[37]!
Сейчас запоёт, вдруг с ужасом осознал подполковник.
Спасительная мысль пришла ему в самую последнюю секунду.
Ещё резвее, чем историк, он сиганул из-за стола, в мгновение ока оказался рядом с клавикордами и, вытянувшись во весь рост, может быть, немного не в такт дурным голосом заорал:
– Летний вечер тёплый самый был у нас с тобой…
Как известно, группа Стаса Намина фактически слямзила инструментальный зачин для этой песенки у американцев.
Дёмин не раз слушал её в детстве, на родительском проигрывателе виниловых пластинок. И запомнил. А сейчас пригодилось.
Публика зашлась аплодисментами. А Дёмин украдкой всё же показал кулак аккомпаниатору.
– Онкор, онкор[38]! – ревела ассамблея.
Алексей заиграл «Куплеты Бена»[39]. Дёмину пришлось имитировать бас Михаила Рыбы, который по глубине не уступал басу Пола Робсона.
Дёмин обратил внимание, что Лео Дюбрэй посматривает на «артистов» с лёгкой снисходительной усмешкой.
После «Лучшего города Земли», который наш дуэт опять урезал на бис, подполковник решил, что Бог любит троицу, и не только сам начал усиленно раскланиваться на три стороны, но и пианиста сорвал за плечо с табуретки и принялся синхронно с собственными поклонами нагибать его.
«Как же нам к тебе подобраться?» – подумал Дёмин про Дюбрэя, делая шаг прочь, к столу.
И тут на помощь пришёл случай.
Публика хлебала хлебное вино изрядно, не закусывая не только особыми таблетками, но – кое-кто во всяком случае – вообще не закусывая. На некоторых уже было противно смотреть. Нажрались!
И вот один такой откуда ни возьмись подскочил к Дёмину, схватил того за рукав и, дыша сивухой в лицо, принялся орать, как он ненавидит Порту и всех, кто там живёт, даже и под ярмом.
– Рабы, всё равно вы прирождённые рабы! – верещал дебошир.
И даже освободиться от него оказалось непросто. Вцепился как клещ.
Брезгливо глядя на него, Дёмин только дёргал рукой и не знал, что делать дальше. Дать в морду? Но как это отразится на перспективах дружбы между народами?
Многие англичане и в самом деле посматривали на происходящее с интересом и даже, как показалось подполковнику, с одобрением. И среди них – Дюбрэй. Он явно оживился, меланхолия слетела с него.
«И ты туда же, гад! – вскипел про себя Дёмин. – Нравится, когда русских унижают!».
Но тут «странный» вдруг поднялся со скамьи, как-то очень легко перемахнул через неё и, сразу оказавшись рядом с дебоширом, вырубил его хуком справа. Тот прилёг на утоптанный пол – будто решил соснуть часок-другой. А толпа, ещё секунду назад со злорадством наблюдавшая за беспомощностью сербского капитана, в один голос рявкнула «Браво!».
Как из-под земли – или как чёрт из табакерки – рядом объявился Бен Райфилд и принялся знакомить Дёмина и Дюбрэя.
Свёл вместе их руки; они, как заводные, ими трясли, улыбались друг другу и обменивались радостными междометьями.
– Тем более, что вы, похоже, земляки! – счастливым соловьём заливался Райфилд.
– Я вырос на острове Мальта, среди рыцарей! – талдычил Дюбрэй. – А вы?
«А я – на Буяне», – чуть не сморозил Дёмин, но вслух сказал:
– Никогда не был. Меня учил языку один мореход. Наверно, он там жил.
– Ага, ага! – наперебой ахали Дюбрэй и Райфилд.
Тут Свешников удивил всех, в том числе и Дёмина. Он схватил Дюбрэя за локти, почти как поверженный дебошир – ещё минуту назад подполковника, только за обе руки сразу – и в бешеном темпе залопотал что-то по-итальянски!
Какая-то тень в первую секунду скользнула по лицу Дюбрэя, и Дёмин радостно подумал: «А, попался, голубчик!» – но в следующий миг был изумлён ещё сильнее.
Дюбрэй залопотал по-итальянски раза в два резвее, чем Свешников. Более того! Дёмин вдруг вспомнил Гаврюху, хваставшегося тем, что может отличить один говор от другого, хотя сам в языке и ни бум-бум. Вот и он не мог сказать по-итальянски и «бон джорно»[40], но сейчас понял, что акцент у Дюбрэя чище… Во всяком случае, речь Свешникова сильно отдавала русским звучанием.
Так они трещали, как два заправских макаронника, наверно, минут пять. А потом, аж отдуваясь от запарки, перешли всё же на английский.
– Я так хотел бы побывать у вас на острове! – пел Свешников.
– А что же вам мешает? – искренне недоумевал Дюбрэй.
– О, дела, дела! – жаловался «лейтенант». – Мы хотим наладить торговлю с Англией. И, может, посетить старую добрую страну! А это очень далеко от Средиземноморья…
Дюбрэй согласно тряс головой.
– И потом, эти московиты! – совсем уж заныл историк (подполковник нахмурился при этих словах). – Они мастера всё запутывать! Все их порядки – это сплошная «уловка двадцать два»!
А Дюбрэй в ответ ещё сильнее тряс головой.
– Да, они такие… – бормотал он сочувственно. – Виртуозы крючкотворства…
Разговор шёл в таком ключе, наверно, ещё полчаса. Свешников даже устал. Дюбрэй устал поддакивать. Дёмин устал слушать.
