Наконец-то показалась первая застава, на которой неулыбчивые стрельцы внимательно осмотрели телеги и путников. Но, услышав, что те едут из Смоленска, от самого боярина Шеина, допросы-досмотры прекратили.
– Как там, в Смоленске? – с сочувствием спросил старший дозора – немолодой уже стрелец, в изрядно потрёпанном кафтане и со шрамом через всё лицо.
– Держится Смоленск, – ответил Дёмин. – Вот ежели государь с войском поможет, так и совсем бы хорошо.
– Где бы ещё это войско-то взять?.. – вздохнул стрелец и кивнул своему воинству:
– Мужики, убирайте рогатки. Вишь, служилые из самого Смоленска, от Шеина.
Вот так вот, никаких тебе паролей-отзывов и пропусков с секретными печатями, по которым узнавали диверсантов.
К посланникам подскочил один из стрельцов. Бросаясь то к одному, то к другому, хватался за стремя и спрашивал:
– Ребята, а вы, часом, в Смоленске такого Микитку Лебедева не встречали? Брат он мой. Как в Смоленск ушёл, так и не ведаем, как он там. Вдруг да встречали, а? Может, убит, так хоть легче станет. А вдруг покалеченный где?
Увы, про Микитку Лебедева никто из посланников не знал. Всё-таки не так и мало народу в Смоленске. Где всех упомнить?
Чем ближе к центру, тем выше становились дома, зато уменьшались дворы. Вот уже вместо высоких домов появились деревянные и каменные палаты, потом настоящие терема с башнями и башенками, расписанными в красные, синие и зелёные цвета, крытые где тёсом, а где железом. Едва ли не на каждом перекрёстке стояли храмы, деревянные и каменные, с куполами-луковками – где деревянными, где медными, а кое-где и позолоченными. То здесь, то там раздавался колокольный звон. Как пояснял Свешников, единого времени для молебнов ещё не было.
После Смоленска и маленького Дорогобужа стольный град производил сильное впечатление. Даже люди двадцать первого столетия, повидавшие на своём веку мегаполисы, поражались разноголосице и сумятице, царившей в Москве. А ещё – удивительной чистоте на улицах! Нигде не видать ни мусора, ни конских «яблок». А вдоль дороги обустроены мостовые, сбитые из небольших поперечных досок.
Пожалуй, иностранцы в своих «Записках» изрядно преувеличивали, говоря о грязи и навозе, покрывавших улицы. Или просто переносили впечатления от своих Парижей и Лондонов на Московию.
Ехать сразу к царю было не с руки. Для начала нужно было привести себя в порядок – помыться в бане, поменять одежду, немного отдохнуть. К счастью, искать постоялый двор не пришлось – один из возчиков знал дорогу на подворье боярина Шеина. Сам воевода вместе с семьёй жил там, куда царь пошлёт, но на Москве имел собственный двор. Ну, как же без него?
Подворье Шеина находилась неподалёку от Китай-города. И, хотя кое-какие «исследователи» двадцать первого века пытались связать Москву и Поднебесную, Китай-город – некий прототип Чайна-таунов, перенесённый в прошлое, – названию своему был обязан «китам». Не тем, что плавают в море-окияне, а деревянным каркасам, которые набивали землёй и камнями, устанавливая их в качестве стен и ограждений.
Ехать пришлось через главную площадь страны. Дёмин немного удивился, что там даже никакой охраны не было, но, вспомнив старинные фотографии, на которых площадь была забита повозками и колясками (вроде по ней даже и трамвай ходил), – удивляться перестал.
Представьте себе Красную площадь без брусчатки, без памятника Минину и Пожарскому (а в этой реальности памятника, вполне возможно, и не будет!), без Исторического музея и, разумеется, без Мавзолея.
Хотя бы собор Василия Блаженного (виноват, Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву!) на месте. Но вместо Спасской башни ещё стояли Фроловские ворота с деревянным верхом и двуглавым орлом.
А ещё на площади было множество деревянных торговых рядов, какие-то крытые галереи, бочонки, превращённые в прилавки… И – множество нищих, пристававших к прохожим.
Сердобольный Дёмин, завидев мужика в стрелецком кафтане, с деревянной ногой, уже полез за копеечкой, но был остановлен бдительным Филимоном.
– Ты, боярин, если хочешь милостыню кому подать, лучше свои деньги какому-нибудь попу отдай, вернее будет. Вот погляди-ка.
Охотник направил своего коня прямо на одноногого, а тот, длинно выматерившись, ловко отпрыгнул в сторону, продемонстрировав наличие обеих ног.
– Вот ведь зараза какая! – возмутился подполковник.
– А то! – заржал охотник. – Тут, боярин, почитай, половина мошенников, а вторая половина татей. Одному копеечку дашь, а второй у тебя всю кису с деньгами отрежет.
– А поп чего сделает? – поинтересовался Дёмин, относившийся к священнослужителям без должного почтения и уважения.
– А поп на приходе на твою копеечку хлебушка купит. И хлебушек тот не кому попало отдаст, а тем из прихожан, кто в нём нуждается. Мне ещё батя-покойничек говорил – Филька, коли хочешь кому помочь, не помогай всем подряд. Выбери того, кто на самом деле нуждается. Не сумеешь ты всем на свете помочь, хошь из штанов выскочи, но коли хотя бы одной старухе, либо бабе с дитём поможешь – вот тогда и ладно.
