцов (ну, пусть стрельцов из них была только половина, но ведь надо как-то именовать личный состав), два «боярина» – Дёмин и Свешников, старый охотник Филимон, да ещё четыре телеги (с возчиками, само собой), на которых были сложены оружие и припасы для людей и лошадей (постоялых дворов не предвиделось, а ехать предстояло почти две недели).
Первые два дня прошли спокойно (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!). За день проходили вёрст тридцать, потом неспешно становились на ночлег, со всеми вытекающими – рассёдлыванием коней, их кормёжкой, разведением костров.
Само собой получилось, что разводилось три костра. Один – самый большой, вокруг которого кучковались стрельцы, второй – для возчиков, третий, «начальственный», – для Свешникова и Дёмина, вместе с которыми ужинал и завтракал Филимон.
Бывалый человек сразу же взял на себя заботы и по сбору хвороста, и по приготовлению кулеша. Дёмин со Свешниковым и сами были достаточно опытны в таких делах, но кулеш, сваренный старым охотником, получался куда вкуснее, хотя тот использовал те же самые продукты – крупу и сушёное мясо.
Охотник прибился к группе недавно, но за него поручился сам воевода Шеин. Филимон был одним из особо доверенных людей боярина, выполнявшим функции не простого разведчика, а связного между иными. Сейчас бы его назвали «резидентом», но во времена Смуты такого термина ещё не было.
Чем конкретно был занят старик, спецназовцы не знали, а сам охотник умел держать язык за зубами.
Свешников попытался узнать отчество старика, но тот упорно отказывался назвать имя отца – мол, носом он не вышел, чтобы с «-вичем» именоваться, а чей он сын – он и так знает.
Уже на первом привале старик, посмотрев, как Дёмин разбирал-собирал автомат (может, надобности и не было, но – привычка!), почесал затылок, а потом ловко повторил все действия. Ну, разве что с пружиной вышла небольшая заминка, так она и у современного человека возникает, если кто понимает, о чём идёт речь.
Но «огнестрелы» Филимон не уважал – мол, баловство, дедовский лук куда надёжнее.
Дёмин, с разрешения хозяина, попытался накинуть тетиву, но пока сгибал – замучился, а ведь он был тренированным человеком!
Старик как-то сказал, что из лука он подстрелил не меньше сотни волков. А уж сколько ляхов (не считая иных лихих людей) упокоилось, никто не знал.
У Филимоныча были с ляхами свои счёты – пока он был на охоте, какая-то бродячая банда сожгла его деревню, перебив половину жителей. В числе погибших оказалась вся семья старика – жена, сын с невесткой и два малолетних внука.
Охотник был прозван всё тем же Павленко «Старовером».
Свешников попытался объяснить, что староверами покамест можно называть всех жителей России, потому что до реформ Никона и Алексея Михайловича (не историка, а его царственного тёзки) ещё добрых сорок лет. Но капитан на это ответил, что для него «старовер» – не понятие религиозной конфессии, а состоянии души. Мол, коли мужик не пьёт и не курит, по бабам не бегает, во все тяжкие не пускается, никогда не использует ненормативную лексику – он старовер и есть.