А потом оказалось, что воспитаннику мальтийских рыцарей срочно надо покинуть ассамблею. Но он выразил надежду, что они – он и два славных серба – скоро увидятся вновь.
После его ухода не стали засиживаться и «сербы».
– И что ты думаешь? – допытывался на обратном пути Дёмин. – Не удалось подловить паршивца?
– Очень даже удалось! – довольно ухмыльнулся Свешников. – Он такой же мальтиец, как мы с тобой сербы!
– Как?! – сдвинул брови Дёмин.
– Он проглотил наживку даже не поперхнувшись! – хихикнул Свешников. – «Уловка двадцать два»[41]! Это же мем – но для американца двадцатого или двадцать первого века! Ну, вроде нашего «осетрина второй свежести»!.. Из нынешних никто эту фразу знать не должен. Только такие вот «мальтийцы»!
– Думаешь, наш «Бонд» ничего не заподозрил? – спросил Дёмин.
– Не знаю, не знаю, – покачал головой Свешников. – Что-то он сразу засобирался по делам…
– И что он может предпринять? – продолжал рассуждать вслух Дёмин. – Хотя… в общем понятно. А что мы должны предпринять? Да и это в общем понятно… Стало быть, главное сейчас – не вялить уши и рот не разевать. Удар может прийти с любой стороны.
В своих предположениях Дёмин был близок к истине как никогда.
Глава 11
Шандарахнуло так, что заскрипели все брёвна, застучали половицы, а с крыши полетела плохо прилаженная дранка. Верно, если бы в окнах были стёкла, то их уже выбило бы. Но, к счастью, такой роскоши в тереме Шеина не водилось. Случись такое в двадцатом или двадцать первом столетии, было бы понятно, что где-то рядышком разорвалась граната.
– Что за хрень? – выкрикнул Свешников, еще не до конца проснувшийся, но уже вскочивший на ноги.
Впрочем, Алексей Михайлович был не кабинетным учёным, а полевым, потому, уже натягивая штаны, сообразил:
– Командир, а по нам, похоже, из пушки саданули!
Дёмин, уже успевший собраться, хмыкнул:
– Нет, не пушка. От пушки вибрация меньше. Скорее всего, мину к воротам приладили.
Свешников имел лишь смутные представления, что за мина такая, которую можно приладить к воротам, – но расспрашивать не стал. Всё потом, а пока рассуждать некогда. Историк умудрился собраться едва ли не за тридцать секунд, и оба «серба», прихватив оружие, выскочили из горницы.
Ну что за сволочь кругом?! Только-только на Москве обустроились, обжились, к царю на аудиенцию сходили, на покойников полюбовались, так опять двадцать пять… И неймётся же кому-то!
Внутри терема холопы и дворня боярина Шеина уже вооружались, разбирая бердыши и сабли. К спецназовцам кинулся управляющий подворья – бородач Тимофей.
– Подворье атакуют, – деловито доложил управляющий. – Ворота уже высадили, во дворе конные.
Историк и подполковник только переглянулись.
Однако! Подворье атакуют по всем правилам воинского искусства – выломали ворота, а внутрь запустили кавалерию! Классика! Стало быть, во двор пока лучше не соваться.
– Сколько нападающих? – спросил Дёмин, а Тимофей коротко и чётко, по-уставному, ответил:
– Верховых не меньше дюжины, с ними пешие – человек десять. Но эти пока за воротами торчат, ждут. Попытались сторожа убить, но тот шум поднял. Я до вас побежал, а они тем временем ворота высадили.
– Молодец, Тимофей! – похвалил подполковник управляющего.
Повернувшись к историку, приказал:
– Михалыч, бери Филимона, дуйте на крышу. – Потом поправился: – На чердак, я хотел сказать.
– Гранатомёт брать? – деловито поинтересовался историк.
– Не стоит, – махнул рукой командир. – Тебе лишняя тяжесть, да и шум создавать ни к чему.
Лестница, ведущая на чердак, была уже известна «сербам». Ещё в первый же день и историк, и подполковник внимательно осмотрели усадьбу, выявляя возможные точки обороны и пути отхода. А как без этого?
Крыша как место для стрельбы была бы предпочтительнее. И повыше, и обзор лучше. А ещё – крыша, в отличие от чердака, была не захламлена.
Чердак же, как и положено, был завален нужным и ненужным барахлом – корзинами, свёрнутыми сетями, мешками, какими-то клетками.
Найти в кромешной тьме путь к двум окнам, расположенным в противоположных местах, – задача нелёгкая.
Но беда в том, что в человека, сидящего на крыше, гораздо проще попасть. Так что приходится выбирать. Свешников и Филимон изрядно наматерились (историк потише, охотник погромче), пока сумели разобраться и проложить себе путь.
Свешников пожалел, что они с Дёминым заранее не озаботились расчисткой путей подхода, а он сам не взял фонаря. Между тем, внизу уже раздалось несколько одиночных выстрелов из «калашникова» и крики раненых. Не иначе, атакующие пытались ворваться в терем, но наткнулись на Дёмина.
Свешников, разобравшись-таки в хламе, протиснулся к одному из окон и без малейших колебаний треснул кулаком по тонкой коже, заменявшей стекло. Однако поверхность кожи только дрогнула, загудела, словно от удара по барабану, а кулак отскочил.