Свешников с Дёминым слегка стеснялись, что привезли с собой целую ораву едоков и табун лошадей, которых будут поить и кормить за счёт боярина. Но дворовые люди Шеина, обнаружившиеся на подворье, к такому делу были привычны. Они споро развели лошадей по конюшням, а людей – по горницам и чуланам, сообразно их статусу и должности.
– Что на Москве новенького? – поинтересовался Свешников у одного из дворовых – цыганистого вида мужика, прихрамывавшего на левую ногу.
Верно, всех целых и здоровых боярин забрал с собой, оставив на подворье инвалидов.
– Дык, чё у нас нового-то? – наморщил лоб холоп, почесывая давно не стриженый затылок. – Вроде, ничего и не было.
Вспомнив вдруг что-то, просиял:
– А, царь Василий всем домовладельцам приказал улицы перед домами чистить, да мостки делать. А кто не хочет, с того деньги будут брать мостовые, да еще и штрафом грозились. Если перед домом четыре аршина – полушка в год, а если больше, то целая денга. А нам, коли у нас полверсты вокруг дома, пришлось бы десять копеечек выложить. А со штрафами – так и того больше. Дешевле самим мостовые строить.
– Вона как, – заинтересовался историк, осознав, что поразившая его чистота – не дело рук самих жителей, а указание «сверху».
– Дык, теперь вот новая забота, – вздохнул мужик. – Приходится чурбачки пилить да надвое их колоть. А ещё по ночам караулим. Соседи, сволочи, по ночам норовят чурбачки наши спереть да к себе утащить. Мол, боярин богатый, он новые плашки прикажет натесать, а у них ничего нет.
– И чё народ говорит? – спросил Свешников.
– А чё народ-от? Кто говорит – правильно государь делает, а не то всю Москву загадили, по улицам не пройти, чтобы в дерьмо не вляпаться, а кто говорит – отродясь такого у нас не было, чтобы на улицы доброе дерево изводить. В Неметчине, говорят, там народ по грязи ходит, и ничего. Ну, сапоги высокие носить приходится, так и что?
– А сам-то как думаешь?
– А чё я-то? – насторожился мужик. – У нас для этого Тимофей есть, управляющий. Боярин повелел его слушаться, вот он пусть и думает. А по мне – хотя и чище стало, но одна только морока с этими улицами. И чё их мостовыми покрывать? Коли дождя нет, то и так сойдёт. А зимой всё одно всё заметёт, никаких мостовых видно не будет. Если только не заставят снег чистить.
– Ясно, – усмехнулся Свешников.
Что в семнадцатом веке, что в двадцать первом. Чистота – это хорошо, но только бы чужими руками.
Кстати, о чистоте. Где там обещанная баня?
В бане мылись в два приёма – вначале «бояре», а уже потом все остальные. Свешников с Дёминым уже не удивлялись такому разделению. Ну, что поделать, коли социальный статус покамест является определяющим.
Впрочем, а когда было по-другому? Дёмин не мог припомнить, чтобы рядовые мылись в бане вместе с офицерами, да и лейтенанту с полковником в одну парилку лезть невместно.
После бани всех позвали обедать. Вышла некоторая заминка – кого сажать во главе стола, Свешникова или Дёмина, но один из возчиков безошибочно кивнул на подполковника – мол, это старший. Так и поступили.
По изобилию, царящему за русскими столами, было сложно понять, пир это или обычная трапеза.
Однако наши современники уже соображали, что если гостям подают исключительно водку (кстати, слабенькую) да мёд, – это трапеза, а коли кравчие наполняют кубки заморским вином, – то пир. И ничего, что хозяина нет дома, – всё равно гостям угодить надо. А иначе – сором!
Но на спиртное, однако, никто не налегал, ограничившись первой чаркой «За здравие!», а второй – за отсутствующего хозяина дома.
Вот разве что день нынче выпал скоромным, и мясо на стол не подавали. Зато уха была преотличная, да каши, аж три вида, да пироги. После Смоленского сиденья – чем не пир?
Как историк, Свешников уже не раз обращал внимание, что на русских пирах регламентировались лишь места и посуда – тем, кто познатнее, место отведут повыше, да и посуду поставят подороже, – зато еда была такая же.
На Руси бы в голову никому не пришло подавать знатным людям «господскую» еду – жареное мясо со специями, а простонародью – мужицкую похлёбку да ржаной хлеб. Хоть уха, хоть каша, хоть пироги были для всех одинаковыми.
Свешников уже втихаря ослабил пояс, но хотелось дотянуться ещё до чего-нибудь вкусного. Например, до солёных рыжиков, до которых он был большой охотник, но ходить за ними было некогда, да и где в нынешних подмосковных лесах отыщешь рыжики? Хорошо, если лисичек удастся набрать, так и то придётся за ними ехать куда-нибудь за Серпухов.
Дёмин же, в последнее время принявшийся бороться с лишним весом, лишь завистливо покосился на историка – вот же, тощий гад, жрёт всё подряд, и хоть бы хны!
Чтобы подпортить товарищу аппетит, подполковник поинтересовался:
– Алексей Михалыч, когда к царю-то пойдём?
– Можно завтра, – пожал плечами историк, наворачивая грибочки. – А можно и послезавтра. Думаю, как отоспимся, так и пойдём. Шеин не говорил, что послание срочное, можно и время слегка потянуть. Тем более что царь нас всё равно так сразу не примет, придётся денька два-три подождать – на нашем пакете всего один крест н